Наследницы, стр. 127

— Что, неужели она стоит таких денег, эта малышка Деспард?

Блэз помолчал, глядя на нее сверху вниз.

— Всех денег мира не хватит, чтобы купить мою Кейт, — сказал он.

— Наконец-то! — воскликнула она, вне себя от злости. — Ты влюбился!

Он молчал, и Доминик увидела легкую улыбку на его губах. Он никогда так не улыбался ей.

— Да, влюбился, — подтвердил он.

Она уже не могла справиться с желанием ощутить еще большую боль.

— Что же тогда было у нас с тобой?

Он ответил сразу, и она поняла, что ответ был давно готов:

— Ничего.

Когда он с портретом вышел из комнаты, Доминик подбежала к окнам, выходившим на открытую террасу, вдоль которой он должен был пройти к своему автомобилю. Распахнув одно из окон, она дала волю своей злобе, выкрикивая ему вслед:

— Желаю тебе удачи, тупица! Она еще понадобится тебе… вам обоим! Вы еще услышите обо мне, и уж тогда вы вряд ли сможете быть счастливыми.

Глава 21

Февраль

Блэз и Кейт лежали на песке обнаженные, сплетясь в объятиях, позволяя ленивым океанским волнам омывать их разгоряченные любовью тела и наблюдая, как огромное ярко-красное солнце опускается за горизонт, как монетка в прорезь автомата.

Было тихо, только ветер вздыхал в пальмах и рябил воду, перекатывавшую камушки, которые постукивали, как кастаньеты, только цикады заводили свой вечерний концерт.

Кейт испытывала невероятное блаженство. Никогда в жизни она не ощущала ничего подобного и не верила, что возможно такое бесконечное удовлетворение, такое полное счастье.

И все это благодаря человеку, который сжимал ее в объятиях и который все еще оставался внутри ее лона — и ей это нравилось. Месяц назад сюда приехала Кейт Деспард, девушка, а завтра отсюда уедет Кейт Деспард, женщина. Женщина, которая плавала обнаженной, перестав стыдиться своего чуть округлившегося тела, ставшего золотистым от загара, гибким и ловким; женщина, способная брать и давать, испытывая невероятные ощущения, женщина, чья страсть, пробудившись, стала требовательной и ненасытной, погружавшей ее избранника в глубины и возносившей к вершинам, каких он раньше не знал и принимал с почти робкой благодарностью Она много плавала, ела столько, что ее саму это удивляло, играла в теннис, каталась верхом, предавалась любви — медленной и долгой — в послеполуденное время, прежде чем уснуть, чтобы проснуться и поплавать перед ужином, после которого они с Блэзом танцевали, прижавшись друг к Другу, прикрыв глаза, ведомые эротическим ритмом — пока желание не заставляло их скрыться в спальне и в очередной раз попытаться достичь пределов блаженства.

Блэз привез ее сюда, в отдаленный уголок на Юкатанском полуострове, месяц назад на акваплане. Белая вилла, казалось, стояла на краю земли. С трех сторон было море, с четвертой — непроходимые заросли. Здесь был плавательный бассейн, бирюзовый прямоугольник, где было прохладно даже в полуденную жару, а ночью они спускались на лифте, встроенном в утес, на пустой пляж, и там плавали обнаженными — кругом не было никого, только слуги в доме.

Блэз восхищал ее все больше. Поразительно и восхитительно было его знание не только ее тела, которое он, наконец, освободившись от гипса и не стесняемый более ничем, изучал со сводящей с ума неторопливой задумчивостью, заставлявшей ее просить, чтобы он наконец взял ее, но и ее мыслей. Она была потрясена тем, насколько хорошо он изучил ее за тот период, который он теперь называл «своим временным безбрачием».

Как-то Кейт упомянула о давно виденном фильме; там была вилла — она точно не помнила места действия — с белыми стенами, у моря, вся в арках, с шахматными черно-белыми мраморными полами, прохладными белыми прозрачными шторами, с высокими белыми свечами, мерцающими от дуновения теплого ветерка, со столом, накрытым на двоих, с шампанским в ведерке со льдом, с магнолиями и доносящимся откуда-то фортепианным ноктюрном Шопена. Все это, а в особенности ноктюрн, врезалось ей в память. Это сделалось ее девической мечтой — оказаться в таком месте с человеком, лица которого она тогда еще не могла себе представить.

