Запретный плод (Найди меня, Путь к счастью), стр. 8

– ...играющей матерей, – подсказала Конни.

– Играющей хоть черта в ступе, ибо отныне ей будет позволено все, поскольку ее величество публика будет голосовать за нее ногами, сколько бы она ни продержалась на экране. Помнишь историю Ингрид Бергман? После того, как образ ее поблек, она снялась в паре фильмов, которые были обречены на провал, но публика толпами перла в кинотеатры, чтобы посмотреть на свою любимицу; посещаемость снизилась, только когда во всех газетах появились разносные рецензии. Но когда она вновь вернулась на экран, она была не менее великой, чем прежде, и даже более! Карьера Джин Харлоу пошла вверх после смерти ее мужа при невыясненных обстоятельствах; «Метро-Голдвин-Майер» повысила ее гонорары с полутора до пяти тысяч в неделю! Реклама – бальзам для звезды. Даже если о тебе идет дурная слава, это все равно лучше, чем молчание вокруг твоего имени. Не так ли, Мэгги? Тебе ведь прекрасно известна мощь молвы. И готовность Голливуда подкармливать своих жертв, которым время от времени приходится переживать неприятные минуты. Вот и ты решила разыграть мелодраму: семнадцатилетняя простушка попадает в джунгли большого города и становится жертвой подстерегающего ее хищника.

Мэгги молча слушала его горячий монолог, и только ее тонкие длинные пальцы медленно сгибались в суставах, словно готовясь вцепиться Барту в горло.

– Да, я нисколько не сомневаюсь, что ты продумала все до мелочей, – продолжал свою обвинительную речь Барт, – только вот вряд ли ты сама доперла до такого замечательного сюжета. Признайся, кто тебе его подсказал?

Конни незаметно толкнула его локтем. Барт бросил взгляд на нее, потом опять на Мэгги и сказал:

– Понял. Ты посмотрела телевизор. Мэгги дернула плечиком:

– Да, я смотрела интервью с популярной романисткой, чей сын, узнав, кто его настоящая мать, написал ей письмо...

– Я гляжу, ты уже усвоила соответствующий язык!

– ...Она была потрясена. Я вспомнила о собственной дочери. Где она? Какой стала? И вдруг – совсем неожиданно – мне захотелось ее найти. И, – закончила она, сбрасывая со счетов все его гневные обличения, – я твердо намерена это сделать.

– Господи! – Барт как ужаленный вскочил с места, – Ты пытаешься прикрыть какой-то дурацкой мурой свой неслыханный эгоизм! Бедная девочка, которой выпало оказаться твоей дочерью! У нее же своя жизнь, которую ты собираешься подрубить под корень, чтобы подправить свои дела! Не пытайся втереть нам очки, Мэгги! Лучше хоть раз в жизни оторвись от своего изображения в зеркале и оглядись вокруг! Но сперва все же посмотри на себя внимательно, и если ты не вздрогнешь от ужаса, ты не та женщина, за которую я тебя принимал!

– Что плохого в том, что мне захотелось увидеться с собственной дочерью? – искренне удивившись, спросила Мэгги.

– Плохо, что ты вовсе не о ней думаешь, она для тебя только средство в хитроумной игре. Ты готова разыскать ее лишь затем, чтобы она стала крючком, на который ты подцепишь и публику, и продюсеров. С чего ты взяла, что ее обрадует твое появление из небытия? Может быть, ее вполне устраивает жизнь, которую она ведет без тебя? Ведь она тебя почему-то не разыскала. Ты говоришь, такие вещи разрешили еще в 1975 году, но мне пока что не пришлось отворить двери молодой женщине, пришедшей повидать дорогую мамочку! Тебе не приходило в голову, что она даже не подозревает, что ее удочерили? Ты собираешься нагрянуть будто суперженщина, а для нее это может оказаться шоком! – Барт сурово покачал головой. – Совершенно очевидно, что ты на самом деле ничего как следует не продумала, даже не поняла, за какое сложное дело хочешь взяться.

Ты смотришь на него с точки зрения своей выгоды, видишь в нем только удачную возможность выйти из тупика, словом, принимаешь во внимание только то, чем оно обернется для тебя. Тебе плевать, что ты играешь чужими жизнями, Жизнью не только своей дочери, но и ее приемных родителей.

