Купол надежды, стр. 84

— Это худший вид шантажа, который можно себе представить! — воскликнул профессор О'Скара.

— Не будем спорить, джентльмены. Могу лишь заверить вас, что с вашей помощью или без нее, но Купол Надежды будет взорван.

Часть третья. МОНОЛИТ

Глава первая. ЧИСТЫЕ РУКИ

Дэвид Броккенбергер, прозванный «Королем лобби» за искусство влиять на законодателей, любил мыть руки. Это было его страстью, привычкой, потребностью. По нескольку раз в день.

От хорошеньких секретарш требовалось умение угождать боссу выбором туалетного мыла, ласкающего крема, освежающего одеколона и способностью так промывать каждую складочку на толстых, похожих на сардельки пальцах патрона, чтобы не удалось обнаружить на розоватой коже каких-либо пятен (словно это относилось к его репутации!). К праздникам безболезненный маникюр (мистер Броккенбергер боялся даже вида крови, ему становилось дурно!). Обрезанные, как бы заточенные жесткие ногти покрывались ярким лаком. И наконец, надлежало ответить кокетливым смешком на шлепок ниже спины, которым заканчивалась любая процедура. Отметив таким образом чистоту своей ладони, мистер Броккенбергер поворачивался на вращающемся кресле к огромному как пьедестал письменному столу без единой бумажки. Зачем они ему при его феноменальной памяти и конфиденциальных делах!

Его стерильно чистым рукам мог бы позавидовать любой хирург, но операции Броккенбергера были совсем иного рода. «Операционными» ему служили коридоры Капитолия, тесные комнатенки его «юридической конторы» и огромный высокий зал, чем-то напоминавший внутренность европейского кафедрального собора — Чикагская зерновая биржа. В качестве «ассистентов» им привлекались почтенные конгрессмены, крикливые биржевые маклеры и юркие агенты корпораций по скупке зерна, не говоря уже о некоторых неопределенного вида помощниках, скрытых в глубокой тени.

В этот день в Чикагском «храме зерна» множество людей толкалось вокруг двух «амвонов» — восьмиугольных возвышений, на которых восседали агенты крупнейших закупочных корпораций. Агенты помельче занимали места на еще двух восьмиугольных «эстрадах».

Воздух гудел от возбужденных голосов. Взоры всех были устремлены на гигантское табло, заменявшее в этом «храме» иконостас. Там вспыхивали цифры.

— Это грабеж! Рэкет! Гангстеризм! — орали со всех сторон взбешенные фермеры.

— Почему грабеж? — елейно спрашивал с «амвона» Броккенбергер.

— А потому, что обычная закупочная цена лишь в семь раз меньше магазинной, а теперь… Полюбуйтесь на табло!

Светящиеся цифры сообщали, что закупочная цена в пятнадцать раз меньше, чем в магазинах!

Шум и крики превратились в рев.

Казалось, так уж бывало: ведь корпорации скупали зерно не только за цену, в семь рез меньшую, чем в магазинах, скупали и по цене, в четырнадцать раз меньшей. И многим фермерам по приезде домой предстояло расплатиться с частью долгов, погрузить свой скарб на грузовичок и ехать куда глаза глядят.

Крайнее возбуждение в зале биржи было делом обычным. Случались и потасовки.

Сегодня около восьмиугольного возвышения началась драка. Разъяренные фермеры набросились на агентов скупочных компаний, а за тех вступились специально нанятые молодчики. Свалка прекратилась неожиданно. Остановил ее мистер Броккенбергер.

Взобравшись на стол одного из маклеров, в пиджаке с оторванным рукавом, с сорванным галстуком, он орал в микрофон:

— Остановитесь, фермеры! Я спасу вас! Я повлияю на закупочные цены, положу вам в карман пачки долларов!

Такое обещание сразу заинтересовало дерущихся.

— Вы думаете, почему так падают цены? — продолжал Броккенбергер. — Грабеж оптовиков? Ничего подобного! Они сами пролетают в трубу! Разве зерно, которое вы выращиваете, а они покупают, способно выдержать конкуренцию с дохлыми микробами? Их сбывают по бросовым ценам коммунисты из своей ледяной берлоги в Антарктиде!

— Врешь, мерзавец! — крикнул коричневый от загара здоровяк, грозя кулаком.

