В тени горностаевой мантии, стр. 62

— Кто там?

От ответа у нее перехватило дыхание:

— Секунд?майор Зорич имеет честь засвидетельствовать свое почтение и выразить всю полноту благодарности за оказанное внимание и помощь…

Голос секунд?майора отдавал явной нетрезвостью. «Открыть, нет?» — вихрем пронеслось в голове фрейлины. «Конечно, нет! Он пьян, а я — полураздета…»

— Ваше высокопревосходительство, я вас не задержу надолго, только вот?с… — Он что?то там еще бормотал, а ее рука уже отодвигала засов и распахивала навстречу неожиданному гостю высокую дверь…

М?да, Зорич был, мягко говоря, во хмелю. Он тяжело вошел, не очень уверенно переставляя ноги, и протянул фрейлине большую охапку цветов, которые, скорее всего, сам же и нарвал где?нибудь в саду на увядающих августовских клумбах. Анна взяла букет, разделила его, наполнила водой вазы из кувшина, приготовленного Дуняшей, и поставила цветы на стол и каминную полку.

Все это время гусар молча стоял посредине комнаты и озирался по сторонам, словно разыскивая нечто в сумраке покоя. Когда хозяйка закончила хлопоты и повернулась к нему, он произнес только одно слово:

— Вина…

Анна послушно открыла дверцу поставца и водрузила на стол бутылку и два фужера. Расплескивая вино, Зорич налил бокалы и, не произнося ни слова, выпил их один за другим. Как ни странно, это подействовало на него проясняюще. Он схватил руку молодой женщины и прижал к губам.

— Простите великодушно… Не хотел бы показаться хамом. Но искренне, искреннейше благодарен за заботу вашу. И ваш навеки слуга…

Он хотел шаркнуть ногой, но пошатнулся. Анна схватила его за плечи, чтобы гусар не упал. Пеньюар ее распахнулся. И Зорич, как ни был пьян, не смог не оценить открывшейся картины.

— Боже, — проговорил он, — какая грудь…

Он шагнул вперед и прижал фрейлину к себе. Анна вдохнула крепкий мужской дух, и у нее закружилась голова.

— Подождите… — Она вышла в гардеробную и когда вернулась, Зорич сидел за столом без ментика и сабли, в расстегнутом доломане, под которым вместо рубахи видна была его волосатая грудь, и снова наливал себе бокал за бокалом. Тем не менее, когда женщина вошла, он твердо встал на ноги, крепко обхватил ее и… швырнул на кровать…

Тело его было тяжелым. Он грузно навалился на нее и давил, дыша в лицо запахом выпитого. Руки его больно терзали грудь, доставляя страдание и… невыразимое наслаждение. Это ощущение не то, чтобы совершенно не известное и не испытанное ранее, но каждый раз новое и сладкое, пришло неожиданно быстро. Оно поднялось волной из темных глубин души и затопило все остальное в чувстве блаженства. Не осталось ничего, кроме страстного желания продолжения этой муки. Она вздрогнула всем телом, скрипнула зубами и застонала. Обхватив его за шею, Анна сильно подалась вперед, словно желая слиться с ним, растворясь без остатка в том чувстве, которое расплавляло ее, как огонь свечи плавит холодный воск… Горячий животворный ток вызвал новый пароксизм такой силы, что она на мгновение потеряла сознание. А когда очнулась, сладостное чувство покоя широкой рекою медленно разливалось по всему ее телу, она лежала обессиленная, наполненная до краев и удовлетворенная…

А он?.. Всякий другой на его месте, вероятно, был бы глубоко тронут ее состоянием и преисполнился бы благодарности и нежности к ней… Гусар же просто встал и, не глядя на женщину, сказал:

— Расскажешь обо мне царице.

Потом привел в порядок одежду… и ушел.

