Звездные самураи, стр. 26

Корабль был изуродован. Некогда в него угодил мощный поток мезонов, который нарушил кристаллическую структуру плекса. От этого зрелища у него по спине побежали мурашки.

«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…»

Он продолжал молиться, с трудом пробираясь через искореженные, переплетенные трубопроводы и все дальше углубляясь в лабиринт плексовых анабиозных камер. Снующие по трубам над головой обезьянки с дьявольскими мордами то визжали на него, то ухаживали друг за другом; мамаши, расположившись в камерах, кормили грудью малышей. Он заметил похожих на змеек ящериц, которые искали, чем бы поживиться, на поросших мхом поверхностях, и вдруг с удивлением понял, что плексовые раки вокруг покрыты вовсе не резьбой. Причудливые узоры оказались результатом естественных процессов, естественными изгибами, естественными выпуклостями и углублениями. Внутренности корабля представляли собой фантастическую картину, невообразимо огромный образчик природной скульптуры, подобной сталактитам разнообразной формы в известняковой пещере.

И тут Хайден почувствовал это: присутствие чего-то, что неудержимо влекло его к себе, чего-то, что он заметил уголком глаза. Стрейкер обернулся. Невероятно, но неподалеку стояла фигура самурая в полном вооружении. Стояла в недрах корабля, древняя и неподвижная, как скала.

Перед этой фигурой располагалось множество глиняных горшков, висели гирлянды пурпурных цветов, лежала пища, а там, где бесчисленные колени и лбы касались палубы у ее ног, плекс блестел, как отполированный. Хайден Стрейкер ясно понимал, что стал первым американцем, очутившимся здесь, первым человеком, который приблизился к фигуре без суеверного страха или должных церемоний, без приглашения, и чувство неудобства вдруг вменилось паникой.

Воин злобно таращился на него, и под этим гнетущим взглядом Хайден оцепенел. Однако неодолимая сила, исходящая из пустых глазниц забрала крылатого боевого шлема, покрытого толстым слоем жира, по-прежнему влекла его вперед. Как будто преклонение и почитание на протяжении десяти лет действительно наделили эту фигуру божественностью, вдохнули в нее могущество; и теперь злое божество видело его, смотрело на него и притягивало его к себе.

Чем ближе Хайден подходил к плексовой фигуре, тем больше преисполнялся благоговения. Перед глазами плыло, в ушах шумело, как шумит приложенная к уху морская раковина или шуршат гонимые ветром листья. Казалось, окружающий мир съежился до размеров крошечной, далекой точки света в конце длинного туннеля… но, несмотря ни на что, Хайден двигался вперед.

— Там пусто, — громко сказал он. — Это всего лишь пустые самурайские доспехи, которым поклоняются темные крестьяне.

Он протянул руку и увидел, как его бледные пальцы касаются окаменевшего воина.

— Сукин сын, — сказал Хайден, впрочем, тут же почувствовав, насколько абсурдно это звучит. А потом вскрикнул от ужаса, когда рука воина неожиданно поднялась и крепко схватила его за локоть.

10

Розей-староста еще ниже склонился над ужасным оружием иноземца, дотронулся до селекторного механизма «вессона» и вдруг засомневался. На его морщинистом лице ярко желтели глаза. Розей был чисто выбрит, худощав и смуглокож, и до сих пор жилист, как и все жители Курихары. Носил он темно-зеленую с черным хаори, волосы были перехвачены белой лентой. Перед глазами старосты все еще стояла ужасная картина — отрубленная голова монаха Сундзё. И все же вид этой головы был гораздо менее отвратителен, чем вид гайдзина.

Так вот, значит, как они выглядят, — думал Розей. У них и впрямь голубые глаза и волосы, как сухая трава. Тогда, значит, и все остальное, что о них рассказывают, тоже правда!

Может быть, во всем виноват я? — спросил он себя. Не из-за меня ли боги наказывают деревню? Неужто наш глубоко почитаемый бог Хосё Нёрай видел, как я украл сокровища гайдзина, и это послужило причиной смерти монаха? Или просто у старика была такая карма? Ах, да кто, собственно, может знать точно? Ведь так трудно что-либо понять в той иллюзии, которую мы называем миром. Как странно, что второй гайдзин захотел похоронить своего мертвого товарища в земле, словно какое-то животное. Ведь там мертвец будет только разлагаться и постепенно отравлять землю. Странно, что он не позволил телу пройти очищение огнем. А какое глупое расточительство — закапывать вместе с покойником перстень из голубого металла!

