Купол надежды, стр. 71

— Я вступила в мужской разговор, потому что тревожилась за детей. Я сказала, что не надо бояться чистки, что можно обратиться к вам, сеньора, что вы душевная женщина. И тогда Мигуэль стал зло смеяться. Мне страшно повторить его слова.

— Повторите, Мария, это важно.

— Но они касаются вас, несравненная наша заступница.

— Все равно. Это нужно для следствия.

— Для следствия? — испугалась Мария. — Он назвал вас распутной женщиной, которая якобы продалась старику, чтобы ловко устроиться здесь со своим бывшим мужем, сделав его любовником. И будто сыночек ваш вовсе не от старика, который на это не способен, а от бывшего мужа и вы вдвоем старика водите за нос.

— Какая мерзость! — не выдержала я.

— Именно мерзость, сеньора. Я тут не выдержала и ударила Мигуэля в морду, иначе ведь не назовешь его свиное рыло. Он бросился на меня с кулаками. Тут Педро ввязался в драку, и мы вдвоем так отдубасили негодяя, что он вылетел с лестницы нашего второго этажа. Добавлю, что и ребятишки наши помогали нам. Это была драка так драка! Всем семейством, да простит мне пресвятая дева. И мы выбросили вслед ему его дрянные фляжки, из которых Педро должен был угощать спиртным своих друзей.

— Спасибо, Мария. Теперь ясно, кто принес в самолет чемодан.

Остап и Спартак, едва Мария закончила свой рассказ, пообещали привести Мигуэля Мурильо.

Он был отвратителен, этот тип, неопрятный, опустившийся, с одутловатым лицом и синяком под глазом. От него несло перегаром.

— Не верьте ни одному слову из того, что наговорила на меня эта ведьма, — сразу начал он, даже не выслушав моего вопроса. — У нас здесь учреждение Организации Объединенных Наций, и я требую присутствия при разговоре со мной беспартийного чиновника ООН. И моего адвоката из Филадельфии.

— Вам еще придется говорить в США со следователями и другими чиновниками и вызывать своего адвоката. Вы принесли в самолет чемодан журналиста?

— Я не знаю, что в нем было. Наверное, обычное барахло.

— Не слышали ли вы в чемодане тиканья часов?

— О сеньора! Меня изувечила эта проклятая семейка. Я стал туг на ухо и ничего не слышал. Я и вас-то слышу с трудом.

— Современные адские машины делают без часовых механизмов, — заметил Спартак. — Химический или радиоактивный запал.

— Ясное дело, — согласился Остап. — Нормально. Из такого типа признание добрым словом не вышибешь, надо припереть его к стенке.

— Что он говорит, сеньора? Я требую, чтобы его слова были переведены на принятый здесь международный язык.

— Он говорит, — сказал Спартак по-латыни, — что вас, господин Мурильо, надо припереть к стенке.

— Что? — испуганно завопил Мигуэль. — Меня хотят поставить к стенке, расстрелять? Это самосуд! Я требую вмешательства академика Анисимова. Он не допустит расстрела ни в чем не повинного человека, который позволил себе лишь выкурить одну сигарету. За это не расстреливают, не расстреливают!..

— Не бойтесь, — заверила я его. — Если вас будут судить, то не за сигарету, а за соучастие в диверсии, погубившей самолет «Конкорд» вместе со всеми пассажирами и экипажем.

— Я ничего не знаю об этом. Спросите лучше мистера Смита. Его багаж я нес, а не свой. И я не мог знать, что несу.

— Это другое дело, — оказал Спартак. — А сейчас смывайся, пока мы с Остапом не добавили тебе к тому, что ты уже получил от семейства Педро.

Мигуэль Мурильо исчез.

У нас, добровольных исследователей, было слишком мало доказательств того, в чем мы были уверены.

Но что толку от нашей уверенности? Она никого не убедит!»

Глава десятая. РЕЙС СПАСЕНИЯ

«Я была в отчаянии! В отчаянии от того, что не могу удержать Николая Алексеевича от полета в Нью-Йорк.

