Льды возвращаются, стр. 80
Некоторые пытались бежать из загона через изгородь. В них даже не стреляли, чтобы не беспокоить собравшихся. Их поливали из огнеметов горючей жидкостью. Огненные факелы некоторое время с визгом бежали к лесу. Догорали они уже лежа и извиваясь на почерневшей траве.
Я узнавал руку босса. Организация дела была великолепной.
У выхода из коралля проводилась селекция будущего малого человечества. Офицеры отрядов охраны собственности отбирали тех, кто будет составлять это человечество. Разговор был кратким. Люди стояли в длинных очередях и уже заблаговременно готовили свои аргумента. Кроме ясных ответов о происхождении, специальности, здоровье и продемонстрированной мускулатуры или обнаженного женского тела – так требовали офицеры, заботившиеся о красоте будущей расы, – наиболее убедительным являлась пачка долларов или другой валюты.
Эта гнусная пародия Страшного суда продолжалась несколько часов. Вправо отходили счастливцы, влево отгонялись несчастные.
Я тоже вынужден был стоять в долгой очереди. Черноокая не отходила от меня.
Конечно, «судьи» узнали меня и громко хохотали. Заодно со мной они пропустили направо и охотно оголившуюся черноокую.
Людей, не подошедших для малого человечества, под угрозой огненных струй погнали к воде.
Там их ждали сердобольно подготовленные для них баржи. До барж нужно было плыть.
Плавать не все умели, но огненные струи заставляли плыть всех...
Набитые до отказа баржи отбуксировали в открытое море. Я не уверен, что их там ждали корабли. Но приплыть обратно к берегу, конечно, никто не мог. Безумные, делавшие такие попытки уже после того, как баржи отплыли от берега, скоро убеждались в этом.
С танков стреляли пулеметы с автоматической наводкой. Электронная аппаратура сама наводила свинцовую струю на замеченную в воде точку, точку, которая вмещала в себе целый мир чувств, стремлений, надежд...
Я нашел в чаще свой «джип». Негры оттащили его вглубь, и он не пострадал от огня.
В голове пустота, не осталось ни чувств, ни стремлений, ни надежд. Я охотно оказался бы точкой на волнах, притягивавшей к себе свинцовую струю...
Так начинало жить малое человечество, где мне было уготовано место под тусклым Солнцем.
Толпу счастливцев, отобранных для новой расы, гнали в разрушенный атомным взрывом город – разбирать развалины и строить новые дома.
Я нагнал их по дороге. Кто-то крикнул мне, замахал рукой, побежал за «джипом». Эта была, конечно, черноокая.
Что я мог сделать для нее?
Я проехал прямо к аэродрому. Мой долг – как можно скорее опубликовать все, что я видел, показать всему миру истинное яйцо «создателей малого человечества». Необходимо немедленно оказаться в Нью-Йорке, в редакциях газет. Но захочется ли им пугать людей малым человечеством?
Малое человечество!
Будь проклято всё, что заставляет его стать малым!
Пришлось зайти в бар. Здесь знакомый черный бармен потчевал нас когда-то русской водкой. Я не знаю, что он наливал мне сейчас. Я не мог ощутить вкус. Мне нужно было затуманить голову, лишить себя зрения, памяти, сознания.
Но я не пьянел, хотя всё и ходило по кругу передо мной. Может быть, я крутился на высоком табурете?
И конечно, начинались галлюцинации. Явился детектив, тот самый, который превратился в тень на стене, и приказал бармену налить мне какой-то дряни, куда сам что-то накапал.
Я ему сказал, чтобы убирался ко всем чертям, пока я не превратил его снова в тень, и... выпил его дрянь.
Мы шли вместе по бетонной взлетной дорожке. Солнце был неярким, и он не носил сейчас темных очков.
Глаза у него действительно были разноцветными!..
Я понял все! Так вот оно что! Вот почему он назначил мне свидание в три ноль восемь!.. Ему было известно, в какое время упадет атомная бомба. Я слишком много знал, встретившись в джунглях с их агентом, которую они звали Мартой, а я Эллен... В тень должен был превратиться я... а превратился случайный прохожий, которого я принял за детектива...
Кажется, я выразил все это своему спутнику.
