Вверх по лестнице, ведущей вниз, стр. 7
Мне кажется, что ты нашла лучшее применение своим знаниям. В то время как ты с малышом в коляске объезжаешь пригородный рынок или принимаешь душ в середине моего третьего урока, я автоматически стираю с доски «Учительница – дерьмо».
А ведь я собиралась заняться настоящим преподаванием. «Он с радостью учился и с радостью учил», – как говорит оксфордский студент у Чосера. Мне хотелось поделиться с учениками всем, что я знаю и чувствую, внушить молодежи любовь к родному языку и литературе, учить и вдохновлять. Но в жизни получилось не так. (Когда я спросила, для чего они изучают язык, один мальчик ответил: «Чтобы это помогало нам в жизни».) И если бы я могла описать тебе, как оно получилось в жизни, ты решила бы, что я преувеличиваю. Но я не преувеличиваю.
Во время классного часа (это когда ученики собираются в классе сразу же после прихода и потом перед самым уходом для переклички и прочей жизненно важной статистики) они выдали мне все, на что способны: свистели, кричали, барабанили по партам, перебрасывались чернильными шариками и тряпкой, пересаживались с места на место – и все это с невинным видом, в то время как я стояла настороженная, как дрессировщик львов, тщетно требуя внимания и стараясь охватить взглядом всех сорок шесть.
К началу урока литературы я уже тонула в потоке всяких бумаг – циркуляров, директив, памятных записок, форм, заметок, писем, бланков, рапортичек. Мне особенно трудно потому, что я так называемый «кочевник» – кочую из комнаты в комнату.
Пришлось заняться изучением здешнего языка. Ученики у меня 3-го семестра – «особо отстающие» (ОО), 5-го – «среднеотстающие» и «средненормальные». Пока мне трудно определить, кто из них какой и к какой категории мне отнести себя.
Я уже успела завести одного друга – Беатрису Шехтер и одного врага – Адмирала Осла, мистера Макхаби, который подписывается Нач. адм. о. с. И я прочла ненависть и презрение к себе на лице одного мальчика, потому что я – учительница.
Здание школы неприветливо: облупившаяся штукатурка, выбитые стекла, перекошенные двери и изрезанные парты, мрачные коридоры, металлические лестницы, тесная столовая (ученики могут есть сидя только посменно, по 20 минут каждая смена), зал без окон. Правда, на стенах вылинявшие плакаты, изображающие мускулистых хлебопашцев под солнцем горчичного цвета.
Там у нас сегодня утром состоялось торжественное собрание.
Представь себе картину: воздух сгустился от испарений тысячи тел, широкое, похожее на бледный шар лицо директора над кафедрой, скрипучий голос из микрофона: «…новая страница, ибо здесь, в школе Калвина Кулиджа, мы все свободны и равны и все обладаем великими и равными возможностями…»
Ученики сидят молча. Это молчание не имеет ничего общего с вниманием, оно может взорваться в любую минуту. Девочка рядом со мной разглядывает в карманном зеркальце свои зубы. Я сижу на деревянном сиденье, отполированном вечно ерзающими задами стольких учеников, теперь уже взрослых, или умерших, или неизвестно где прозябающих. На спинке стула передо мной аккуратно вырезано чем-то острым заборное ругательство.
«…которыми нельзя пренебрегать, и все зависит от вашего отношения…» – «шения» вдруг оглушительно затрещало (неисправный микрофон) – «…к вашей работе и к вашим учителям, которые так самоотверженно…»
Я смотрю на учителей: похожая на петушка маленькая женщина с грустным профилем; высокий молодой человек с неизменно поднятыми бровями; кругленькая дамочка с поседевшим коком – мои коллеги, пока незнакомые.
«…дороже всяких драгоценностей. Просвещение… – он явно ведет к заключительному аккорду, – это не только подготовка к гражданской деятельности и к жизни, но еще и академический базис. Не забудьте дать вашим учителям подписать ваши программы и, если у вас возникнут какие-нибудь вопросы и проблемы, помните, что мои двери всегда открыты». Красноречивая пауза. «Я надеюсь, что с этой мыслью в сознании вы проявите высокое состояние духа, все, как один…»
«Я надеюсь, что, окрыленные этой мыслью, вы все, как один, возьметесь за дело в приподнятом состоянии духа».
Освободившись наконец, ребята вскакивают с мест, хлопая складными сиденьями, шумным потоком высыпают в коридор, и я вместе с ними.
– Ваш пропуск? – обращается ко мне угрюмый лифтер. – У вас есть пропуск на лифт?
– Я учительница, – говорю я смущенно, как будто меня уличили во лжи.
Оказывается, пользоваться лифтом разрешается только учителям, а кроме того, ученикам, имеющим справку о каком-нибудь физическом недостатке. Выглядеть здесь молодо – значит осложнить свою жизнь. Если бы я была мужчиной, я бы отрастила усы.
Нынешним утром ученики, столпившиеся перед входом, расступились, чтобы дать мне пройти, – девушки, бледнолицые или накрашенные, словно маски, парни, съедавшие меня глазами: «Эй, красотка! Вот это да!» – так, в сопровождении наглого восторженного свиста, проследовала я в школу.
(А еще лучше – бороду.)
Мне кажется, когда я училась, ребята были другие. Но запах в раздевалке, этот безошибочный школьный запах, все тот же. Что это? Меловая пыль, старая бумага, ржавый металл, трухлявое дерево?
Я присоединилась к другим учителям, стоявшим в очереди у табеля, и быстро нашла свою карточку. Кто-то уже написал на ней мой номер – 91. Я пробила время и вложила карточку в ящик входящих. Я вошла.
Но когда я написала свою фамилию на доске в классе, у меня вдруг появилось странное ощущение, что я написала ее неправильно. Она показалась мне незнакомой – белой, утопающей в этом неприветливом черном море.
Я пишу это во время большой перемены, потому что мне так необходимо ощутить, что за стенами этой школы существует здравый мир, потому что я задыхаюсь под грузом писанины, которую еще предстоит осилить, и потому, что в этот утренний час нормальные женщины еще спят.
А мы должны пробивать свои карточки…
6. Здесь никого нет
ОТ: Джеймса Дж. Макхаби, н. адм. о. с.
КОМУ: Мисс Баррет, 304.
Зачем вам столько скрепок? В данный момент их запасы на исходе. Промокательной бумаги нет в наличии. Резинок нет в наличии. Тряпок для классных досок нет в наличии. Красных карандашей нет в наличии – только синие. Могу дать половинку мела – коробки кончились. Относиться к мелу бережно, ученикам не пользоваться им без особого на то разрешения.
Н. адм. о. с.
КОМУ: Всем учителям.
Прошу не обращать внимания на звонки.
Сэди Финн,
школьный секретарь.
ОТ: Сильвии Баррет.
Доктору Сэмюелу Бестеру.
Уважаемый доктор Бестер!
Направляю Вам списки моих пяти классов. Оказалось, что нагрузка у меня – 223 ученика в день, то есть в среднем не по 33 человека, а по 443 /5 на класс.
И еще. В читальном зале нет «Мельницы на Флоссе» – только «Юлий Цезарь», да и то не на весь класс.
С. Баррет.
ОТ: Доктора Сэмюела Бестера, заведующего учебной частью по языку и литературе.
КОМУ: Мисс Баррет.
Уважаемая мисс Баррет!
Пусть это вдохновит Вас на подвиг.
С. Бестер.
ПРИЛОЖЕНИЕ К ЭТИЧЕСКИМ НОРМАМ:
НЕ ПОДПИСЫВАТЬ ПРОЕЗДНЫЕ БИЛЕТЫ УЧЕНИКАМ, КОТОРЫМ НЕ ПОЛОЖЕНО ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ПРОЕЗДОМ. У НАС БЫЛА ЭПИДЕМИЯ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ ПРОЕЗДНЫМИ БИЛЕТАМИ.
НЕОБХОДИМО ПРИВИТЬ УЧЕНИКАМ НАВЫКИ ПРАВИЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ В ГОРОДСКОМ ТРАНСПОРТЕ. НАРУШЕНИЕ ОБЩЕПРИНЯТОЙ ВЕЖЛИВОСТИ ПАГУБНО ОТРАЖАЕТСЯ НА РЕПУТАЦИИ ШКОЛЫ ИМЕНИ КАЛВИНА КУЛИДЖА. НЕ ВЫДАВАТЬ ПРОПУСКОВ В УБОРНУЮ, НАПИСАННЫХ ОТ РУКИ, ТАК КАК УЧЕНИКИ МОГУТ ТАКОВЫЕ ЛЕГКО ПОДДЕЛАТЬ. СЧИТАТЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМИ ТОЛЬКО ДЕРЕВЯННЫЕ ЖЕТОНЫ.
Джеймс Дж. Макхаби.
Мисс Баррет!
Джозеф Фероне сорвал мой урок математики, безобразничая в коридоре. Он ушел с Вашего урока без письменного разрешения. Эдуард Уильямс из Вашего класса все время болтал во время собрания. Прошу принять соответствующие меры.