Повесть об Атлантиде, стр. 18

Два больших круга пересеклись в одной точке!

Димка потерял сознание, он был все равно что мертвый… Но Петька обрадовался ему, как живому. Петька толкал его и тряс. Димка не шевелился. Тогда Петька взял его за руку и потащил волоком по земле. У него оставалось совсем немного сил. И он вовсе не был героем… Просто Димка, даже такой, как сейчас, был нужен Петьке. Петька не хотел оставаться один — это было страшнее всего.

Но сил у него оставалось совсем немного. Через сотню шагов он повалился рядом с Димкой.

Они не слышали звона лопат и стука топоров. Они не видели людей, которые шли по лесу, вырубая просеку, чтобы преградить путь огню. Они не слышали голосов тех, кто звал их.

Петька словно сквозь сон почувствовал, как его настойчиво трясут за плечи. Чей-то голос, далекий и назойливый, словно комариная песня зудел в ушах: «Аленов… Аленов… Аленов…»

Петька открыл глаза и увидел над собой лицо учителя. Он не удивился и не обрадовался. Учитель всегда караулил его. Все было правильно.

— Аленов… Петя, где Аленов? Ты слышишь? Где Юра Аленов?

— Он там… — еле выговорил Петька.

— Где там? Покажи!

Но голос снова стал превращаться в писк… потом пропал совсем. Вместо лица учителя почему-то появилось лицо матери. Но и оно быстро исчезло…

13. Вода

Тот же ветер, что гнал пожар по лесу, приволок с океана тучи. В среднем течении Тунгуски шли долгие обильные дожди. Метеосводки с постов в эти дни были кратки и скучны:

«Дождь…» — вздыхала Тура.

«Дождь», — соглашался Искуп.

«Дождь…» — уныло подтверждала Вахта.

Потоки воды стекали по лощинам; соединяясь в разбухшие ручьи, сливались в Тунгуску. Ручьи стали речушками, речушки — реками, и мутная, вздувшаяся Тунгуска торопилась сбросить в Енисей лишнюю тяжесть.

Тучи, пройдя восточнее, миновали Усть-Каменск, но дождевая вода пришла вместе с рекой. Тунгуска поднялась почти как весной. Она разметала штабеля леса, сложенного на берегу, мимоходом слизнула катер, поднятый на катки для ремонта, и оборвала чалку паузка [5], который стоял выше порога. На этом паузке была Лена.

Она сидела на корме в низенькой будке, заваленной мотками провода, спальными мешками и вьючными ящиками. У борта хлюпала вода. Отставший лист фанеры хлопал по крыше. Паузок кренился, скрипел днищем по гальке, отходил и снова ударялся о берег.

— Ну и пусть, — шептала Лена, кусая губы. — Пусть… Так и надо.

Она чувствовала себя одинокой. Час тому назад она слышала, как звонко хохотал Леша, когда на него обвалилась палатка. «Почему он смеется? — подумала тогда Лена. — Разве это обязательно смеяться?» Ей казалось, что после смерти профессора Филатова все должно замереть, утихнуть, остановиться… Люди не могут, не должны смеяться, когда приходит такое несчастье. А Леша смеялся… И другие — тоже.

Лена обиделась и ушла. Ей не хотелось ни с кем разговаривать. Ей хотелось быть одной.

— Ну и пусть… — шептала Лена, вкладывая в эти слова обиду на Лешу, на ветер, который хлопал фанерой, на Сергея Михайловича, который вздумал перенести лагерь в другое место, куда уже не смогут, наверное, прийти ребята.

Все было плохо сейчас в этом мире.

Толчки внезапно прекратились. Прогромыхала по борту и шлепнулась в воду доска, перекинутая с берега.

— Ну и пусть! — сказала Лена, не понимая еще, что это означает.

Она вылезла на палубу и удивилась наступившей тишине: уже не скрипела галька под днищем, не стучала доска, смолк ветер. Только волны коротко и зло били в борта.

Она поняла, что паузок сорвало течением, но даже не очень испугалась. Это было еще одно несчастье, не слишком большое, потому что река — не море и где-нибудь паузок все равно прибьет к берегу.

В это время Сергей Михайлович, освободившись от дел, отправился проведать Лену. Вместе с ним был Леша, который должен был забрать с паузка спальные мешки. Выйдя к реке, они не увидели паузка и в первую секунду подумали, что ошиблись местом.