Но самое неожиданное во всем этом приключении было то, что она совершенно спокойно смотрела на то, как он одевается и даже как уходит. Ни малейшего признака возмущения не поднялось в ее душе. То успокоение, которое она обрела, оказалось гораздо значительнее, больше всего, что было: больше мимолетного наслаждения, которое испытало ее тело. Она только теперь поняла, что обрела то, к чему стремилась всегда, что мучило ее, портило характер, заставляло быть нетерпимой к тем, кто заискивал перед нею или боялся, или даже любил. Господи, как ей не хватало, чтобы пришел вот такой сильный, грубый, бросил бы ее на постель, истерзал, измучил, а потом, по?хозяйски распорядившись, ушел…

Странные радость и удовольствие от пережитого унижения переполняли ее. И когда входная дверь внизу хлопнула, пропуская того, кто только что был здесь, она засмеялась… Над кем, почему — Анна не отдавала себе отчета. Она смеялась легко и счастливо. А потом заснула.

На другой день вечером, оставшись наедине с государыней, Анна подробно, как говорится — с картинками, описала свое приключение, начиная с первой встречи с Зоричем. Она улыбнулась, услыхав глубокое возбужденное дыхание Екатерины. Императрица отвернулась к стене.

— Потушить, мой королефф, свеча и можете идти…

Фрейлина исполнила приказание и была уже у двери опочивальни, когда ее догнал голос государыни:

— Гусар — к Роджерсон и передавайт Брюс, пусть приводить его ко мне.

Как разыскивала Прасковья Александровна Зорича, в каком трактире — неведомо. Известно лишь, что предстал он «пред ясны очи» опять же нетрезв и не мыт. И тем не менее был оставлен на ночь. А утром императрица впервые за много лет опоздала к назначенной в Кабинете встрече с Безбородко. Выглядела она не лучшим образом. Не помогли ни лед к щекам, ни кофе невероятной крепости. Отворачивая лицо в сторону от вошедшего статс?секретаря, сказала:

— Напиши, голубчик, указ — секунд?майору Зоричу — чин полковника и шефство над лейб?гусарский эскадрон. Он — мой новый флигель?адъютант. И распорядись, чтобы отвели ему покои во дворец… Ну, сам знаешь… где комнаты Петр Васильевич были… Да еще, пусть обошьют его и… баню сготовят…

Говорили, что к полудню из тех же покоев государыни вышел, как ни в чем не бывало, Зорич. Сбежав по ступеням, он, насвистывая, отправился на конюшню проведать арабского скакуна, подаренного ему утром императрицей, и у ворот встретился с благодетелем, светлейшим князем…

Далее среди придворных долгое время ходил рассказ о том, как, после нескольких фраз, Зорич вдруг отпихнул светлейшего плечом, похлопал остолбеневшего Потемкина по спине и пошел, не оборачиваясь, дальше… Трудно сегодня восстановить, о чем был у них разговор. Известно лишь, что в окне второго этажа Царскосельского дворца в этот момент видна была высокая фигура фрейлины Протасовой. Она улыбалась…

Глава восьмая

Служба Анны Степановны Протасовой продолжалась и дальше без особых перемен. Сосредоточенная на странной должности оказывать тайные услуги императрице, она не имела личной жизни. Ее побаивались, перед нею заискивали и не любили. Был ли в том причиной промысел ее или резкий характер, прикрывающий хорошо понимаемую двусмысленность вынужденного посредничества, однозначно определить трудно. Может быть, для понимания характера придворных, стоит отметить, что при русском Дворе уважительные отношения, при которых признавались бы просто достоинства личности, а не должностные или иные возможности, были вообще редкостью. Уважение требует развитой нравственности в обществе, предполагает духовное равенство каждого, доверия друг к другу и душевной заинтересованности. Ничего похожего, традиционное, русское общество не знало, как не знает и по сей день. Особенно во властных, как принято говорить, структурах…

Чем старше становилась Екатерина, тем больше проникалась ролью «Великой Правительницы», призванной Провидением для установления мудрого и просвещенного порядка уже не только на дикой российской земле, но и во всей Европе, на просторах которой шла очередная война. На этот раз сферы влияния делили Франция с Англией. А поскольку обе державы обладали сильными флотами, то мировая торговля несла от этого весьма чувствительные потери.

К этому времени относится единоборство двух проектов, представленных императрице партиями Панина и Потемкина. Никита Иванович предложил создать союз нейтральных держав, согласившихся силою оружия защищать право свободного плавания у берегов воюющих государств и торговли с ними. При этом все товары, находящиеся на нейтральных судах, объявить неприкосновенными.