Охотники за сказками, стр. 85

— Дедушка, можно и мне с вами на делянку? — спрашиваю, чтобы самовольством не заниматься.

— А кто кашеварить будет?

— Я на часок. Я раньше вас оттуда прибегу — успею приготовить.

Степан Осипов подобную вольность встречает неодобрительно, Сергей Зинцов вообще никакой заинтересованности не показывает, а дедушка говорит:

— Ладно, поверим. Только сначала в порядок здесь все произведи.

Ох, как я в это утро старался! И ложки начисто перемыл, и чайные кружки на самодельной полочке в длинный ряд уложил, и тропинку от землянки до озера еловым веником размел. Куда скука девалась! Откуда расторопность взялась!

Старой мерой

Сухая осень — большие дороги. Прибитые сапогами и колесами, грязные просеки становятся проезжими, от затяжного бездождья опадают глубокие озера, обсыхают топкие болота, по которым, может быть, десять лет никто ходить не отваживался.

Лесным рабочим погожий сентябрь по всем статьям улыбается. И на делянке тепло, и день для работы не короток, и ноги от сырости не преют, и комары не кусают. А к жердяным нарам лесорубам не привыкать: когда крепко устанешь, то и на поленьях спится куда слаще, чем на мягкой перине. Эту истину я вечером узнал, а утром вся дума — поскорее бы на делянку попасть.

Дома не раз доводилось мне с отцом разные колышки, завалявшиеся трухлявые доски пилить, но с корня рослое дерево валить — тут еще покумекаешь, с какой стороны к нему подступиться, каким манером по стоячему дереву пилу пускать. И верится и не верится, что сладишь с такой задачей. Потому, наверно, и не терпится попробовать. А коль браться, тут уж на попятный двор проситься некогда. Какой же после этого ты работник! Кто-то промолчит снисходительно, кто-то улыбнется легонько, кто-то скажет «мало каши ел», а Ленька — завсегдашний друг мой Ленька, тот и в глаза может посмеяться, если Сергей не остановит, и мальчишкам на деревне расскажет, что из меня такой же пильщик получился, как оглобля из кнутовища. На придумки Ленька великий мастер.

Кривая, еле заметная между деревьями, пересыпанная песком, отмеченная пожухлыми травами и сухим лишайником, виляет туда-сюда тропинка. Сколько их с той поры исхожено! — луговых, полевых, пореченских, а та, давняя боровая, с поломанным в низинах папоротником, с темными пятнами растоптанной на следу голубики, с густым запахом багульника, до сих пор отчетливо вспоминается.

сами собой рождаются в памяти строчки вынесенного из школы стихотворения. От них и моя тропинка становится такая же дикая, как сказал поэт, и стволистая чаща надвигается глуше, и растревоженные мысли бегут быстрее.

— Гу-у-ук, — обрываются строчки перекатистым гулом тяжелого падения. Земля под ногами вздрагивает, качаются вершины деревьев.

— Гу-у-ук!

Это уже совсем близко. Слышен треск ломающихся сучьев. В просветы между желтых стволов проглядывают белые березы. Одна… другая… третья. Целый берестяной островок замаячил перед моими глазами. Хвоя потеснилась, расступилась по сторонам, уступив белому хороводу просторную круговину.

Весела в однотонном бору береза, да не к месту. Среди сосен, укрепившихся на сыпучих песках, ее редко встретишь, а чтобы на большом пространстве хороводы водить — тут что-то и совсем не так. Бывает, что по берегам лесного озера или вдоль ручья пойдут березы выстраиваться в ряд одна к одной, иногда вперемешку с хрусткой ольхой, иногда с малорослыми ракитами. Но в самой чаще бора?!

…Хочешь, не тогда, мальчишкой, когда самому за диво показалось, а сейчас, через много лет, расскажу я тебе, почему так бывает?

Очень любознательным, больше нас в наши годы сведущим, до всего дотошным вижу я тебя, молодой любитель природы, живых и сказочных приключений, походного костра и шоколадного мороженого. Сидя за столом над книжкой, или отправляясь в колхоз на выборку картошки, или примеривая на плечи рюкзак для очередного похода по родному краю, представь себе такого размаха бор: прямо пойдешь — беглым шагом двое суток через него шагать, направо— за три дня еле одолеешь, а налево — и за четыре не управишься. И нет во всем бору ни одной березки.

