В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста, стр. 48

В Москве, заявил Молотов, весьма недовольны задержкой с поставками важного германского оборудования для Советского Союза. Такая практика тем более недопустима, поскольку советская сторона точно выполняет обязательства по советско-германским экономическим соглашениям. Срыв ранее согласованных сроков поставки германских товаров создает серьезные трудности.

Гитлер попытался отвести эти обвинения ссылкой на то, что германский рейх ведет сейчас с Англией борьбу «не на жизнь, а на смерть», что Германия мобилизует все свои ресурсы для окончательной схватки с британцами.

«Но мы только что слышали, что Англия фактически уже разбита», – заметил Молотов с нескрываемой иронией.

На это Гитлер раздраженно ответил: «Да, это так, Англия разбита, но еще надо кое-что сделать». Затем он заявил, что, по его мнению, тема беседы исчерпана и что, поскольку вечером он будет занят другими делами, завершит переговоры рейхсминистр Риббентроп.

Эта встреча состоялась в тот же вечер в министерстве иностранных дел на тогдашней улице Вильгельмштрассе. Риббентроп начал встречу с заявления, что в соответствии с пожеланием фюрера было бы целесообразно подвести итоги переговоров и договориться о чем-то «в принципе». Затем он зачитал по бумажке «предложения германского правительства». «Предложения» не содержали ничего нового и по-прежнему исходили из неизбежного краха Великобритании и необходимости раздела мира. В этой связи Советскому Союзу предлагалось присоединиться к тройственному пакту между Германией, Италией и Японией, то есть к «оси». Германия, Италия, Япония и Советский Союз, читал Риббентроп, должны дать обязательство взаимно уважать интересы друг друга и не поддерживать никаких группировок держав, направленных против одной из четырех стран. А в дальнейшем участники пакта с учетом взаимных интересов должны будут решить вопрос об окончательном устройстве мира.

Молотов вновь отказался обсуждать такие «предложения». Когда он попросил Риббентропа передать ему текст с «предложениями», тот смущенно ответил, что у него имеется лишь один экземпляр, что он не имел в виду передавать упомянутые предложения в письменной форме. Неожиданный вой сирен воздушной тревоги и взрывы сбрасываемых бомб вынудили прервать эти переговоры.

Риббентроп пригласил участников переговоров в свое бомбоубежище, где у него был оборудован рабочий кабинет. Когда он вновь завел там речь о разделе мира, заявив, что Англия фактически уже разбита, Молотов обратил внимание собеседника на начавшийся воздушный налет.

Это окончательно лишило германского министра иностранных дел дара речи. А когда Молотов поинтересовался, скоро ли можно ожидать разъяснения относительно целей пребывания германских войск в Румынии и Финляндии, Риббентроп ответил, что эти, как он выразился, «несущественные вопросы» следует обсуждать, используя обычные дипломатические каналы.

Затем он начал рассказывать о своих винных заводах. До того, как он занялся внешней политикой, он был агентом по торговле вином, впоследствии став компаньоном известной тогда фирмы по производству шампанского «Хенкель». Риббентроп живо интересовался, какие марки вин производятся в Советском Союзе.

Утром 14 ноября советская делегация отбыла в своем специальном поезде из Берлина. К поезду был вновь прицеплен вагон для Шуленбурга и Хильгера. В ночь на 16 ноября поезд, как уже говорилось, прибыл на Белорусский вокзал Москвы, и благодаря этому я встретил свое 33-летие под звуки «Интернационала» в исполнении военного оркестра Красной Армии.

Впервые я рассказал об этом ровно 37 лет спустя, 16 ноября 1977 года, когда меня на скромном празднике по случаю моего 70-летия поздравляли товарищи из министерства иностранных дел нашей Германской Демократической Республики, в создании которой мне довелось участвовать. В этой связи представитель Центрального Комитета сообщил мне о том, что Политбюро ЦК СЕПГ и правительство ГДР решили наградить меня высшим орденом моего социалистического государства – орденом Карла Маркса. Советским орденом Красного Знамени по решению Президиума Верховного Совета СССР я был награжден в 1969 году. [8]

Сталин видел грозившую опасность

Узнав в конце 1940 года от Хильгера важнейшие детали встречи в Берлине, я почувствовал облегчение. С некоторых пор меня преследовала мысль о том, что правительство Советского Союза, возможно, считало угрозу со стороны фашистской Германии недостаточно серьезной. Но теперь настойчивые требования Молотова вывести германские войска из Финляндии, дать разъяснение причин их пребывания в Румынии и т.д., казалось, свидетельствовали о том, что руководство Советского Союза ясно видело эту военную опасность.