— Все вы будете разорены, — громогласно вещал Броккенбергер. — Все пойдете наниматься временными рабочими вместе с грязными черномазыми! Забудете, что такое собственность, что такое свое хозяйство? Благодарите коммунистов!

— А вас не надо благодарить? — крикнул все тот же фермер.

— Меня поблагодарите, когда я спасу вас! А для этого требуйте вместе со мной закрытия микробного рассадника в Антарктиде, конкурирующего с вашим зерном! В поход! В поход на Нью-Йорк, к ООН-билдингу!

Следом за Броккенбергером возбужденная толпа приехавших из разных штатов фермеров с криками вырвалась на улицы Чикаго и двинулась в Нью-Йорк. Предупрежденная полиция бережно охраняла стихийно растущее шествие, во главе которого ехал в автомобиле (из-за одышки) Дэвид Броккенбергер, сделавший свой крупный политический шаг.

Шаг этот не остался незамеченным.

Теперь Дэвид Броккенбергер, кроме Вашингтона, Нью-Йорка и Чикаго, зачастил еще и в де-Мойн, столицу богатейшего сельскохозяйственного штата Айовы.

Там он стал выступать на предвыборных митингах как кандидат… в сенаторы от штата Айова.

Клиенты, которых он представлял в Капитолии, теперь решили, что после «исторического похода» на Нью-Йорк и ООН такому парню, как Броккенбергер, надо дать развернуться.

И претендент на сенаторское кресло визгливым тенором пел с трибуны песню, которую охотно подхватывали фермеры и простые работяги айовских земель.

Айова — индейское слово и означает оно «прекрасная земля». И айовцы, включая выходцев из России, пели о ней:

Айова, Айова!

Штат-чудо, нет слова!

Кукуруза со столб!

Урожаи — «сам-сто»!

Кукуруза — со столб!

Урожаи — «сам-сто»!

Урожаи — «сам-сто»!*

(* Перевод с английского автора.)

Эту песню о богатстве штата и противопоставил будущий сенатор искусственной пище. Он нашел ученых, которые охотно предупреждали о возможном вреде этой пищи для внуков и правнуков тех, кто ею станет пользоваться. Это и стало предвыборной платформой Броккенбергера.

У Дэвида Броккенбергера тугой белый воротничок упирался в шесть подбородков. И на эти шесть подбородков приходилось… три лица.

Первое, улыбающееся лицо добряка и своего парня, смотрело с предвыборных плакатов и газетных полос.

Второе лицо видел лишь журналист Генри Смит, подобранный на шоссе после автомобильной аварии.

Третье же лицо Дэвида Броккенбергера сулило принести ему дополнительные голоса — лицо чадолюбивого «дедушки Дэви».

В его обширном доме на окраине одного из городков Айовы жило множество родственников, близких и дальних, особенно детей разных возрастов. Он всех их кормил, одевал и устраивал в жизни.

Когда он приезжал на отдых (а отдыхал он мало), ребятишки облепляли его как сказочного рождественского деда, забирались к нему на плечи, на спину, цеплялись на ноги.

В таком виде дедушка Дэви стал появляться на предвыборных плакатах, дабы растрогать простодушных избирателей, ибо «дети любят лишь достойных!» (так гласила подпись).

Глава вторая. ПРОКЛЯТЫЕ БЕРМУДЫ

Фред Стовер и Чарльз Мак-Гарни встретились в кафетерии одного из аэропортов Флориды, откуда их лайнер должен был отправиться в специальный, приобретенный частной компанией, рейс.

Фред Стовер допивал кофе и доедал свою неизменную порцию «хэм энд эгг». Он кивком указал Чарли на свободный стул.

— Кому нужна эта чертова переделка багажного отсека? Пропороли самолету брюхо. Как бы не было завихрений! — проворчал он, дожевывая ветчину и соскабливая ножом со сковородки припекшееся яйцо.

— А мне даже интересно, что за чертовщину везут эти научники, если ее можно загрузить только снизу?

— Как бы не вывалилась в воздухе.

— Ничего, командир! Зато во всех последующих рейсах мы будем разгружать пассажирские чемоданы одним поворотом рычага в салоне. Р-раз! И они посыплются на подставленную платформу.