Все явное становиться тайным, стр. 29

Глава XVII

ЯHATAXA

Заснула я поздно из-за того, что никак не могла отделаться от мысли: а не идем ли мы снова по ложному следу? Каким бы Леня Запорожец ни был дураком, но это надо умудриться спрятать похищенного ребенка на даче своего приятеля. С другой стороны, он явно не рассчитывал, что дело с выкупом будет тянуться так долго. Наверное, ему нужен был день — максимум два, а теперь он сам загнал себя в ловушку. А может быть, все-таки мы ошибаемся, и Запорожец прячет мальчишку в очередном подвале?

Думая обо всем этом, я переворачивалась с боку на бок, начала считать, чтобы побыстрее заснуть, но дошла до трехсот пятидесяти и сбилась. Потом согласно методу, который мне как-то посоветовал папа, пыталась представить себе баранов, которые один за другим прыгают через изгородь.

Бараны в моем воображении получились замечательные. Все как на подбор кудрявые, расчесанные, словно только что из косметического салона "Чародейка". И прыгали они здорово, будто на пружинах. Их я насчитала штук пятьсот, но сон все никак ко мне не приходил.

Я вертелась на постели, как угорь, взбивала подушку то так, то эдак, переворачивала ее холодной стороной наружу, пыталась устроиться сначала на спине, потом на животе, но мысли по-прежнему скакали то вокруг Запорожца, то вокруг Ирки, то вокруг Мамочки, то вокруг Игорька и не давали мне забыться. Уже совсем отчаявшись, я решила, что мне сегодня не спать, зажгла свет и достала с полки наугад один из любовных романов. Через час глаза мои начали слипаться. И тут я вдруг набрела на мысль, которая, вероятно, подсознательно мне не давала покоя. Я поняла, где Запорожец и Щеглов прячут мальчишку!

Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, я выглянула в коридор. Мои все спали. Я подобралась к телефонному аппарату, взяла его нежно, будто котенка, на руки и осторожно, чтобы он случайно не звякнул, понесла к себе в комнату. На часы, честно говоря, я смотреть боялась, но раз Мамочка сказал, что звонить ему можно в любое время суток, значит, так оно и есть.

Я забралась под одеяло, сообразив, что так телефон будет меньше стрекотать, когда я буду набирать на диске номер. Я все придумала замечательно, но не учла одного обстоятельства — что в темноте мне трудно будет попадать в нужные дырки на диске. Пришлось еще раз, по-индейски, пробраться в кладовую и впотьмах нашарить там карманный фонарик. Батарейки у него уже подсели, светил он бледным умирающим светом, но мне должно было хватить.

Я опять залезла под одеяло, подоткнула его со всех сторон, чтобы не пробивался свет, и почувствовала себя полярником на далекой станции. Я часто, особенно зимой, любила забираться под одеяло и представлять, что это моя палатка, а вокруг бесится снежный буран. Он пытается занести меня снегом, бьется в стену моей палатки холодным зверем, а у меня внутри тем не менее уютно и тепло.

Пока я предавалась воспоминаниям, воздух в моем чуме катастрофически кончался, мне пришлось приподнять край полога, чтобы вдохнуть кислорода и приступить к намеченному делу. Конечно, я испытывала угрызения совести, представляя, как сейчас сонный взъерошенный Мамочка будет нашаривать в темноте телефон и оша-рашенно пытаться сообразить, который сейчас час. Но, зная, что если я не позвоню, то до утра измучаюсь окончательно, решительно начала набирать номер.

Ждать ответа мне пришлось довольно долго. Я насчитала семь гудков и уже хотела малодушно положить трубку, как на том конце провода отозвался Мамочка. Голос его был точно таким, как я и предполагала, — сонным и несколько настороженным. Меня так и подмывало сказать что-нибудь вроде: "Алле, это стадион?", и на ответ "Нет!" невинно спросить: "Тогда почему в трусах?!" В детстве мы довольно часто забавлялись такими штуками, особенно когда родители уходили в гости и мы с Машкой оставались в квартире одни. Но сейчас я решила действовать без приколов, поскольку и дело было важное, и Мамочка мог меня неправильно понять. Поэтому, чтобы не тянуть драгоценное время, отнятое от сна, я рубанула напрямик:

— Мамочка, я знаю, где искать Игорька!

