Половина собаки, стр. 44

— Купишь мне сама что-нибудь, сорок четвертый размер — ты ведь знаешь! — Отец махнул рукой.

— Нет… Это уже слишком! Один-единственный день в году, когда мы могли бы куда-нибудь пойти или поехать вместе! В конце концов… — у мамы на глаза навернулись слезы, — я ведь тоже человек. И по образованию — пианистка, хотя и без диплома! Десять лет возись с этими примитивными до-ре-ми и целый год еще занимайся с разными натриум о аш, чего я никогда терпеть не могла! И все только потому, что кому-то неохота, кто-то не желает. Ничего не поделаешь, да?

Отец развел руками:

— Ты же видишь, действительно ничего не поделаешь! В сентябре, в первое же воскресенье, поедем куда-нибудь, все равно куда, куда сама захочешь. Но завтра, будь добра, сходи все же сама или с Пилле туда поздравить тетю с днем рождения и, если останется время, купи мне туфли на свой вкус.

— Если я завтра поеду одна, то назад больше не вернусь! — сказала мама угрожающе.

Такой злой я ее еще никогда не видела.

— Пилле, ты могла бы почитать в своей комнате, кухня — не читальный зал! — строго сказал отец.

Но тут зазвучал дверной звонок, и я пошла открывать дверь.

За дверью стоял Олав, и лицо у него было ужасно хмурым, похоже, это было в моде в Майметса сегодняшним солнечным днем.

— У тебя деньги есть? — спросил Олав.

— Десять рублей, — призналась я честно.

— Сорок два плюс десять… — подсчитывал Олав, — пятьдесят два. Не хватает шестидесяти восьми рублей семидесяти шести копеек. А ты не знаешь, у Тийны есть деньги?

— Не думаю. У нее ведь мать еще не работает, а как там этот ее приемный отец… Но зачем тебе вдруг потребовалось столько денег?

— Для Мадиса. Он совершенно в отчаянии, говорит, что уедет куда-нибудь на великие стройки, а Майметса больше и видеть не желает.

— Неужели отец избил его?

— Отец его и пальцем не тронул, ведь мы с учителем присутствовали, когда Мадис спросил, не видел ли отец его денег. Отец сказал, что и понятия о них не имеет. Похоже, он был совершенно трезв, но Мадис, кажется, ему не верит. Наверное, потому что тот недавно пропил деньги, на которые родители собирались купить Мадису костюм. И теперь Мадис сидит дома в кухне, а перед ним нож воткнут в стол, и если кто-нибудь хочет к нему подойти, он кричит: «Не подходи, убью!» Даже учителю крикнул так, но когда я приблизился, он прошептал: «Уйди, Оль! Тебе я напишу!» Глаза у него были совсем красные.

— Это, наверное, жуткая картина — ведь Мадис всегда такой шутник… Значит, из-за этих денег…

— Во! Поэтому я теперь и организую складчину, нужно срочно собрать сто двадцать рублей и семьдесят шесть копеек. Эльмо тоже летом работал, но я не знаю точно, где он живет. Где-то там, возле Саатре, так кажется?

— Погоди, я спрошу у отца! Войди в комнату! Отец сидел в кухне один и смотрел в окно.

— А-а, Олав! — Отец сделал веселое лицо. — Какие новости?

— Папа, ты ведь знаешь, где живет Эльмо? — спросила я.

— Эльмо Лоогна? В Саатре, за длинным белым хлевом для телят, — объяснил отец. — Но он придет за учебниками, наверное, завтра, если сегодня не приходил.

— Но он нужен нам сегодня. Или… слушай, папа, ты можешь дать мне взаймы шестьдесят восемь рублей и семьдесят шесть копеек?

— Взаймы? — спросил отец, усмехаясь. — И надолго ли? И почему именно такую странную сумму?

Другого выхода не было, ничего не поделаешь, пришлось рассказать отцу, что случилось с Мадисом.

— Странно… — считал отец. — И вы действительно искали всюду самым тщательным образом? В нашей школе до сих пор воришек не было, а чтобы старина Поролайнен промотал деньги, заработанные его сыном, в это я никак не могу поверить…

Олав развел руками:

— Но денег-то нет! Бумажник у него большой, бросающийся в глаза.

Отец ушел в комнату и обсуждал там что-то с матерью. Я подмигнула Олаву: «Все будет в порядке!»

