Льды возвращаются, стр. 82

– Что вы хотите этим сказать?

– Что не двинусь с места. Что не вернусь в Америку. Что умру здесь.

– Вот это верно. Об этом уж я позабочусь. Вы умрете у стенки под пулями чекистов, как и подобает разоблаченной шпионке.

– Вот как? – безучастно сказала Эллен.

– Если вы сейчас же не одумаетесь, то я разоблачу вас.

– И себя?

– И себя. Во всяком случае, вашим разоблачением я куплю себе жизнь. Не так ли?

– Но найдете ли вы себе в жизни место, не покрытое льдом?

– Мисс Сехевс! Замолчите. И повинуйтесь. Готовьтесь к отъезду. Мы имитируем ваше самоубийство. Я буду заботиться о Рое.

– Самоубийство? Лучше всего вскрыть себе вену. Но тогда много крови...

– Нет. Я дам показания. Ваш труп не найдут подо льдом.

– И снова подо льдом...

– Да очнитесь, негодная! – И Калерия ударила Лену по щеке.

Лена вскочила:

– Как ты смеешь, гнусная змея! Ты ничего не поняла, ровным счетом ничего. И я ничего тебе не скажу, кроме того, что ничего не боюсь! Ни тебя, ни офиса, ни всей Америки, куда никогда не вернусь.

– Ах так, милочка! Пеняйте на себя. – И Марта подняла трубку телефона, косясь на Лену, которая стояла с пылающим лицом. Она наизусть набрала номер телефона. – Это департамент госбезопасности? Прошу извинить меня, господин комиссар. Говорит агент иностранной державы. Я хотел бы раскрыть одну тайную шпионскую организацию, если мне будет гарантировано...

Марта положила трубку на стол и посмотрела, прищурившись, на Лену. Лена протянула руку к трубке, в которой слышался мужской голос. Но Марта перехватила трубку и снова поднесла ее к уху.

– Простите, господин. Если вы пожелаете, то мы встретимся немедленно. Хотя бы на площади Пушкина, был у вас такой баснописец. Скажите номер вашей машины. Я подойду.

И с деланной небрежностью Марта повесила трубку.

– Ну? – сказала она. – Вы довольны, мисс Сехевс, мать незаконнорожденного ребенка? Может быть, мы прогуляемся до памятника пиита вместе?

Лена плюнула Калерии в лицо.

Та вскочила:

– Ты пожалеешь об этом, смрадная шлюха!.. Знайте, что шпионы проваливаются только на связи. Мы бы никогда не провалились, потому что никто не услышал бы того, что я передала бы через шестнадцать минут.

– Вы ничего не передадите в свой гнусный офис со столом, залитым чернилами.

Калерия удивилась:

– Разве я рассказывала вам об этом?

– Идите доносите, змея! Я буду рада, что схватят не только меня, но и вас. Иначе я сообщу сама.

Калерия заторопилась. Уже в шубе она снова заглянула:

– Вы не одумались, княжна?

– Я попадаю в апельсин на лету, – сказала Эллен, играя в руке маленьким револьвером.

Калерия исчезла.

Лена схватилась за голову.

Она думала не о себе, не о грозящем разоблачении. Она думала о Бурове, каким это будет для него ударом.

Приступ боли заставил ее сесть.

Она посмотрела на часы. Через семь минут Марта снова занялась бы своей черной магией. Почему она так удивилась при упоминании о чернильном пятне? Как она говорила в тот день, когда демонстрировала сеанс связи? «Известно много случаев, когда внушаемое на расстоянии принималось... другим человеком». А если никакой телепатии нет? Если все это комедия, с помощью которой Марта пыталась подчинить Эллен? Нет!..

Лена бросилась в комнату Калерии, стала рыться в стоявшем там серванте. Вернулась с бутылкой вина, бокалом и маленьким пузырьком. Во всяком случае, она обязана попробовать?

Пейотль. Может быть, и не надо, но все равно. Нет! Это цианистый калий. Пахнет миндалем. Тем лучше. Растворить в последнем бокале. А сейчас пить и пить. Надо возбудить себя во что бы то ни стало. Буров! В нем теперь всё. Он думал о всех людях и отстранялся от них. Он ошибался в этом. Пусть все думают о нем, заботятся... Это смягчит удар. Ах, если бы ее услышали в этом гнусном офисе... Если бы ей удалось заменить Калерию в телепатическом сеансе...