На том конце провода Мамочка старательно засопел, видимо, пытаясь сообразить, что за девица звонит ему в три часа ночи, кто такой Игорек и зачем его было прятать. Наконец, он, видимо, встряхнулся и догадался, кто поднял его с постели.

— А это ты, Наташка! — услышала я и внутренне обрадовалась, не заметив в его голосе нотки раздражения. — Ну излагай!

— Мне кажется… в общем… — сбивчиво начала объяснять я. — Когда мы с Машкой увидели, как туда входит Щеглов, а потом и Запорожец приехал…

— Ты погоди, не части, — перебил меня Мамочка. — Давай скажи сначала — где, а потом объяснишь — почему.

— В яхт-клубе — вот где! Не случайно там и Щеглов, и Запорожец крутятся. Щеглов там греблей занимается, а Запорожец, насколько я знаю, к спорту имеет только косвенное отношение. Если спортивное шаренье по карманам включат когда-нибудь в программу Олимпийских игр, то тогда он, конечно, спортсмен, а так…

— Да, — согласился Мамочка. — Место вполне подходящее. Там же наверняка, много сараев, где хранятся лодки. Да и служебных помещений полно. Пока у них, наверное, не сезон, так что — вполне может быть. Завтра нужно будет проверить твою версию в первую очередь.

— Вот и я тоже так подумала, — обрадовалась я, что Мамочка не раскритиковал в пух и в прах мою догадку.

— Ну ладно, тогда до завтра, — попрощался со мной Мамочка, и я почувствовала, что, на минуту вынырнув из сна, он опять погружался в него медленно, но верно.

Видимо, состояние Мамочки каким-то невероятным образом передалось и мне, потому что, едва поставив телефон на пол и выключив фонарик, я зарылась лицом в подушку и мгновенно отключилась.

Глава XVIII

ЯМАХА

Наташка подняла меня с постели звонком в восемь часов утра — сразу же как только мои родители воткнули вилку телефонного шнура на свое место. Дело в том, что работа у моих мамы и папы чрезвычайно нервная, и потому на ночь, чтобы их не тревожили звонками разного рода, они выключают телефон. Наташка, конечно же, знала об этой нашей семейной традиции, поэтому позвонила как раз тогда, когда мои родители уже собирались на службу.

После разговора мне стало немного обидно за себя. Ну что я за бестолочь — неужели не могла и сама догадаться, что мальчишку прячут именно в яхт-клубе. А где же еще — самое удобное место!

Будучи в несколько раздосадованном состоянии, я чуть не испортила начало дня. На, казалось бы, совершенно невинный вопрос мамы: "А какой у вас первый урок?", я рассеянно ответила: "Не знаю, какая разница?" Лично для меня, конечно, никакой разницы не было, потому что и в этот день в школу нам ходить было некогда.

Не могу сказать, чтобы тотальные прогулы мне нравились, но я покривила бы душой, если бы сказала обратное. Конечно, школа к концу года смертельно надоедает даже отличникам и уж тем более нам, простым смертным. Но, с другой стороны, я чувствовала, что еще чуть-чуть, и наша классная не пожалеет своего времени и придет ко мне домой в субботу, чтобы выяснить — что случилось с девочкой, которая вот уже неделю не посещает занятия. Не слегла ли она от бубонной чумы или, может быть, решила закончить школу экстерном и поступать сразу в Оксфордский университет?

Единственное, что меня поддерживало в этой нелегкой ситуации, так это то, что прогуливали мы не из-за разгильдяйства, а из-за весьма конкретной благородной цели. Но мама, естественно, ни о чем таком думать не могла, потому что находилась в полном неведении того, что со мной происходило днем. Потому-то она удивленно подняла брови и с каким-то коварством в голосе спросила:

— Почему это?

— Что "почему"? — будто проснулась я.

— Почему это — какая разница — какой первый урок?

— Ну, видишь ли, — начала придумывать что-то я на ходу, — все равно сидеть шесть уроков, поэтому какая разница — что там будет первым — матика или какое-нибудь пение, все равно торчать там придется от звонка до звонка.