Охотники за сказками, стр. 71
Увлекся Дудочкин сбором грибов, на меня и внимания не обращает. А я на него посматриваю, и уже какая-то догадка в уме у меня шевельнулась. Уловил момент, когда положил Павка ножик в корзину, — цап его. Ножик стальной, ручка костяная, коричневая, просвечивает немножко, и сквозь нее желтые блестящие гвоздики пропущены. Кончик у ножа обломанный.
— Павка, где сломал? — спрашиваю я.
Выкатывая глаза, Дудочкин глядит оторопело, не понимая, что мне от него нужно. Потом хватает меня за руку:
— Отдай ножик!
— Не отдам! Скажи, почему он сломанный?
Ленька Зинцов, тот моментально сотню объяснений нашел бы, а Павка ничего не находит.
— Ладно, молчи. Никому не говори!
А мне все равно допытаться хочется, о чем же нужно молчать. Начистоту все выяснить.
И узнаю я, что перехитрил нас, обвел вокруг пальца, как самых недогадливых простаков, наш скромный и степенный Друг. Никогда и не думал он, что сломанный ножик Кости Беленького спаять можно. А был у Павки свой, в точности такой же. Отцы Беленького и Дудочкина вместе их в кооперативе покупали.
— Тогда, у первого болота, — подмигивает мне Павка, — я Косте свой отдал, а его, сломанный, в карман спрятал. Помалкивай, никто не догадался.
Вот, значит, какую тайну от нас Павка хранил! Вот почему ножичек Кости Беленького ему особенно нравится!
— Павка, бери мой. У меня корзина почти полная.
— Ага! — оживленно мотает Дудочкин головой. — На-переменки будем.
Теперь Павкина тайна и моя тайна, которую ни Косте Беленькому, ни Леньке Зинцову не разгадать. Но тебе, дорогой читатель, должно быть, ясен стал Павкин «секрет чудесного исцеления ножичка». Понятно, какую жертву принес Дудочкин под дубком у болота ради сохранения дружбы.
Учила нас Надежда Григорьевна с друзьями всегда правдивыми быть, но, думаю, за кривду у дубка Павку не осудила бы. Мне она и в неправде очень правильной показалась.
До вечера собирали и носили мы грибы к сторожке. Сам домик деда и площадка вокруг него превратились в сплошное сушильное производство. Вокруг костра на поляне, где недавно сидели мы возле сковородки с жареными грибами, выросла наскоро сложенная печка в один кирпич. На нитках, протянутых от сторожки до шалаша, тоже сушились грибы. Ими была загружена и печка в сторожке. Длинными гирляндами грибы свешивались на нитках из чердачного маленького окошка.
— Теперь нанизывайте на палочки! — командовал дедушка. — Только не на сосновые. От сосны горечью отдает. Вот на такие нанизывайте.
И положил перед нами пучок тонких березовых лучинок.
— Одним концом лучинки сюда втыкайте, — пододвигал он наполненную сухим желтым песком жестяную жаровню.
Мы втыкали лучинки с нанизанными на них грибами, и в жаровне вырастал грибной лес из полсотни и больше лучинок. Эти жаровни мы помогали дедушке завозить в печку на смену высушенным грибам.
— Надо, чтобы ни один гриб не подгорел, чтобы вода выпарилась, а сок сохранился. В этом вкус гриба, — учил дед Савел.
Так узнали мы дедушкин способ сушки грибов. То-то удивятся дома, когда я подскажу матери, которая раскладывает грибы на жаровню: «А их не так надо сушить». И, насыпав песку, стану устанавливать в жаровне березовые лучинки с нанизанными на них грибами: «Вот как надо по-настоящему грибы сушить!»
Утром следующего дня мы снова взялись за корзины, подались вслед за дедом в другую сторону. Незаметно дошли до поруби, где Фома Онучин семянку срезал. Сбегали посмотреть на то место.
По широкому пню крупными каплями густо проступали желтые, прозрачные и клейкие капельки. И так пустынно и голо было вокруг одинокого пня, что даже печально стало.
Вспомнили мы песню «На муромской дорожке», вспомнили недавний рассказ Василия Петровича о бедах Яропол-ческого бора, и так захотелось хоть чем-нибудь порадовать этот бор.
— Дедушка, а если сейчас молодые сосенки возле семянки посадить — не погибнут они?
