Мост дружбы, стр. 114
Так! Тормозя разогнавшийся поезд в одном туннеле, можно разгонять другой поезд в соседнем туннеле!
Но ведь это же замечательно!
Поезд в первом туннеле уподобляется «электрическому маховику»! Накапливая энергию движения на большом протяжении туннеля, поезд потом при торможении электрическим путем за короткие мгновения может развить огромную мощность! И даже в миллион киловатт!
Это же тот миллион киловатт, которого не хватало Ане Седых, чтобы запустить ее лунолет в трубе Арктического моста, как в грандиозной катапульте!..
Степан судорожным движением вынул неизменную свою записную книжку и электронный калькулятор, погрузившись в вычисления.
Под сводом туннельного зала раздавалось дробнее постукивание дамских каблучков. По перрону шла молоденькая американка с осиной талией, в ладно сидящей на ней форме и фуражке с красным верхом, одна из подруг Амелии по «Лиге голых», которую та успела устроить сюда дежурной по станции. Глядя на Степана, она умирала от любопытства.
Степан вздохнул. Все верно!
За счет реально существующих атомных станций Арктического моста имени Сурена Авакяна и Ирвинга Мора можно разогнать в туннеле тяжеловесный состав, а тот в режиме торможения, отдавая свою энергию в виде тока в сеть туннеля, разгонит, в свою очередь, космический снаряд.
Так родилась в возбужденном мозгу Степана Корнева блестящая идея, выводившая из тупика замысел использования Арктического моста в качестве космической катапульты.
Как будет рада Аня! И Степан даже улыбнулся, на миг забыв о скором прибытии Андрея, встрече с Иваном Семеновичем Седых, а потом и с летящей сюда комиссией Волкова.
Глава пятая. ЛУННЫЙ РЕЙС
Снова дробно застучали по настилу платформы каблучки дежурной по станции. Она шла с душистым букетом цветов, запах которых долетел до Степана, навеяв на него почему-то воспоминания о далеком уральском заводе, о пруде перед ним, в котором в вечерние часы зарей отражались плавки в мартеновском цехе. Как он, молодой тогда инженер, влюблен был в этот завод! Даже сейчас щемящее чувство поднялось в нем, едва он представил себе старый Светлорецк. Ему даже показалось, что в лицо ему пахнуло легким ветерком.
Но это ветер дул из воздушного шлюза, открытого для проезда через него поезда Андрея, который двигался к американским берегам. Воздух, выпущенный через мурманские шлюзы в туннель Арктического моста, выталкивал состав.
Андрей! Сейчас он выйдет из поезда, который затормозил, не подозревая причины аварии. Конечно, он уже знает, что его старший брат, который на правах отца воспитывал в нем передового человека, сейчас унизился до того, чтобы любой ценой приехать на своем поезде в Америку раньше брата.
Как? Чем оправдать перед Андреем этот поступок?
Степан думал об объяснении Андрею, а не о комиссии, которая с минуты на минуту должна прилететь из Мурманска и которую, вероятно, уже скоро привезут с аэродрома Герберт Кандербль и Вандермайер.
Андрей не может не осудить его, как не может не осудить себя и сам Степан. Но раскаяние слишком позднее, хотя и чистосердечное, едва ли повлияет на приговор. Комиссия может отстранить его, уволить «на пенсию» или «за несоответствие занимаемой должности». Все это сможет вынести Степан, но каков будет приговор Андрюши, его Андрюши, который так много перенес? Если бы Андрей на месте Степана сделал бы что-либо подобное, Степан все простил бы ему за те мучения, которые выпали ему на долю во время аварии туннеля, потом перехода по льдам, содержания в доме умалишенных, нравственных пыток, которым он подвергался, бегства с японских островов в ящике, выгруженном в советском порту.
Но Андрей никогда, никогда не поступил бы так, ибо он был воспитан старшим братом, который, увы, не сумел лишь воспитать самого себя! Да, не сумел и должен теперь держать ответ и перед своим воспитанником и перед всеми, с кем вместе он отдал столько сил необычайному сооружению, соединившему континенты.