Прилетев на Юкатан вечером, они поднялись на мозаичную, с перилами, мраморную террасу виллы с большими белыми арками, с прохладными белыми занавесками, с шампанским в ведерке и магнолиями, плавающими в пруду, где журчал фонтан, и его мелодия наполняла звуки шопеновского ноктюрна…

Она говорила Блэзу, что обожает зеленый цвет, — и обнаружила, что ее спальня была выдержана в бледных, серебряно-зеленых и белых тонах; она поделилась с ним своим мнением относительно того, что воплощением роскоши для нее служит утопленная в полу ванна, — и нашла в своей ванной комнате — у Блэза была отдельная — огромную ванну, к которой нужно было спускаться по лестнице из шести ступенек. Она рассказывала, как любит музыку и какие вещи производят на нее самое сильное впечатление, — и на вилле оказался самый современный музыкальный центр со всеми дисками, о которых она когда-либо упоминала. Казалось, Блэз запомнил все, что когда-либо говорила Кейт, и воссоздал здесь. Например, белые азалии в спальне, аромат которых смешивался с ночным воздухом, тонкие батистовые простыни, флакон ее любимых духов — «Vent Vert».

Кейт немедленно пробежала по всем комнатам.

— Но кому же все это принадлежит? — спросила она, затаив дыхание.

— Теперь мне, — ответил Блэз.

— Теперь?

— Я купил дом всего полтора месяца назад, когда я узнал, что он продается… Я гостил здесь однажды и не мог забыть этих мест…

Они оказались далеко от всех и всего, так далеко, что у Кейт было ощущение края земли, хотя, по словам Блэза, здесь поблизости располагались два крошечных острова-города: Пуэрто Хуарес и Эль Диас. Слуги были наняты там. А все остальное доставлялось из Майами: еда, вина, вода. Упаковку за упаковкой выгружали из акваплана, чтобы забить огромную морозилку, большой холодильник, кухонные буфеты. Никто из слуг не говорил по-английски, но Кейт обнаружила, что Блэз свободно изъясняется на испанском.

— Скажи, что еще ты умеешь, о чем я не подозреваю? — спрашивала она в восхищении, осматривая дом, открывая дверцы шкафов и обнаруживая, что они набиты одеждой ее размера; дотрагиваясь до резных фигурок ацтеков и майя, рассматривая золотые чеканные маски и головные украшения из драгоценных камней. — Это все было здесь, когда ты купил дом?

— Да. Это было единственное условие, которое я поставил, когда мне предложили купить виллу: чтобы все здесь было так, как-я-помню, до последних мелочей…

— Да, — сказала Кейт, — ты был прав насчет сюрприза…

И подумать только, после того, что произошло в Колорадо в воскресенье после Рождества, ей казалось, что ничто не может ее удивить. Они сидели за поздним завтраком, как вдруг Ролло позвал их взглянуть на экран телевизора. Все повернулись к телевизору.

— «…Доминик дю Вивье, бывшая жена Блэза Чандлера, одного из владельцев Корпорации, который скоро женится на ее сводной сестре, Кейт Деспард, вчера в Женеве зарегистрировала брак с бароном Анри Бейлем, швейцарским промышленником, мультимиллионером».

И на экране появилась Доминик в белом костюме с жакетом на одной пуговице, который, когда она наклонилась, чтобы взять у маленькой девочки букетик цветов, распахнулся, показав на мгновение ее не стянутую бюстгальтером грудь.

— Палома, младшая дочь барона — у него шесть детей от предыдущих четырех браков, — была подружкой невесты.

Блэз и Кейт переглянулись и снова, как загипнотизированные, уставились на экран.

«На последовавшем за церемонией приеме барон объявил, что для своей жены создает аукционный дом, который будет известен как „Дю Вивьез“, так что, похоже, соперничество, которое привлекло всеобщее внимание в прошлом году, еще не окончилось. Смотрите наши программы, и мы предоставим вам новейшую информацию.

Теперь сообщение из Вашингтона…»

Ролло выключил телевизор и сказал, сделав замысловатый жест: