Инструмент богов, стр. 34

Пришлось дождаться закрытия ресторана, так как пара обжор просидела до конца, изрядно накачавшись спиртным. В гардеробе Мадера едва попала руками в рукава лисьей шубы, в которой утонула, шатаясь, побрела к выходу. За ней тащился Бимбер в шляпе и пальто, как порядочный. Николай взял такси, но не рассчитывал, что Фургон увяжется за ним, прыгнув на заднее сиденье:

– Моя хата на кукане (под наблюдением). Дай приют на ночь.

Отказать нельзя, Николай махнул рукой, дескать, черт с тобой, и велел таксисту следовать за машиной, в которой укатили Бимбер с Мадерой.

– Зачем на хвост им сел? – без меры любопытствовал Фургон, однако Николай не посчитал нужным объяснить.

Он думал, как теперь быть. Фургон помешал, а Николай собирался последить за Мадерой и Бимбером, заглянуть в окна, если получится – то и разговоры послушать. Ограничился точным адресом и проехал мимо, так что Фургон не понял, зачем исколесили полгорода за Мадерой с Бимбером. Николай привез его к себе домой, предупредил:

– Чтоб здесь было все тип-топ. У соседей не тырить!

– Не-не-не! Я ж понимаю. А ты... к Сонетке?

– Не твое дело. Завтра утром пойдем к Жосе, жди меня здесь.

– А я двинул к Сонетке и остаток ночи провел в угаре, – сказал Линдер, взглянул на часы и вздохнул: – К сожалению, мне не удалось уложиться, мы подлетаем. Я не утомил вас?

– Что вы, сэр, – сказал Вячеслав. – Ваша история очень занимательная...

Он уже не делал выводов по поводу старика, просто слушал и наблюдал за ним. Во время рассказа лицо Линдера то прояснялось, когда говорил о Вере, то черты заострялись, а в глазах сверкало пламя, когда речь шла о Сонетке. Он ничего не забыл.

15

Знакомый парнишка три дня корпел над снимками, сделанными Милой в больнице, выжал из них все возможное. Но черт возьми! Во-первых, снято все же не фотоаппаратом, во-вторых, записи в журналах сделаны до того небрежно – без дешифровщика не обойтись. А где его взять? Мила и через лупу рассматривала, чтоб не ошибиться, какая буква написана, и просто гадала, занося варианты фамилий в блокнот. Три фамилии более-менее можно разобрать, поэтому Мила узнала через справочную адреса этих женщин, кстати, у них родились сыновья. И на четвертый день поехала к первой по списку, решив остальные фамилии уточнить позже. Нет, она не собиралась сразу же лепить в лоб: покажите мне ребенка. Для начала облюбовала укромное место во дворе, чтоб не бросаться в глаза, прождала два часа, очень замерзла, но не уходила. Мила была уверена, что ребенка вынесут на прогулку. Наконец-то!

Пожилой мужчина выкатил из подъезда коляску, за ним вышла молоденькая мамаша с младенцем, уложила его в коляску. Мужчина торопливо зашагал и свернул за угол, а мамаша медленно катила коляску. Мила смело пошла к ней, проходя мимо, замедлила шаг.

– У вас девочка? – спросила непринужденно.

– Мальчик, – ответила девушка гордо.

– И сколько ему?

– Тринадцать дней.

– Ой, совсем крошечный, – улыбнулась Мила. – Он не задохнется? Вы его так закрыли...

Мамаша мигом склонилась к коляске, отбросила угол конверта и с облегчением выговорила:

– Нет, что вы! Мы спим. И гулять нам долго пока нельзя, холодно. Не больше десяти минут...

Мила возненавидела ее за лопотанье, между тем сморщенную мордашку рассмотрела. Ни своих черт, ни черт Серафима и близко нет, но спросила:

– Сколько он весит?

– Сейчас не знаю, а родился три пятьсот.

Маловат. Впрочем, составить мнение о ребенке, завернутом в толстое одеяло, невозможно. Если б посмотреть на него голенького... но как? Мила пожелала здоровья ребенку и побежала, якобы торопясь.

– Неудачно придумано, – бормотала она по дороге к следующему дому. – Как же увидеть детей распеленатыми?