Дальше представь, хочешь — старую, двухручную, хочешь — новую, с бензиновым моторчиком пилу, а то и добрый пяток электропил на лесосеке. Появились они в бору — загудели, зашаркали, проложили широкие полосы, словно стригальной машинкой тут и там прошлись. А лесничий нерасторопный был: поленился на свежих порубях молодые посадки сделать. «Бор бором и зарастет», — подумал он. — «Овца жеребятами не ягнится, и от сосны только сосна получится», — решил сам про себя, и поехал докладывать главному, что у него на участке по всем статьям порядок: сосны спилены, бревна увезены, на свежей порубке дружно зеленая молодь пустилась.

А главный тоже неторопливый был, голубые очки носил. И в бумагах у него тишь да гладь, да божья благодать. Докладывает подчиненный — приятно, приглашает на лесосеку посмотреть — значит, все в порядке. Будь что не так — и не вздумал бы приглашать, на свою голову беду накликивать.

Так он и рассудил, как здесь написано. В перегородку локтем постучал — дал помощнику указание, как свежими материалами старый доклад подновить.

Узнали об этом березы — распушили крапчатые сережки, потихоньку с ветром сговорились: «Подуй, ветер, на тот лес. Да посильнее!»

А он и рад стараться: полетел, зашумел. Куда тебе за четыре дня не дошагать, там он часом успел, где двое суток по дороге топать — получасом управился. Засыпал сосновую порубь березовыми чешуйками.

За вертячие пески береза не удержится, но там, где сосна побывала, рыжие иголки растеряла, кустистой травой обросла — там березовому семечку самое приволье. Быстро гибкий росток дает. Оглянуться не успеешь — вся порубка зелеными листьями подернулась. С густым березняком и упрямой елке спорить не под силу, а хрупким сосновым хвостикам из-под зеленой крыши и совсем на свет не выбраться. И пойдут по красному бору разрастаться белые хороводы.

Хороша кудрявая береза и глазу приятна. И в хозяйстве ей почет немалый. Она не то, что осина, которая «не горит без керосина». Береза и на стул хороша, и туесок берестяный плечи не ломит. Из витой березы мужик добрые оси к телеге вытесывает, и в печи она жарко горит — одному лишь дубу уступает, и красивые песни про березу поют, а дома все-таки из сосны рубят. Первейший строительный материал в наших лесах — сосна. Потому заботливый лесник тщательно красный бор оберегает, березе площадь не уступает…

Наши пильщики тоже, оказывается, белоствольными в низинке занялись, тремя парами по большому хороводу разместились.

Обхожу сторонкой ближних ко мне двух Степанов, держу равнение на дедушку Дружкова с внуком. Для меня эта пара более привлекательна. Возле нее, да еще рядом с Зинцовыми, чувствую я себя уверенней, чем в соседстве с двумя Степанами.

Очутившись за кустом можжевельника, прячу под него свои желтые кожаные голицы. Хороши они, да слишком приметливы. По осенней ярмарке в таких гулять сподручно, а дрова пилить и постарее годятся. Нравились, когда дома примеривал, а в решительную минуту застеснялся.

— Не мотай пилой! Пускай ее от ручки до ручки свободнее, — прислушиваюсь к наставлениям Никифора Даниловича, которым и он внука подбадривает.

Зря говорят, что у пильщика лишь бы силенка была. И сноровка, видать, тоже требуется.

— Не зажимай пилу, как в жимах! Легче ее пускай. Проворнее назад бери, — всякий раз повторяет Никифор Данилович, когда новое полено, клонясь, вот-вот готово отскочить от плахи.

Серая, рубашка деда, свободно перехваченная тонкой тесьмой, на плечах так и ходит, мелькают туда-сюда широкие рукава, присыпанные свежими опилками, подрагивают стриженные «в кружок» густые, прошитые сединой темно-русые волосы. Обтрепанная шапка-ушанка вороньим гнездом прилегла на комлистый пень, весь усыпанный бугорчатыми каплями сладкого сока. Прохладное солнце не блестит в них, зажигая алмазные огоньки, а тихо, сочувственно, по-стариковски оглаживает со всех сторон рассеивающимся мягким светом.