Таинственный замок, стр. 28

Никогда не нарушал он данного слова. Филипп, помнится, считал неизменную верность герцога своим обещаниям довольно странной. Сам же Флориан не видел в этом ничего странного: просто де Пайзены никогда не позволяли себе нарушать слово чести. Однажды данное, оно ни при каких обстоятельствах не может быть изменено. Для герцога это являлось очевидной и непреложной аксиомой.

Конечно, он много лгал… Надежда вспыхнула было в сердце Флориана, но погасла так же быстро: оглядываясь назад, он вспоминал, что ложь адресовалась либо целомудренным девицам, либо подозрительным мужьям. В общем, он лишь сглаживал небольшие шероховатости, принося пользу окружающим. Де Пайзен никогда не лгал в чисто практических целях, ибо подобная ложь выводила герцога из душевного равновесия. Естественно, не страх разоблачения мешал ему лгать – де Пайзены вообще не знали слова страх.

Нет, надо следовать логике. Флориан обнаружил, что его грехи – если использовать старомодный термин для определения поступков герцога – казалось, приносили людям только пользу. Он не осмелился бы сказать, что своим поведением устанавливал новое правило – вполне возможно, он просто не разглядел отрицательных последствий. Тем не менее, оглянувшись назад герцог не увидел ничего такого, в чем по совету святого – а Хоприг и не мог посоветовать ничего другого в своем возвышенном положении – ему стоило бы покаяться. Как же можно уладить проблемы и заключить приемлемый компромисс с небесами? Бедный герцог не имел ни одного достойного прецедента для подражания. Что ни говори, но даже за закрытыми дверями Отеля де Пайзен он остается де Пайзеном, и эгоистичная ложь в практических целях не для него…

Все же Флориан мучительно хотел раскаяться, хотя бы потому, что раскаяние казалось единственным способом обеспечить себе безоблачное будущее. Но чем больше размышлял он над своими прегрешениями от рождения до сегодняшнего дня, тем меньше поводов для раскаяния находил. Нет, надо следовать логике. А логика подсказывала, что при нынешнем божественном режиме у него остается лишь призрак надежды. Совесть герцога находилась в смятении: он не видел пользы в следовании религиозным догмам. Чем дальше в своих поисках углублялись они с Элайей, тем слабее становилось желание следовать примерам красоты и святости.

Глава 20

Дыма без огня не бывает

Лишь с наступлением весны Флориан покинул Отель де Пайзен и отправился в Бельгард, чтобы выполнить наконец свою часть сделки с Жанико. Герцог решил заехать в поместье погибшего брата – Сторизенд, где все еще оставался его старший сын и наследник. Флориан не был уверен, хочет ли встретиться с сыном, но Святой Хоприг обосновался поблизости от Бельгарда, и кто знает, чем окончится попытка убить Мелиор?

Герцог прибыл в Сторизенд без предупреждения, как делал всегда. Мадам Маргарита де Пайзен с детьми остались в своих комнатах, отказавшись выйти к нему. Отказ передал дворецкий, опустив особенно едкие эпитеты, которыми мадам наградила Флориана. Бедняга дворецкий, казалось, не знал как вести себя с великим пэром, недавно убившим его хозяина. Беспокойство помешало слуге в равной степени соединить вежливое отношение к герцогу с отвращением, которое большинство людей испытывают к братоубийцам.

Тем не менее отец желал знать, как идут дела у сына. Ему доложили, что месье герцог де Лайзарт покинул замок вскоре после завтрака и вернется не ранее вечерней трапезы. Пожав плечами, Флориан отобедал в одиночестве и вышел на южную террасу. Он спустился вниз – в сады, за которыми теперь никто, похоже, не ухаживал. Рауль совершенно запустил поместье и мало что осталось от былого блеска…

Флориан провел большую часть юности здесь, и сейчас на него нахлынули воспоминания. Стольких очаровательных девушек он любил в этих садах, теперь бесхозных и полузапущенных, и ни одну из них он не мог любить по-настоящему из-за безумной страсти к Мелиор. Только сейчас герцог понял, чего стоило ему это безумство. Его неприязнь к Мелиор – невыносимой болтливой идиотке – становилась все сильнее и сильнее.