Вторую мамочку тоже дождалась, все получилось как по сценарию: вопрос – ответ, мамаша отбросила уголок одеяльца... Мила еще больше расстроилась, теперь ей казалось, что найти сына невозможно. Продрогнув до костей, она забежала в кафе, взяла чашку горячего чая. Весь день ушел на бесплодные поиски, а ведь время не терпит. Мальчик подрастает, набирает вес... Где же выход?

– Милка?

Она подняла голову, перед ней стоял первый муж Алик. Не изменился ни на йоту. Такой же чернявый симпатяга с вьющимися до плеч волосами, скуластый, с хитрющими глазами, высокий. Он присел на стул, улыбнулся.

– Рад тебя видеть. Как ты?

– Хорошо, – дежурно ответила Мила. – А ты?

– Помаленьку. Вот, – приподнял он футляр, – халтура подвалила. В соседнем ресторане будем развлекать кодлу богачей. Ты ведь теперь тоже богачка?

– Ты считаешь богачами всех, у кого есть хорошая квартира и машина? – невесело усмехнулась Мила.

– И тех, кто одевается, как ты, – рассмеялся Алик. Вдруг он нахмурился: – Милка, у тебя все в порядке?

– Нет. Я потеряла ребенка. – Это было лишним, но сказанного не воротишь.

– Как потеряла?!

Мила молчала, опустила глаза, потому что потянуло заплакать, а это стыдно. Алик смотрел на нее в упор, разумеется, догадался, что значит «потеряла». Не зная, что говорят в таких ситуациях, он положил ладонь на руку Милы, а сказал глупость:

– Не бросила б меня, все было бы о’кей. Мы ссорились, зато как мирились!..

Мила подняла на него глаза, в них читалась решимость, а то, что сказал Алик, она не услышала, уверенно произнесла:

– Я найду его. Извини, мне пора.

Ощущение, что ребенок где-то недалеко, почти рядом, не проходило. Мила пришла домой, выжатая как лимон, мечтая согреться. Открыл Серафим и, снимая с нее шубу, на законных основаниях поинтересовался:

– Где ты была?

– Не спрашивай, – ответила Мила, прошла в комнату, упала в кресло. Чего-то не хватало... Терезы. – Где твоя мать?

– Улетела за товаром. – Он присел на массивный подлокотник кресла, в котором сидела Мила, притянул ее к себе. Она обняла его, прижалась. – Лапуля, куда ты ходила?

– Посмотреть на младенцев.

– На каких?

Мила отстранилась от него, заглянула ему в лицо – уж очень он напрягся. Она подавила нахлынувшее раздражение:

– На тех, кого выписали вместе с матерями из роддома. Чем ужасаться, лучше бы помог найти сына.

Серафим присел перед Милой на корточки, взял ее за руки, стало видно, как он ищет подходящие слова. По едва заметной мимике она определила, что ничего хорошего, утешительного он не собирается говорить, однако проявила терпение. Наконец он решился, правда, заговорил опасливо, очевидно, боялся навредить и без того расстроенному разуму жены:

– Кися... твои фантазии опасны, они похожи... на навязчивую идею. Я не хочу еще и тебя потерять. Подумай, куда ты заедешь...

– Ты называешь фантазиями мое стремление найти своего ребенка? – Чего ей стоило сдержаться, а не вспылить! – Странно.

– Но его нет, Мила! – начал раздражаться и Серафим, а сдерживать раздражение ему оказалось трудней. – Почему ты этого не понимаешь?

– Потому что мертвый ребенок был не мой! – огрызнулась она, злясь. – Почему ты мне не веришь? Я его видела, а ты не веришь. Почему я должна неизвестно кому уступать своего ребенка?

– Спокойно, спокойно. – Серафим положил ладони на ее колени. – Ответь мне, почему ты решила, что наш ребенок у одной из женщин, которых выписали? Они же тоже рожали детей, зачем им чужой?

Мила не попала в тупик, ответ у нее был готов:

– Я думаю, матери не сказали, что ее ребенок умер, например, сказали... отцу. Он заплатил, чтоб ей отдали чужого младенца...

– Дорогая, услышь меня, – застонал Серафим, поднялся, заходил по комнате, потирая затылок. – Мила, это бред. Как бы я тебя ни любил, но забирать у другой матери ее ребенка, чтоб ты не страдала, не стал бы. И никто не станет. Зачем воспитывать чужого, когда можно родить своего?

– Хорошо, ты прав, – но тон ее был протестующим. – В таком случае куда дели моего? Может, иностранцам отдали, может, еще куда? Я знаю одно: мне подсунули мертвого...