— Мираж! — усмехнулся Леша. — Только в миражах видишь то, чего нет, а здесь — наоборот. Так, товарищ начальник?

— Это не мираж… — бледнея, сказал Сергей Михайлович. Он показал на обрывок веревки, обвязанный вокруг корневища. — Там же порог, Леша!

Посмотрев вдаль, они увидели паузок, плывший вниз по течению.

Вез единого слова, даже не взглянув друг на друга, они бросились вперед. Ноги вязли в скрипучем песке, бежать приходилось короткими шажками, как по льду. Они перепрыгивали через камни и падали. Они не знали, чем и как можно помочь, они просто бежали.

— Тайгой!.. Напрямик! — крикнул Леша.

В этом месте Тунгуска делала большой крюк. Они побежали напрямик, продираясь сквозь кусты, оставляя на ветвях клочья рубашек. Ветка, отброшенная Лешей, хлестнула Сергея Михайловича по лицу. «Хорошо, что не в глаза, — подумал он машинально. — Если в глаза, — не успеть…»

Ободранные, они скатились с обрыва и увидели лодку. Они не раздумывали, почему оказалась здесь эта лодка, а прыгнули в нее и отплыли от берега.

— Сергей Михайлович, куда? — спросил Юрка.

Только тут они заметили, что в лодке сидит мальчишка»

— Вылезай! — крикнул Сергей Михайлович.

Но вылезать было уже некуда. Паузок приближался к порогу, лодка — к паузку. Они должны были спастись вчетвером или вчетвером погибнуть.

Лодка с разбегу ударила в бок паузка. Лены на палубе не было. Сергей Михайлович ухватился за брус и, оттолкнув ногами борт лодки, прыгнул на палубу. Он не рассчитал толчка, — лодка зачерпнула воды. Леша последним рывком весла успел снова прижать ее к паузку. От толчка она накренилась, хлебнула еще воды и стала медленно погружаться. Леша вытолкнул Юрку на палубу паузка и, ухватившись за скобу, тоже влез наверх. Когда Сергей Михайлович вывел Лену из будки, лодка, поблескивая оранжевыми бортами, разворачивалась в нескольких метрах от паузка.

На подступах к порогу течение стало быстрее. Берега плавно и стремительно неслись мимо.

— Якорь! — крикнул Сергей Михайлович.

На носу рядом с бухтой веревки лежал самодельный якорь — большая кошка, согнутая из толстых прутьев. Леша бросился туда и, столкнув якорь в воду, торопливо обмотал конец веревки вокруг бруса. Веревка побежала за борт. Быстро растаяла бухта. Паузок вздрогнул — веревка натянулась, но тут же ослабла. Через секунду — снова толчок, и снова паузок, дернувшись, поплыл дальше. Самодельный якорь скоблил дно, не зацепляясь.

Сергей Михайлович сжал губы. Лена почувствовала, как напряглась его рука. На носу Леша по-прежнему бормотал что-то сквозь зубы, словно колдуя. Течение относило паузок к правому берегу, мимо фарватера, — на камни.

Но вот, рванувшись, туго натянулась и запела веревка. Паузок развернуло. Заклокотала вода, разбиваясь о нос. Остановились берега. Понеслись мимо хлопья пены, мутные всплески, обглоданные водой ветки.

До порога оставалось меньше километра.

Четверо на борту по-разному приняли случившееся. Сергей Михайлович — нахмуренный, серьезный — поглядывал на берег, рассчитывая что-то. Юрка старался не смотреть на бешено мчавшуюся воду. Леша ругался. Лена еще ничего не понимала.

Натянувшаяся веревка под напором воды гудела басовито и глухо. Ветер, помогая течению, натягивал ее до предела. И опять легким толчком дощаник сорвался с места, но, пробежав метров пятьдесят, снова остановился. Самодельный якорь держал плохо.

— Почему мы не плывем к берегу? — спросила Лена.

— Сейчас, Ленушка, сейчас… — озабоченно ответил Сергей Михайлович. — Мы пока встали на якорь. Нужно посмотреть, к какому берегу удобней пристать.

Заметив невольное движение Юрки, Сергей Михайлович показал ему рукой: «Молчи!» Юрка слабо мотнул головой. Он с отчаянием и надеждой смотрел на Сергея Михайловича, но тот сам не знал, что делать. Он подозвал Юрку, усадил его рядом с Леной.

— Посиди пока… — Он старался говорить спокойно. — Сейчас что-нибудь придумаем, — и ушел к Леше.