Еще раньше, в июле 1940 года, мое внимание было привлечено небольшим событием. Поверенному в делах фон Типпельскирху, замещавшему отсутствовавшего посла фон дер Шуленбурга, пришлось более часа ожидать приема у Молотова, чтобы передать ему какое-то сообщение. Типпельскирх был удивлен и встревожен, увидев посла Великобритании, который посетил Сталина. Об этом Тинпельскирх сообщил в Берлин. Вернувшемуся в Москву послу было поручено выяснить у Советского правительства, зачем посол Великобритании Криппс был у Сталина. Советское правительство не торопилось с ответом. Через две недели Молотов в общих чертах информировал посла фон дер Шуленбурга о политическом шаге Черчилля, направленном на установление более тесных отношений с Советским Союзом. Подробностей Шуленбургу не сообщалось. Но таким путем Гитлеру дали понять, что СССР всегда имеет выбор – в частности, возможность совместных действий с Англией.

Как мы теперь знаем, дело это имело следующую подоплеку: Уинстон Черчилль, враг Советского Союза, но, с другой стороны, реально мыслящий политический деятель, когда речь шла о жизненно важных интересах империалистической Великобритании, в мае 1940 года стал главой правительства и министром обороны страны. Он пришел к выводу, что отвести опаснейшую военную угрозу его стране со стороны германского фашизма возможно только при сотрудничестве с Советским Союзом. После катастрофы, которую потерпели британские экспедиционные силы на Европейском континенте, и военного поражения Франции он поручил близкому к лейбористской партии послу Англии в Москве сэру Стаффорду Криппсу обратиться к Советскому правительству с конкретным предложением на этот счет. 1 июля 1940 года Криппс был принят в Кремле Сталиным. По поручению Черчилля Криппс заявил Сталину, что господство Германии в Европе представляет собой огромную опасность как для Великобритании, так и для Советского Союза. Поэтому оба государства должны договориться о совместной позиции в отношении Германии. Хотя эта инициатива Черчилля, по-видимому, представлялась Сталину еще недостаточной, он все же счел это существенным для дальнейшего поддержания контактов с Великобританией.

Сталин заявил послу Великобритании, что, по его мнению, нацистская Германия представляет собой действительную угрозу для Советского Союза, который из-за Гитлера оказывается в трудном, если не в опасном положении. Ситуация для Советского Союза, однако, такова, что его правительству приходится избегать открытого конфликта с Германией. Сталин не скрывал своего опасения, что гитлеровская Германия нападет на Советский Союз, как только Великобритания будет повержена. Обо всем этом сообщал 20 сентября 1940 года своему правительству отец будущего президента США тогдашний американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди. Указанные сведения он получил от министра иностранных дел Великобритании Галифакса.

Упомянутая беседа подтверждает правильность сделанной выше оценки политики, которую в то время проводил Сталин в отношении фашистской Германии. Он не сомневался, что Гитлер намеревался напасть на Советский Союз. Чтобы Советский Союз, не успевший еще завершить все намечаемые мероприятия, связанные с подготовкой к отражению нападения со стороны фашистской Германии, мог дать ей должный отпор, чтобы выиграть время в интересах дальнейшего укрепления своей обороны, СССР пошел на экономическое соглашение с ней, принимая в то же время меры к качественному и количественному усилению своих вооружений и военной готовности. В этом плане следует рассматривать и территориальные изменения на советских западных границах. Сталин, очевидно, надеялся, что, значительно повысив для агрессора военный риск, ему удастся убедить его в том, что нападение на СССР будет иметь самоубийственные последствия, и это, возможно, заставит его отказаться от своих планов. Трагическое заблуждение Сталина заключалось, стало быть, не в ошибочной оценке агрессивных намерений Гитлера, а в неверном определении сроков вероятного нападения Германии.