– Неправда, я предусмотрела все последствия и действительно хочу встретиться с дочерью. Не хочешь помогать – дело твое, – ровным голосом проговорила Мэгги, ни капельки не задетая очередным залпом обВинсний, и обернулась в сторону Конни: – А где же твое золотое слово?

– Барт прав, как бы дров не наломать. Так что прошу тебя, раз в жизни прояви осмотрительность, не пори горячку. И если собираешься стоять на своем, не забывай, что посягаешь на чужие судьбы. Не надо лезть напролом.

– Повторяю, я все продумала, – продолжала настаивать Мэгги. – Неужели трудно понять мои чувства? В течение долгих лет я ничем не могла помочь моей девочке, теперь же я могу многое для нее сделать. Не захочет она – значит, так тому и быть, – развела она руками, явно не допуская этой возможности. – Я буду повиноваться ее воле, – смиренно добавила Мэгги, но тут же упрямо подняла голову, входя в роль мамаши Кураж: – И будь я проклята, если позволю вам стреножить меня на старте!

Барт зааплодировал:

– Эти слова надо высечь на скрижалях. Если не ошибаюсь, ты процитировала последнюю строку из «Ее тайны»?

Мэгги едва удостоила его взглядом.

– Итак, вы или со мной, или против меня, – просто сказала она, давая понять, что ее ничем не переубедить.

Барт покачал головой:

– На меня можешь не рассчитывать. За шестнадцать лет в шоу-бизнесе я всякого навидался, нервы у меня крепкие, но это дельце слишком дурно пахнет. Ты не права, Мэгги. Ты желаешь обманываться – воля твоя, но меня избавь. Так что валяй, сама пачкай ручки, а я тут тебе не помощник.

Барт вопросительно взглянул на Конни. Та пожала плечами и сказала:

– Кому-то надо проследить, чтобы она не сломала себе шею.

– В случае необходимости используй наручники, – посоветовал Барт и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Я очень надеюсь, Мэгги, что ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь, – сказала Конни, оставшись наедине с хозяйкой.

– Как всегда, – доверительно улыбаясь, ответила Мэгги.

ГЛАВА 2

Она преувеличила – так было не всегда. Во всяком случае, не в ту ночь, когда она попала, как и пророчил ей отец, в «пропасть греха». Сколько раз вдалбливал он затверженные им с детства слова Священного Писания: «Гнев Господень падет на головы неправедных». И гнев этот преследовал ее каждую минуту ее детства.

Его нельзя было назвать счастливым. С тех пор, как Мэгги покинула родительский дом, она старательно пыталась забыть о нем, разве какая-нибудь роль заставляла ее покопаться в собственном прошлом: так бывало, когда ей приходилось играть несчастливых девушек. Только с головой окунувшись во взрослую жизнь, она поняла, сколь многого была лишена родителями, с рождения обуздавшими ее смирительной рубашкой своих фанатичных принципов. Раньше она даже не представляла, например, что люди так много и беззаботно смеются. В их доме смех никогда не звучал. В глазах приверженцев конгрегационной церкви смех греховен, ибо подвергает насмешке мир, сотворенный господом. Что же касается радости...

Вспоминая детские годы, Мэгги начинала понимать, что никогда не испытывала ее. В доме Хорсфилдов не отмечалось никаких радостных событий. Дни рождения почитались греховной плотской утехой, и если девочка получала приглашение от кого-либо из сверстников, ей запрещали идти. И, конечно, речи не было о том, чтобы отметить ее собственный день рождения – глупая причуда, пустая трата времени.

Не справляли Рождество. Конгрегационная церковь исповедовала бога Ветхого, а не Нового завета. Этот жестокий бог карал, налагал запреты и требовал беспрекословного послушания. В этой религии Дед Мороз был пережитком языческого идолопоклонничества, так же как рождественские поздравительные открытки. Все это считалось атрибутами черной мессы, дьявольщины. С годами, однако, Мэри Маргарет поняла, что дни рождения, Рождество и прочие праздники требовали определенных затрат, а ее родители были людьми скаредными. Это проливало совершенно другой свет на их образ жизни. Они были скудоумны и скупы и ни с кем не желали делиться как душевным теплом, так и материальными благами.