Сантехник, его кот,жена и другие подробности, стр. 19
58
Сестра моя мечтала о собаке. О настоящем лохматом друге. Поэтому с первой стипендии завела ротвейлера. А со второй — мужа. И съехала. Пёс остался скрашивать одиночество мамы, которая всю сознательную жизнь ненавидела квартирное собаководство.
Совесть сестры чиста. Она говорит, что теперь маме не скучно, не страшно и к тому же не малоподвижно. Для лектора в возрасте это дорогого стоит.
Однажды пёс пробрался на балкон и съел полмешка сухого корма. Девять кило. Воды ему тогда пить нельзя было, он бы от воды сразу раздулся и лопнул. А прокакаться не мог, насухую. Маман с двух ночи до пяти утра носилась с этим мешком какашек по стадиону, спасала глупую четвероногую жизнь.
В три года у собаки обнаружилась эксплозивная психопатия. Он совершенно не умеет ходить пешком — только вскачь и только в режиме максимальной тяги. Ртом хрипит и пенится. Маман, чтобы сохранить равновесие, сильно отклоняется назад и бежит в полуприседе. Когда они мчатся вдоль кустов, собаки не видно — похоже, женщина несётся на водных лыжах по асфальту. Лицо у ней при том сердитое. И речи.
У матушки всякие учёные степени, на работе она вся важная, знает слова аккомодация, конвергенция и апперцепция… К ней раз студенты напросились в гости, дипломники. Подошли чуть раньше. А на них из-за угла выстреливает доцент С. В косынке набок и в бигуди. Кренится в повороте, как глиссер. Летит, влекомая чудовищем с раскрытой пастью. И в хриплом дисканте её различимы слова на Х, на П, на Б, и на З…
Потому что аффект.
— Надежда Гавриловна, какие вы слова знаете! — сказала Таня Приходько, очень симпатичная девушка, кстати…
59
Изучал Люсины пропорции. Оказывается, периметр Люси в районе экватора — 62 см. Длина ноги, если мерить от острова Гаити до Южного полюса — 108 см.
Из этих 108-ми, юбка прикрывает 31 сантиметр (жаркую, экваториальную зону).
Потом подумал, что Люсин экватор должен обозначать не середину, а самое широкое место на планете. На Люсе самое широкое значительно ниже прежнего экватора и составляет 87 см. А 62 — это длина параллели в районе субтропиков.
Но люблю её, конечно, не за эти синие глаза (левый Тихий, правый — Атлантический), а за Ум, за ноосферу.
Улетает на три дня. Говорит (шутливо):
— Постель менять не буду, чтоб никого не водил.
Походила туда-сюда, рассердилась, стала перестилать на свежее.
— Ты ж дурак такой, притащишь, и что твои бабы обо мне подумают?!
(Вовсе нет у меня никаких баб, но я не признаюсь, чтобы казаться дороже).
60
Мой приятель Игорёк умел петь песню про медуз. Тихо и проникновенно. Поэтому его любили шесть красивых женщин и тридцать — с обыденной внешностью.
Тридцать седьмой стала Рита.
Вообще бесперспективняк.
Чё мне делать, Слава? — она вздыхала, как стадо влюблённых слонов.
— Если сидеть в углу — ничего не высидишь. Соверши красивую глупость, чтоб было чего вспомнить, хотя бы…
И вот однажды Рита вышла в центр зала, где сидели тридцать шесть других женщин, и сказала:
— Маяковский.
И ушла. И все ей смотрели вслед, даже второй номер в списке особ, имеющих право чмокать Игоря в щёку, Наташка. А у Наташки глаза, между прочим, один синий, второй светло-карий. Но даже она понимала, что это был личный её, Наташкин капут.
Неделю Ритка яростно целовала бедного моего приятеля по подъездам, потом бросила.
— Чё мне делать, Слава? — спрашивал теперь он. Снимал при том интеллигентские очки и тёр переносицу.
А что ответишь? Если было и прошло — значит голяк.
Игорёк уехал в Питер и стал гениальным гитаристом. Играет в шести группах и живёт в коммуналке где-то в районе наб. р. Карповки. Жена у него симпатичная и умная. Песню про медуз не слыхала ни разу.