Там на Генеральной Ассамблее ООН некоторые страны под давлением заинтересованных монополий потребовали, чтобы «Город-лаборатория прекратил существование, поскольку Особая комиссия ООН, трагически погибшая при возвращении, по свидетельству чудом уцелевшего журналиста, высказалась против продолжения эксперимента».

Умом я понимала, что Николаю Алексеевичу необходимо отбить в Нью-Йорке нападение, но сердцем…

Словом, не знала, что делать.

Николай Алексеевич, огромный, уверенный, спокойный, как утес, участливо выслушивал мои тревоги с тем тактом, на который только он один способен. Однако оставался непреклонным в своем намерении. Его действительно как скалу нельзя сдвинуть с места, если он что-либо продуманно решил.

На Генеральной Ассамблее вслед за советским делегатом выступили представители прогрессивных стран. И в результате принятие решения о Городе-лаборатории было отложено до прибытия на Ассамблею его Генерального директора.

За академиком Анисимовым прилетел из Москвы специальным рейсом сверхзвуковой лайнер Ту-144М (модернизированный вариант первого в мире сверхзвукового самолета).

Николай Алексеевич ласково утешал меня:

— Не следует находиться во власти сенсационных легенд, родная. Это нонсенс! Подобными вымыслами мог пользоваться лишь такой субъект, как господин Генри Смит, дабы выгородить себя при твоих расспросах.

— Но ведь он цитировал авторитетные сообщения!

— Допустим, он говорил о фактах. Но их можно объяснить и без привлечения «зловредной деятельности» инопланетных гуманоидов на Земле.

— Как же объяснить? — спросила я упавшим голосом, подумав об отце и его возможной связи с этими пришельцами.

Пусть буду выглядеть непроходимой дурой, но я готова умолять папу обеспечить одному ему известными путями безопасность полета Николая Алексеевича. Конечно, папа посмеется надо мной, чего доброго, обзовет «бабой». Ну и что ж! Пусть баба! Честное слово! Должно быть, в этом моя сущность!

А Николай Алексеевич продолжал:

— В районе Бермудского треугольника, кроме понижения там уровня океана, обнаружены вихревые морские течения, неизвестные в других местах. Они способны вызвать самые необычные погодные условия, когда полностью исчезает видимость, нарушается радиосвязь. При взаимодействии же с сильными ветрами возможно возникновение волн, вызывающих инфразвуки с частотой около пяти герц. Такие частоты, не воспринимаемые слухом, губительны для людей, вызывают у них не только психическое расстройство, но даже и гибель! Вот почему там могли исчезать самолеты, которыми уже некому было управлять, и погибали корабли; или с них в панике, рожденной психическим расстройством из-за инфразвуков, бежали все пассажиры и команда. Естественно, что на той высоте, на которой пролетит наш сверхзвуковой лайнер, все эти явления не могут сказаться в такой мере, как при патрульном полете исчезнувших самолетов из Флориды или надводном плавании судов.

— Но ведь «Конкорд» летел так же высоко!

— Это еще одно логическое заключение для выводов твоего расследования. «Конкорд» не мог погибнуть над Бермудским треугольником из-за причин, которые я перечислил.

— А гуманоиды? Может быть, они управляют временем или четвертым измерением?

— Это уже, прости меня, чистые спекуляции!

— А самолет, который пробыл в безвременье десять минут?

Николай Алексеевич задумался:

— Видишь ли, мы мало знаем о времени как субстанции. Есть ученые с именами, которые допускают возможность вмешательства в эту загадочную субстанцию. Что касается меня, то я не допускаю приравнивания времени к другим координатам континуума «пространство — время». И время в нем особая, воображаемая координата, движение по которой и характеризует существование материи. Материя проявляется, поскольку она движется во времени. И, разумеется, движется лишь в одном направлении. Время не температура, которая может повыситься или понизиться, оно неадекватно ей, как необоснованно полагают авторы некоторых гипотез.

— А при достижении околосветовых скоростей?

— Течение времени замедлится. Теоретически по Лоренцу — Эйнштейну, практически — в результате эксперимента с американским реактивным самолетом, часы на котором отстали за время облета земного шара.