Но стоит ли опускать руки плетьми? Если появилась новая идея, как в космических целях использовать проложенный Арктический мост, то, поставленная рядом с чистосердечным признанием, она в какой-то степени могла бы оправдать его.
В самом деле, не произойди эта авария, не двигайся его поезд по инерции, не пришла бы в голову Степана мысль об использовании тяжеловесного поезда в качестве «электрического маховика». Кто знает, когда еще подобная мысль дошла бы до людей? Ведь озарение — нераскрытая тайна человеческой психики! Впрочем, такая идея должна была бы носиться в воздухе…
И тут Степан заметил, что на противоположной платформе, где валялись брошенные встречавшими Степана людьми газеты, мятые цветы, бумажки (ведь американцы ведут себя на улице неряшливо, не желая ограничивать свою свободу соблюдением каких-то там правил. Недаром в нью-йоркском сабвее висит грозное предупреждение, что «за плевок в вагоне — пятьсот долларов штрафа или пять месяцев тюрьмы), газетные листы на глазах Степана ожили, зашевелились, некоторые поднялись в воздух, как бы размахивая крыльями, а мелкие бумажки взлетели стайкой птиц и закружились над платформой.
Степан удивился. Откуда может появиться в туннеле, по которому он вел свой поезд, ветер. Или шлюзы в Мурманске открыли сразу в двух трубах? Ветер крепчал с каждой минутой и был сильнее, чем в первом туннеле. Воздух вырывался из устья и пронизывающим сквозняком, увлекая с собой все те же бумаги, уносился через входные, настежь раскрытые сейчас двери над толпой американцев наружу.
Степан почувствовал, что леденеет на этом сквозняке. Ему захотелось закрыться с головой, не видеть и не слышать ничего.
Но он пересилил себя, по его внешнему виду никто бы не догадался, что происходило у него внутри.
«Скорее бы привозили американцы с аэродрома членов государственной комиссии, которая вынесет заслуженный приговор!»
«Комиссия? А Андрей?» И Степан на миг поник, однако снова взял себя в руки при виде появившегося из устья туннеля поезда, в котором прибыли Андрей и Седых.
Поезд уже подошел, когда на противоположной платформе, заслоненной прибывшим поездом, поднялся шум и там словно тоже появился вагон, хотя это могло быть лишь галлюцинацией Степана, ибо в Мурманске не осталось поездов, да и тока в туннеле не было.
Но Степан отчетливо слышал голоса, ему даже показалось — уехавших на аэродром Кандербля и Вандермайера и чей-то удивительно знакомый женский голос.
Поистине у Степана не все в порядке с психикой, какие-то нелепые галлюцинации! Так не этому ли недомоганию обязан он своими промахами и тем ужасным положением, в каком оказался?
Ну вот и Андрей! Он вышел из кабины управления, а вслед за ним показалась громоздкая сутулая фигура Седых.
Бороду сбрил, стал моложе. Больше стал походить на прежнего Андрюшу, хотя седина!..
Андрей шел к брату с приветливой улыбкой. Он не мог не знать о его поступке, хотя бы потому, что видит его здесь!
Андрюша подошел к брату и с удивительной простотой сказал:
— Степа, я не знаю, что тобой руководило… Ты всегда учил меня… очевидно, у тебя были веские основания… ты все расскажешь мне… я постараюсь быть вместе с тобой.
Комок подкатил у Степана к горлу.
— Как тебе это нравится? — вместо ответа кивнул он в сторону противоположной платформы.
— Что? — удивился Андрей. — Это естественно, Степа.
— Естественно? — весь напрягся Степан. — А мне кажется, что у меня мираж.
— Какой там мираж! — пробасил подошедший Седых. — Комиссия по твоей милости прибыла.
— Прибыла? На самолете?
— Бери выше. На лунолете.
Степан застыл, не веря ушам.
«Ах вот оно что! Только ракетный поезд мог пройти по обесточенному туннелю. Конечно, им воспользовались, поскольку предусматривались ходовые испытания лунолета, хотя достаточной мощности для разгона космического объекта в трубе Арктического моста не было».
— Что это ты так изумился? — спросил Седых. — Или совсем не только голову, но и связь с нашим берегом потерял?