61
Ты, Египет, сам виноват. Зря к зиме снижал цены.
Трындец тебе.
Незабудкина в тебя едет. На неделю.
Бедный, бедный Египет!
Первыми заплачут акулы.
Люся Незабудкина никогда их не ела, но хочет.
Они ж доверчивые, как телепузики, близко подплывают к белым женщинам.
— Биг вайт вумен! — радуются акулы. — Хай!
— Еда! — радуется Незабудкина. — Беззащитное рыбье мясо!
Бедные, бедные акулы!
Или «Рассвет с горы Синай».
Люся Незабудкина думает, что Синай в Египте.
Ну допустим, приползёт гора в Египет, как того требует Люся.
А часов у Люси нет. Ну есть, только биологические.
Надо ж ещё совпасть с расписанием Люсиных восходов…
Бедный, бедный Рассвет на горе Синай!
Не знает, каково это — опоздать на встречу с Незабудкиной.
А крокодилы в Египте есть?
Бедные, бедные крокодилы!
Кто там ещё остался, тараканы и холера?
Холере — соболезнования.
А вот тараканы могут выжить.
У Незабудкиной инсектофобия. Насекомых Люся поражает визгом. Но насмерть ещё не умеет.
Поэтому первой в гостиничный номер врывается Наталья Аркадьевна, попутчица, бест-оф-френдс. Разгоняет нечисть аплодисментами, топотом, свистом. Только потом, по сигналу «хороша у нас в саду черешня», входит Люся.
А я остаюсь дома, с детьми. Это просто, воспитывать двух девочек. Я умею гавкать «Ну-ка есть!» и «Ну-ка спать!»
У меня хорошо получается. Ляля спит уже на тридцатом гаве. Маша — не знаю, после сотого засыпаю сам.
Умею варить сосиски, знаю, где лежат колготки (не знаю где — чьи).
Вот только волосы… По утрам из них и резинок надо взбивать композиции «под принцессу».
Я же умею только под «женщину с Марса».
А девки в гневе — вылитая Незабудкина.
Бедный, бедный я…
62
Дантисту Петрову выпало хоронить родную тётю.
Петров пригласил на похороны струнный квартет. Это интеллигентно и очень тонко. И всего шестьсот долларов. Духовой оркестр на похоронах выглядит вульгарно. А эти пришли, культурные такие, во фраках, поставили пюпитры.
— Ты конечно же не забыл взять ноты? — интимно пошутил первая скрипка в ухо виолончели.
Раздобыть ноты Шопена обещал виолончель, самый ответственный из всех. Но вместо партитуры коллегам было представлено бесподобное по драматическому накалу описание минувшей ночи — с кражей носков из магазина, последующим мордобоем, пьянкой и нежно-зелёным утром, встреченным в объятьях некой одноногой Зины.
Тётиным похоронам забрезжил финал как на обычной свадьбе, с битьём музыкантских морд.
— Ну, что теперь, мы будем играть одноногую Зину? — спросил первая скрипка, записной острослов.
Наизусть они знали только танго Пьяццолы, музыку нервную, красивую и, самое важное, сулящую сердечный приступ самому Петрову, заказчику праздника. Ситуация накалялась. Дантист Петров из противоположного угла делал бровями знаки, разрешающие играть. Тётю вот-вот должны были внести.
И тут альтист вспомнил, у него же с собой есть другие ноты, Моцарт, «Маленькая ночная музыка». Произведение необычайной жизнеутверждающей силы, игривое и оптимистичное. Никогда и никто ещё не смотрел на воздушного Моцарта так угрюмо, как тот струнный квартет. Сговорились играть в четыре раза медленней, на ходу перекладывая в минор.
Первая часть получилась модерн, мазурка. Гости такое музыкальное обрамление нашли очень свежим и проявили к квартету больше интереса, чем это принято на похоронах. Когда доиграли до припева, когда шесть крепких алкоголиков внесли тётю, Моцарт поступил как подлец. В минорной раскладке своего произведения, в припеве, он зашифровал русский народный танец «Цыганочка». Вы знаете — бубны, мониста, лохматые мужики с медведем на цепи, мохнатый шмель на душистый хмель, эх, раз, ещё раз…