— Весной и осенью деревья сажают, соколики, когда сок в них без движения. Тогда и повредишь немножко — не беда.
— А если аккуратно, чтобы совсем не повредить?
— Корни у них длинные, шире веточек разрастаются.
— А если выкопать их шире веточек? С землей перенести?
— С землей — беды не будет. Со своей землей неповрежденный кустик и летом на новом месте приживается.
Ждать нам некогда. А желание оставить о себе в бору хоть маленькую память — очень большое. Если сегодня не заняться посадкой, завтра уже будет некогда.
— Вечерком, на заходе солнца, — говорит нам дедушка, — когда попрохладнее станет.
И вернулись мы к вечеру на многопамятное место, к спиленной семянке, с лопатами, ведрами, носилками.
Дедушка показывает, какие сосенки среди молодой поросли можно брать, на новое место их переселять, а мы лопатами работаем.
И малюсенькую сосенку не легко выкопать, чтобы корней не затронуть. Она всего-то с лисий хвост над землей распушилась, а за почву крепко взялась.
На четырех лопатах вместе с землей поднимаем мы зеленые хвостики на носилки, вчетвером опускаем в ямы, заготовленные возле загубленной семянки. На каждую сосенку льем ведро воды, бегая за ней к лесному ручью. Чтобы в первые дни солнышко не опалило, осыпаем пушистые ветки свежей травой.
— А там трава высохнет, сама от ветерка по сторонам разлетится, — успокаивает дедушка нашу тревогу, что под травой сосенкам будет неудобно.
За вечер сорок сосенок мы перенесли и посадили. И дедушка доволен, что останется в этих деревьях долгая память о нашем лесном походе.
Он стирает клейкие капельки с широкого пня, застилает его поверху подсохшими моховыми купырями и задумчиво говорит:
— Когда приду, хорошо здесь посидеть будет. Погляжу на сосенки — будто снова со всеми с вами повстречаюсь.
Старикова яблоня
Пожелал дедушка на прощанье показать нам еще одно местечко.
Пошли мы за лесником ниже по ручью, из которого воду брали. И привел нас дед Савел к яблоне. Стоит она на небольшой круговине одинокая. По сторонам сумрачные ели вперемежку с соснами кверху тянутся, и в окружении боровых игольчатых деревьев — густая, кудрявая яблоня. Яблоки на ней уже румянцем занимаются. И не маленькие да горькие, как бывают обычно на диких яблонях, а крупные, на вкус сладкие, с кислинкой.
Под яблоней про ту же яблоню и последняя сказка была. Удивились мы, откуда такая яблоня в лесу могла появиться.
— Человек вырастил. Трудолюбивый и добрый человек, — сказал негромко дедушка.
И подумалось нам, что старый лесник знает того человека.
— Только по тому, что оставил он после себя, знаю. Человеческий срок известен, а после люди по делам о нем вспоминают.
От деда Савела и мы узнали историю яблони. Тихо и неторопливо он рассказывал:
— Жил в нашем лесу древний старик. Заботливый трудолюбивый был человек. И надумал он посадить в лес) садовую яблоню, чтобы память о себе детям и внукам оста вить. Взял он лопату и принялся за дело.
В это время проезжал мимо царь со свитой.
— Зачем, — говорит, — старик, сажаешь ты яблоню? Все равно тебе не придется яблок с нее попробовать. Поднял старик голову и отвечает царю:
— Кто сладкого одному себе желает, о том горько вспоминается. Не нами жизнь кончается. Не хочется уходить с земли, добра по себе не оставив. Посажу я кустик, вырастет из него яблоня. Будут мои дети и внуки яблоки собирать — и меня вспомянут.
— Когда на ней яблоки будут? — спрашивает царь.
— Кто делом занят, не заметит, как вырастут. «Скоро, значит», — подумал царь.
Жадный он был и завистливый. Решил присвоить старикову яблоню.
— Моя будет, — сказал он. И уехал. Вернулся царь через год, а яблок на деревце нет.
На следующий год снова приехал. А яблонька бурьяном зарастает.
На третий год за бурьяном ее и совсем не видно стало. Яблок и в помине нет.
— И не будет, видно, — решил царь. И оставил деревце.
Уехал он, про яблоньку и думать забыл. А старик перекопал, разрыхлил землю — зацвела по весне молодая яблонька розовым цветом. К осени плоды принесла крупные да сочные.