– Перестаньте дурить, парень, – сказал он мне. – Считайте, что вам повезло тогда... Постарайтесь, чтобы вам повезло и сейчас. Зачем вы так торопитесь домой?
– Вы снова считаете, что я слишком много видел?
– Дышите глубже, постарайтесь прийти в себя. Я помогу вам добраться до самолета. Не считайте, что у вас двоится в глазах. Самолетов действительно два. В Соединенные Штаты летит правый. На левом вы никуда не доберетесь. Поняли?
– О'кэй! – мрачно отозвался я. – По-вашему, в Америку ведут только «правые» пути?
– Мистер Бредли! Мсье Рой, – услышал я великолепный, где-то слышанный мною бас, напоминающий звук органа или огромного поющего колокола.
Я оглянулся.
Боже мой!.. Мой эбеновый Геракл, старый приятель!
Я бросился к нему и, к величайшему возмущению детектива, стал обнимать и целовать его.
Бедный Геракл, конечно, решил, что я пьян:
– Хотите, я отведу вас в отель, мсье Рой? Для вас есть депеша.
– К черту депеши, к черту самого босса, мой Геракл! – бормотал я, нахмурившись. Мне не хотелось смотреть на белый свет.
– Вы все-таки прочтите, масса Рой, – убеждал он.
Я со злостью вырвал у него телеграмму. Она оказалась от сестрицы Джен.
«Рой, скорее возвращайся. Схожу с ума. Отец и мать скончались от истощения. Похороны задерживаю. Том болен. Приезжай, Рой».
Я крепко пожал руку негру.
Я был спокоен, ясен, трезв. Я слишком хорошо видел перед собой детектива и самолет, куда он меня приглашал. Я почти уверен, что сейчас «три ноль восемь часа пополудни»...
И я еще заметил гориллообразную фигуру, на миг высунувшуюся из правого самолета, куда меня тащил мой старый разноглазый знакомый. Я сразу узнал мастера похищений Билла, у которого со мной, как и у его босса, были свои счеты.
Я сел в левый самолет, который направлялся в Америку. Еще одно похищение не удалось, а в Америку вели и пути левых».
Глава шестая
Держа друг друга под руку, осторожно передвигаясь, чтобы не вызвать приступа боли, они добрались до обзорной площадки перед университетом на склоне Ленинских гор. Буров счистил с балюстрады снег, чтобы Лена могла облокотиться.
Они долго любовались городом. На первом плане олимпийский стадион, символ силы и бодрости, за ним веселой многоглазой стеной стояли новые дома, и среди них цветным пятном выделялась гостиница «Юность». Дальше в дымку уходил город с возвышающимися над ним башнями высотных зданий.
– Я полюбила Москву, – тихо сказала Лена. – Смотрите, Буров: «бодрость» и «юность»... И мы смотрим на них издали.
Буров повел ее вниз по лестнице на аллею, хотел опуститься еще ниже, к «заколдованным» деревьям. Каждая веточка там обледенела, а сверху была еще и запорошена снегом. В солнечных лучах это сверкало и переливалось цветами радуги. Белые сверху, пушистые лапы елей стали тяжелыми, пригнулись к самой земле, образовав уютные шатры.
Некоторое время шли, зачарованные, потом Лена остановила Бурова:
– Нам не подняться обратно.
Им не встречались лыжники. Снег стал липким. Летнее солнце хоть на это оказалось способным. И может быть, потому вокруг так безлюдно. Лес, всегда полный гуляющих, сейчас словно вымер.
Лена видела, как морщился от боли Буров. Ей самой временами казалось, что она теряет сознание.
Эта боль появилась в самые последние дни, когда они еще были в клинике. Первое время оба возмущались, что их поместили туда. Они бегали друг к другу на свидания под пальмы в зимнем саду, устроенном в широком и светлом коридоре.
Они знали, что полученная ими доза облучения огромна и превосходит все допустимые пределы во много раз. Оставалась надежда, что для неизвестного излучения, быть может, действуют другие нормы.
Приезжал Овесян, навещала Мария Сергеевна Веселова-Росова. И Люда приходила с ней... Даже Калерия Константиновна, элегантная и подтянутая, явилась к Лене, сухо передав ей, что маленький Рой здоров, справил свой первый день рождения, уже бегает и что она присматривает за ним. Она была недолго и ушла. Люда показала ей в спину язык.