Староста машинально взглянул в небо. Конечно, ничего рассмотреть не удалось, но среди звезд определенно творится нечто странное. Прибывает все больше кораблей, а теперь еще происходит эта катастрофа. И почему только все несчастья происходят именно здесь, у нас?

Разей трижды хлопнул в ладоши, привлекая внимание богов. С чувством вины вспомнил, как стаскивал кольцо с пальца мертвого чужеземца, начал было шептать беззвучную молитву, но осекся. О, Владыка Каннон вряд ли сможет спасти нас от войны, которая наверняка вот-вот начнется, подумал он, отдергивая руку от дьявольского оружия. Ты мудро поступил, Розей, послав человека в город гайдзинов. Грядут тяжелые времена, и твоим людям нужно нечто посущественнее слепой надежды. И правильно сделал, что снял этот перстень, потому что теперь нас могут спасти только голубой металл и оружие.

Позавчера, в самый разгар бури он предупредил всех крестьян. Сгрудившись вокруг трупа белокожего человека, односельчане жадно разглядывали его. Несмотря на ветер, от тела, подобно злой силе, исходил отчетливый запах смерти. Никто, за исключением брата Розея, никогда в жизни не видел американца, тем более мертвого.

— Ну-ка пропустите, — резко велел Розей. — А теперь послушайте, что я вам скажу! Вы знаете, кто был вместе с ним? С ним был не простой самурай! С ним был сын самого даймё, а женщина — супруга сына даймё. Я не знаю, чем мы прогневили богов, но это не кто иной, как Хидеки Синго-сама! У нас в деревне! Понимаете, что это значит?

— Он страшный человек! — выпучив от страха глаза, сказал старший сын Розея. — Видно, Владыка Каннон решил наказать нас.

— Ты хороший мальчик, Кендзи-сан! Совсем не такой скряга, как твой отец. — Теща Розея, поставив на землю кувшин с водой, неприязненно взглянула на мужа дочери.

— Будьте осторожны, все вы! Отец Синго-самы — владыка нашего мира! Поэтому он будет требовать от нас должного уважения и если сочтет, что мы недостаточно почтительны, то в два счета уничтожит.

— Будь ты проклят, Розей-сан! Зачем ты спас их? И после этого еще осмеливаешься называть себя старостой деревни? Разве ты не понимаешь, что нам в любом случае светят одни несчастья?

— Цыц, женщина! А ты разве не знаешь, что все зло плохого человека переходит в того, кто его убьет?

Теща испуганно уставилась на Розея:

— Во всяком случае, не было нужды возвращать к жизни гайдзина, да еще с таким трудом.

— Будда сказал, что жизнь священна. И что хорошего дала бы нам его смерть? Зато теперь мы на этом человеке что-нибудь заработаем. Разве все американцы не богачи? Только посмотрите, как они одеты. И взгляните на их страшно оружие. Уж наверняка это какой-нибудь американский самурай. И я ни капли не сомневаюсь, что его слуги, узнав, где находится хозяин, сумеют отблагодарить нас. Неужели непонятно? Они спасут нас от войны!

Брат Розея фыркнул.

— Война, война, война! Прям больше ни о чем говорить не можешь. О да, они нас спасут! Не иначе, вот этот — без головы. А может, тот, что еще жив? Нет. А почему? Потому что они так же бессильны против самураев, как и мы.

Невестка согласно закивала.

— Во всем виноваты именно эти самые гайдзины. Лучше бы им убраться на свои собственные миры и оставить нас в покое. Почему ты не дал второму гайдзину умереть?

— Масае-сан, какой покой может быть при Хидеки? — мрачно спросил Розей. — Они обирают нас до нитки. Их чиновники грабят и насилуют всех кого ни попадя по всему миру. А ветви клана постоянно враждуют между собой. И нет таких законов, которые бы защищали от грабежа таких, как мы. Даймё слишком заняты интригами, им некогда думать о каких-то жалких хини. А чтобы оплачивать свою роскошную жизнь и развлечения в Мияконодзё, они доводят нас до голода налогами. Мы живем в непростые времена. И говорю вам: надвигается еще одна большая война. Я чувствую. А во время войны больше всего страдают крестьяне. Защищать деревню — моя прямая обязанность и я считаю, что лучшая наша защита — вот это!