Отец вышел в кухню вместе с матерью. У мамы была в руках сумка, она достала из сумки красный кошелек и отсчитала на стол шесть десятирублевок и еще рублевые купюры. Отсчитывая копейки, мама вдруг задумалась.

— Послушай, Олав, как ты намерен вручить эти деньги Мадису?

— Как? Да просто пойду и положу на стол, скажу, чтобы пересчитал: точно сто двадцать рублей семьдесят шесть коп.

И ты думаешь, он примет их просто так, не обидится?

— Вот это даже не пришло мне в голову… — Олав задумался. — В таком настроении, в каком он теперь… Да… а, пожалуй, не возьмет! Но что же делать?

— Скажем, что бумажник мы тоже нашли, но выбросили! — возникла у меня хорошая идея.

— Не поверит, — засомневался Олав.

— Ну тогда найдем другой, похожий, пусть думает, что это его. Папа, у тебя в ящике валяется старый бумажник, по-моему, Мадис показывал нам такой же. Ну тот, в котором ты держишь водительские права.

— Гляди-ка, и чего только ты не знаешь! — удивился отец, но все же принес бумажник в кухню.

— Застежку-молнию надо с одного конца немного оторвать, — сказал Олав. Он подергал «молнию», и образовался легкий надрыв. — Немножко надо еще подзапачкать, но это пустяк!

— Это, конечно, обманный прием, — считал отец. — Лишь иногда, редко, в бедственной ситуации можно прибегать к такому приему, но только с добрыми намерениями.

— Например, как делает Дед Мороз, — сказала я.

Отец бросил на меня хитрый взгляд, но не возразил.

— Так, но на бумажнике Мадиса было еще что-то написано, кажется: «ЭТО МАМИН», — сказал Олав. — У тебя есть шариковая ручка?

Я уже готова была написать печатными буквами то, что сказал Олав, но тут мне вспомнились слова Мадиса, и я воскликнула:

— Нет! Там было не ЭТО МАМИН, а МАМИН КОШЕЛЕК.

Моя мама посмотрела на меня и сказала:

— До чего же ты все-таки дочь своего отца! Ничего не поделаешь, отец теперь останется без туфель!

— Мы скоро вернем, соберем в классе, — испугался Олав.

— Я это не в укор, — мама улыбнулась. — Пожалуй, у меня и не будет завтра времени ходить по магазинам.

Олав считал, что бумажник должна отнести Мадису я. Если с бумажником явится Олав, Мадис, пожалуй, может заподозрить и догадаться. Мы договорились, что я вроде бы только что нашла бумажник в кустах сирени и не слишком уверена, тот ли это, который потерял Мадис.

Сидя на багажнике велосипеда Олава, я продумала основательно, как сыграть свою роль. Все казалось таким простым и надежным, как в кинофильме: Мадис обрадуется, у отца Мадиса спадет камень с души, мать скажет мне: «Ты хорошая девочка, Пилле!» — а Олав не будет больше сердиться из-за этого окаянного похода в погреб с Тынисом.

Но когда Олав остался за высокой живой изгородью из елочек, а я одна вошла в низкую дверь старого дома Поролайненов, все заготовленные слова выскочили у меня из головы. Я стояла в сенях и не решалась постучать в дверь кухни. Когда же наконец собралась с духом и подняла было руку, чтобы постучать, дверь неожиданно открылась сама, а за нею на пороге стояла мать Мадиса.

— Здравствуйте, — произнесла я тихо и глянула поверх плеча матери Мадиса в кухню.

Стол был пуст, не было воткнутого в столешницу ножа, и Мадиса возле стола не было. Дверь комнаты открылась, и в кухню вошел отец Мадиса. Не ответив на мое приветствие, он принялся ворчать, мешая эстонские слова с финскими:

— Ну, черт побери, мальчишка совсем спятил. Да разве взял бы я деньги своего ребенка!

— Взгляните, кажется, я нашла эти деньги… только что… возле школы, в кустах сирени. И тут точно сто двадцать рублей семьдесят шесть копеек, можете пересчитать! — быстро пролепетала я и мысленно обругала себя за то, что сделала все не так, как намечала.

Мадис ворвался в кухню, выхватил бумажник из рук матери, раскрыл «молнию» и потрогал пальцами купюры. Все стояли в полном молчании, потом Мадис сказал, как бы извиняясь перед отцом:

— Вишь, как оно… Вишь, как человек может ошибиться и зазря расстроиться. Какой же я все-таки совершеннейший растяпа!