Время барса, стр. 69
— И долго нам так брести? — спросила Аля совсем поникшим голосом, не выдержав молчаливого похода. — Хоть это-то можно узнать?
— Это — пожалуйста. Пока не выберемся к пансионату «Водник».
— И зачем?
— Займем автомобиль.
— Но почему мы туда премся? Как говаривала бабушка Вера, «я чаю, не ближний свет». А автомобиль ты можешь «занять» где угодно. С твоей-то общительностью. Слушай, Маэстро, когда ты ходил в эту свою разведку боем… Мы что, не могли уйти тем же путем?
— Нет. Я оплошал малость. Или не малость. Было слишком много шума. И теперь с нами совсем перестанут церемониться. То есть будут стрелять из всех стволов. — Маэстро улыбнулся:
— Так что тем же путем — слишком рискованно.
— А до этого как было? Пытались шампанским угостить, да догнать не смогли?
— Аля…
— Что — Аля? Нормальные герои всегда идут в обход, так? — выпалила девушка, пожав плечами. — Тогда — в обход чего?
— Иронизируешь? Или злишься?
— Да ничуть. Я просто боюсь. Жутко боюсь! Зачем ты вообще ходил в эту свою «разведку боем»?
— Узнавать.
— И что ты узнал? Что на нас облава? Вот так новость и эка невидаль! «На вас погоня, четыре коня…»
— Аля…
— На автомобиле нас быстрее всего и сцапают. Даже я, дура дурой, а соображаю: те, по чьему приказу убили Ландерса, люди влиятельные. И когда им надоест разыгрывать товарищей и придет пора отстреливать дичь, нас то есть, они это сделают без лишних хлопот. Дороги для них перекрыть — раз плюнуть. И мы в угнанном авто будем как кильки в банке. В стеклянной. Выцеливай и валяй на выбор.
— Резон в твоих словах есть, но… Разъезжать беззаботными туристами мы как раз и не станем. А сразу по получении колес покатим в пансионат «Мирный».
— Что «Водник», что «Мирный»…
— Не скажи. Именно оттуда руководят охотой. На нас.
— И — что?
— Останется поинтересоваться только, кто все это затеял и почему. И где скрывается Лир. И кто он такой.
— Влад, время и события сделали меня совсем не любопытной, ты хоть это понимаешь? Больше всего мне хочется сейчас прикинуться ветошью, мирной рыбачкой Соней и свалить отсюда куда угодно, хоть на Каймановы острова, и можно до конца дней и по гроб жизни! Я уже сыта по горло чужими играми, я жить хочу счастливо, я хочу, чтобы что-то происходило в моей жизни, ты понимаешь, происходило, а не случалось! Да, мне еще дорога страна, но больше уже дорога как кладбище: здесь где-то погибли мои родители… Но я пренебрегу заботой о могилах, тем более что и бугорков от них никаких не осталось, и, может быть, для тебя, бойца насквозь невидимого фронта, это в порядке вещей, то мне…
Аля присела на корточки, закрыла лицо руками.
— Тебе плохо? — встревоженно наклонился над ней Маэстро.
— Нет. Извини. Погоди немного. Я сейчас соберусь. Извини.
Девушка вздохнула несколько раз, подняла потемневшее лицо, но слез на глазах не было.
— Ты умница.
— Нет, Влад. Просто… я такая же, как ты. Мне некуда идти. Поэтому нам по пути. Веди.
— Тогда — пансионат «Мирный». Там нас не ждут.
— Нас нигде не ждут, — произнесла Аля потерянно.
— Не расстраивайся, девочка. Не мы одни такие.
— Ты думаешь?..
— «Когда я пришел на эту землю, никто меня не ожидал… Я пошел по дороге со всеми, и сам себя я отпевал…»
— Что это за песня?
— Стихи Николаев Гильена, а вот автора музыки не вспомню.
— Красивая. Но не очень веселая.
— А я хотел тебя утешить.
— Песней?
— Ну да.
— Хм…
— Поэты знают истину.
— Думаешь?
— Истина в том, что никого не ждут на этой земле, и каждому приходится воевать за место и под солнцем, и под звездами, но… Человек не только не находит то, что хотел, но и теряет то, что имел. А когда оглянется… Жизнь уже спешит к закату, и ему нечего вспомнить, кроме войны и огня. И — не о чем жалеть.
— Это банально, Маэстро.
— Может быть, если огонь для тебя — лишь метафора, а война — понятие истории и философии.