Сколько женщин являлись для него лишь временными партнершами в постели, тогда как он мог сходить с ума о любви к ним, совершать безумства и просто быть счастливым! Он вспомнил похожий апрельский полдень в этом самом саду, незадолго перед первой женитьбой… Да, все случилось именно здесь.

Де Пайзен повернулся направо, оставив позади маленькое дерево с востока, которое казалось не выше, чем в детские годы. Герцог тяжело ступал по густым зарослям, когда-то являвшимся подстриженным газоном – Рауль довел сады до ужасного состояния. Человек, не способный как следует позаботиться о Сторизенде, не заслуживал унаследовать такую собственность. Как несправедливо, что отец оставил поместье Раулю! Впрочем, помнится, Флориан и сам всегда баловал брата.

Герцог подошел к камню фута четыре высотой, рядом с которым стоял валун поменьше с плоской поверхностью, использовавшийся вместо скамьи. Оба камня местами заросли серо-зеленым лишайником. Флориан посмотрел вниз. Напротив валуна, частью укрытые прошлогодней листвой, лежали два небольших камня примерно в фут длиной и около дюйма высотой. Два камня, которые Флориан так хорошо помнил.

Он поднял их. На месте, где они лежали, земля казалась темной и сырой, со множеством углублений. Под первым камнем герцог увидел бесцветную сороконожку – потревоженное насекомое юркнуло в ковер из опавших листьев. Под вторым камнем оказалось множество муравьев. Они в спешке начали прятать свои маленькие белые личинки в отверстия в земле. Штук двадцать серых крылатых муравьев продолжали держаться вместе, не двигаясь. К камню прилипла свернувшая паутина – Флориан заметил оставшегося без крова паука, огромного и довольно неуклюжего на вид. Однако паук двигался с необычайной скоростью и скатился куда-то вслед за сороконожкой, подальше от назойливого человека.

Герцогу казалось, что никакая жизнь не может существовать здесь, даже жизнь насекомых выглядела неестественно среди руин, ставших прибежищем воспоминаний. Он положил камни под прямым углом на валун, в точности так, как он и девушка, уже не существовавшая, положили их восемнадцать лет назад. Булыжник зарос мхом, и камни не стояли так же ровно, как когда-то – между ними оставалось около фута пустого пространства. Флориан поднял из-под ног пять сухих веточек, сломал их, и положил между камнями. Из кармана герцог достал письмо от аббатисы де Шель, скомкал его и бросил сверху. Взяв кремень и огниво, он высек искру, попавшую прямо под ноготь большого пальца. Угрюмая задумчивость исчезла с лица герцога, он вскрикнул «Черт побери!» и сунул палец в рот. Затем Флориан сделал еще одну попытку и вскоре крохотный огонек затрепетал на камнях – точно такой же, какой он и темноволосая девочка однажды разожгли на этом самом месте.

Герцог сел, подкладывая новые и новые веточки и листья. Мысли пролетали в его мозгу, не заставляя сосредоточиваться на чем-то конкретном. Но этот огонек был для него целой поэмой. Так прошла юность, и, мало помалу, жизнь. Краткое тепло, неистовство и блеск, немного шума, а потом – дым и пепел: юность была позади, со всеми ее восторгами и суматохой. Тебе тридцать шесть: ты все еще получаешь любовные письма от аббатис королевской крови, но твое сердце превратилось к кучку пепла. Все, что произошло здесь, в садах, во многих других местах, не имело никакого значения для тебя. Возможно, оно не имело значения и для всех остальных, и никогда не имело. Да, подобно маленькому огоньку на камнях, прошла юность, и, мало помалу, жизнь…

– Какого черта! Кто здесь?

Кто-то разговаривал совсем рядом. Флориан поднял лицо, до странного изможденное, и встретил взгляд своего сына Гастона. Юный герцог Лайзарт был не один – возле него стояла темноволосая малышка крестьянка, удивленно глядя на герцога. Она довольно мила, свежа и аппетитна, что окупало отсутствие интеллекта. Шнуровка ее корсажа, как заметил Флориан, была не затянута. Ну, в конце концов, Гастону уже шестнадцать…