Лена пила бокал за бокалом. Голова у нее кружилась. Она с трудом различала стрелку часов. До срока связи остались минуты... Лена высыпала в бокал кристаллики.

Калерия вышла на улицу, подозрительно огляделась и пошла не к площади Пушкина, а в противоположном направлении.

Через несколько шагов с ней поравнялась машина, Дверца открылась, послышался голос:

– Прошу вас, Калерия Константиновна.

Калерия Константиновна и глазом не повела, независимо идя, как всегда подтянутая и неторопливая,

– Прошу вас, Марта, – повторил голос.

Калерия Константиновна вздрогнула и остановилась:

– Что вам угодно? Вы ко мне обращаетесь?

– Именно к вам. Ведь вы обещали прийти на Пушкинскую площадь.

– Вы меня с кем-то путаете. Я не в том возрасте, чтобы назначать свидания у памятников.

Из машины вышли офицер и штатский, оба были незнакомы Калерии, но одного из них Эллен могла бы узнать...

– Все же мы попросим вас проехать с нами. Это не на свидание. Позвольте представить вам. Ваш незнакомый перцепиент, участник вашего телепатического треугольника.

– Добрый день, мадам, – сказал нервный человек с беспокойными глазами. – Вам не приходилось бывать на моих лекциях или сеансах? Нет? Но мне приходилось принимать участие... незримое для вас участие в ваших сеансах.

– Чудовищное недоразумение! Разве можно думать о телепатии всерьез. Вы подслушали шутку, которую я разыгрывала со своей подругой.

– Нет, почему же? – продолжал нервный человек. – Я даже могу напомнить вам, как вы не совсем точно записали передачу о смерти старого князя Шаховского. Вам сообщили, что князь изменил своему делу перед смертью, а вы...

– Никакой телепатии! – упрямо твердила Калерия. Но она спокойно села в машину. И как-то осунулась, потеряла подтянутость. Офицер, в котором Эллен узнала бы знакомого таксиста, так хорошо говорившего по-английски, сел за руль.

Машина быстро умчалась.

Лена сидела, откинувшись на стуле с закрытыми глазами. В спальне плакал ребенок, но она не реагировала.

Страшным напряжением воли она старалась представить серую комнату офиса, которую когда-то вообразила себе.

И ей удалось вызвать галлюцинацию. Она увидела офис и двух сидящих там людей. Один был военный, другого она не могла представить, хотя особенно чувствовала его присутствие там, где-то далеко...

Лена мысленно твердила одну фразу, исступленно вкладывая в нее всю свою горечь, всю боль.

– У Бурова рак, вызванный облучением. У Бурова смертельный рак. Передайте миру. У Бурова рак. Он смертельно болен. Весь мир должен узнать это. Буров, Буров... Он умрет. Он не должен умереть. Передайте миру...

Лена без чувств упала на ковер. Недопитый бокал скатился со стола и разбился, вино пролилось по паркету, на котором лежал револьвер Эллен.

И в своем бредовом состоянии Эллен видела, как в скучной серой комнате разведывательного офиса за неряшливым столом с пишущей машинкой сидел ничем не примечательный человек с немного осоловевшими глазами.

– Что она передала, Сэм? – спросил сидевший тут же военный.

– Ничего не понимаю, сэр. Как будто это была не она. Но я отчетливо понял. Я мог бы записать на машинке.

– Запишете потом. Что она передала?

– Буров при смерти. У него рак. Это надо передать всему миру.

– Это очень правильно, Сэм. У нас превосходный агент. Нужно передать эту новость всем газетам. Они подведут черту под концом всего.

Часть вторая,

«МОНА ЛИЗА»

Глава первая

«И этот дневник я хотел опубликовать, чтобы люди, чужие и равнодушные, читали о моем сокровенном, готов был продать за миллион долларов то, что нельзя даже показать другому за все сокровища мира! Для кого я теперь пишу, без всякой надежды прочитать ей хоть строчку, ей, моей недосягаемой Эллен? Быть может, для себя, словно вернулась смешная и трогательная пора юности, когда голубенькие тетрадки в клеточку прячут в тайники... под подушкой?