— Ты загрустил?
— Вряд ли.
— Не грусти. Ведь гореть куда лучше, чем гнить.
— Да?
Аля только пожала плечами. Потом вздохнула горько:
— А вообще-то… Все это пустое мудрствование, а по жизни… по жизни я точно знаю: у тех, у кого есть папа и мама… или были хотя бы в детстве… им жить куда проще. А уж воевать и подавно.
— Наверное, ты права.
— Я не «наверное» права, я права во всем. И ты это знаешь! Ой!
Аля ступила неловко, нога заскользила по камню, и девушка упала. Маэстро мигом оказался рядом, на лице его читались озабоченность и страх.
— Ничего… — произнесла Аля, кусая губы.
— Не ври! Тебе больно? Напряги ногу… Умница… А теперь попробуй встать.
— Ага. — Девушка глянула на Маэстро, глаза его были совсем рядом. — Влад, а если у меня перелом, ты меня пристрелишь, да? Чтобы не мешала выполнять «боевую задачу»?
Если Маэстро и хотел пошутить, то, увидев в глазах девушки затаенный страх, передумал, ответил искренне и просто:
— Нет.
И в этом ответе Аля услышала такую смертельную усталость… И ничего не нужно было объяснять, ни о чем не стоило говорить… Девушка просто уткнулась ему в куртку и заплакала.
Маэстро прижал ее к себе, гладил по голове, пока девушка не перестала всхлипывать…
— Влад… Ты не обижайся на меня… Ты добрый, хороший… Я правда совсем не понимаю, как ты стал тем, кем стал… Но все-таки… все-таки я тебя боюсь… иногда…
— Не переживай, девочка. Иногда я и сам себя боюсь.
— Я больше не буду поскальзываться. Просто я устала. И еще… еще мне жутко страшно скакать по этим камням и через эти кусты куцые продираться… Так и кажется, где-то там гадюка затаилась и стоит мне наступить, как она… 0й!
Видишь, только упомянула, а у меня — душа в пятки и мороз по коже… Даже не мороз — судорога. Я никогда не думала, что такая трусиха, а тут… Кажется, мне никогда не было так страшно. — Аля помолчала, выдохнула, скривившись:
— Меня трясет, ты чувствуешь?! Ползти по этим жутким камням, а особенно через кусты!
Бр-р-р!
— На деле боимся мы не змей, а нашего представления о них. Может быть, того, канувшего в небытие, мира рептилий, враждебного всякому теплокровному… А может, того, что во всяком ползующем на брюхе гаде — что-то от сатаны, а сатана и есть смерть… Для человека образ врага, и извечного, и наиболее нежелательного, подсознательно ассоциируется именно со змеей.
— Какой ты у-у-умный… Влад, если так ты хотел меня успокоить, это тебе снова не удалось.
— Погоди, Аля. — Маэстро задумался на секунду, произнес:
— Нас гораздо больше пугают сформированные нашим же воображением страхи, чем их реальный источник. Змеи, которых ты боишься, не живые.
— Как это — не живые? А какие же? Дохлые?
— Ты страшишься того, что нарисовало твое усталое воображение, твои растрепанные переживаниями нервы уже загодя, заранее, боятся этой красочной чепухи, посылая сигнал о близкой опасности в мозг, требуя от него команд на соответствующее действие… А их, этих команд, нет! И нарастает напряжение, появляется скрытая истерия. Ты просто устала, девочка.
— От жизни?
— Скорее, от ее отсутствия.
— Тогда, может быть, отдохнем немного?
— Нельзя. Солнце уже садится. Нужно идти, а то в темноте ноги побьем.
— А вот темноты я уже не боюсь. Пошли.
Глава 54
Через четверть часа они уже сидели, прислонившись к громадному монолиту скалы. Вернее, это была даже не скала: похожий на каньон почти отвесный обрыв был расчерчен слоями тектонических пород, и человек знающий мог бы прочесть по ним историю земли легче, чем сказку по простой книге… От этого величественного могущества, так близкого к вечности, становилось не по себе. А море… Оно было куда ближе людям, чем подавляющие своей грозной монументальностью камни, оно было живым и понятным. Солнце уже купалось в нем, засыпая; в затухающем пламени заката море перекатывало играющие янтарным светом густо-малиновые волны на гладкие ложа камней и отступало назад, потемневшее, сонное, шурша захваченной с собою горстью земного праха… И так — из года в год, из века в век, всегда.