Тропа барса, стр. 70
— Еще как!
Олег встал, вынул из секретера два пухлых томика. Это не были альбомы в принятом смысле: фотографии были напиханы между плотными картонными листами безо всякой системы и порядка…
— Это ты? Ушастый какой! И беззубый!
— В первом классе…
— А здесь — черный, как негр… Знаешь, ты был очень красивый мальчик.
— Да я и сейчас ничего…
— Кто бы спорил!
Аля бережно переворачивала страницы, рассматривая черно-белые фотографии…
— Ты знаешь… Наверное, жизнь раньше была счастливее… А люди УЖ точно счастливее! У них… У них глаза другие.
— Да разные были люди… Всякие. Хотя ты права: столько дерьма на поверхности не плавало.
Она открыла афганский альбомчик — он был не в пример тоньше.
— Это ваш отряд?
— Несколько человек. Здесь не все. Вообше-то в Афгане нам строго-настрого запрещали снимать, но это попервоначалу. Да и…
— Вы после боя?
— Да.
— А чего такие веселые?
— Все живы. Тогда были все живы.
— Олег… А поле боя, оно, наверное, жутко выглядело? Гончаров пожал плечами:
— Скорее странно. Да и не подходит здесь название «поле боя». Не Бородино ведь и не Ватерлоо. Засадами работали: мы на них охотились, они — на нас…
— Я не поняла, почему «странно»?
— Когда «духи» отступали, они, как правило, не уносили убитых, оставляли. Но забирали оружие и одежду. Всю одежду. Как они успевали это сделать в бою — непонятно. На выжженной земле оставались лишь обнаженные трупы. Это… От этого бывало как-то не по себе. Особенно сначала. Потом привыкли. Человек ко всему привыкает.
Аля переворачивала страницу за страницей, рассматривая снимки. Этот лежал отдельно. Он выскользнул из пачки фотографий и упал на пол.
Аля быстро подняла. Еще не рассмотрев как следует, она заметно побледнела…
— Это Афганистан? — спросила она едва слышно.
— Да.
Гончаров тоже рассматривал снимок, думая о чем-то своем, и не сразу заметил ее состояние.
— Это после боя… Вернее… Это не бой был — побоище. Нас подставили, как колченогих щенков. Погибли все, кроме троих. Здесь нас только двое, третий был в госпитале в это время.
— Погибли все… Олег, а как звали вот этого, рядом с тобой?
— Барс.
— Барс?
— Володя Егоров. Наш командир. Девушка замерла; ее рука, державшая фото, словно ослабла разом.
— Олег… Такая фотография была у нас дома… В альбоме…
— Где?
— Так вот почему мне сразу показалось, что я знаю тебя давно… Олег… Это — мой папа.
— Барс?!
— Папа…
Глаза девушки наполнились слезами, она закрыла ладонями лицо:
— Я вспомнила… Я все вспомнила.
Часть четвертая
ПРОШЛОЕ: «ТОЛЬКО ТРИ НОЧИ»
Глава 36
19 августа 1991 года, 3 часа 40 минут
Огонек вспыхивал через равные промежутки времени, вырывая у тьмы край света.
Мужчина не произносил ни слова. Женщина пыталась разглядеть его лицо в те крохотные секунды, когда вспыхивал светлячок сигареты, но видела только жесткие, хорошо очерченные губы и крутой подбородок. Все остальное угадывала: темные, почти черные уголья глаз, ямочки на щеках — они всегда словно смеялись, когда он только собирался улыбнуться… И, конечно, она представляла саму улыбку — искреннюю, белозубую, и выгоревшие на солнце вихры, и невероятную нежность сильных, загорелых рук…
В маленькой комнатке деревенского дома пахло сеном, которым был устелен чердак, в приоткрытое окно ветерок приносил ароматы ночного бора, смолы, хвои… И еще было здесь что-то неуловимое, домашнее, что и делает жизнь такой простой и понятной, отметая все несущественное, глупое, тягостное.
— Ты знаешь, Алька похожа на тебя… Даже страшно до чего… Хотя это, говорят, хорошо, когда девочка на отца похожа — счастливая будет, — произнесла женщина тихо. — О чем ты снова задумался, Егоров?
Мужчина ничего не ответил, только покачал головой. Она услышала его вздох.
— Слушай, Егоров, расскажи, какая у тебя была подружка там, в Афгане?
— Наташка…
— Не-е-ет, я не ревную, ты не подумай. Просто никогда не поверю, чтобы такой мужчина, как ты, мог бы обойтись столько времени без женщины… И, пожалуйста, не надо меня разуверять, это будет как-то нечестно… По от ношению к ней…
Только… Только и имени ее говорить не нужно, ладно? А то… Ну ты понимаешь…
Нет, ты не подумай, что я ревновала, когда ты был там… Даже была благодарна ей… Пыталась представить, какая она, и не могла… Вернее, не хотела… Мне просто казалось, что ты лежишь с нею где-то в вагончике, закрыв глаза, она ласкает тебя, а ты видишь меня… И еще — я беспокоилась… — Женщина повернулась на бок, положила голову на ладошку. — Беспокоилась, что она неумело тебя ласкает, и ты так и не сможешь расслабиться и на следующий день что-то сморозишь такое, что тебя ранят… Или, наоборот, устанешь от ее навязчивых, бурных ласк так, что назавтра чего-то не заметишь, упустишь и попадешь в госпиталь… Ты знаешь, я никогда не думала о том, что ты нас с Алькой можешь бросить или… Или — погибнуть… Ты мне не поверишь, но я знаю… Я знаю, что у нас с тобой будет как в сказках: они прожили долго-долго и умерли в один день…
Наташа наклонилась, налила из стоявшей на полу большой оплетенной бутыли в стакан, сделала маленький глоток:
— Как хорошо… Еще холодное и совсем не кислое. Будешь?
— Не-а.
— А я очень хочу пить после, ты же знаешь… Только сегодня вместо воды вино.
— Этак мы с тобою сопьемся, — произнес мужчина, и она почувствовала улыбку в его голосе. — И будет у Альки мама-алкан, папа-алкан и собака Булька.
— Собаку еще завести нужно.
— Заведем. Какого-нибудь ушастого спаниеля.
— И маме Наташе достанется еще один ребенок. А папа, как всегда, станет пропадать по делам… Которые вы, мужчины, почему-то считаете важными…
— Но ведь они действительно…
— Глупый ты, Егоров, — перебила Наташа. — Ты хоть понимаешь, что у нас праздник?
— В смысле?
— Просто праздник. Самый большой праздник за всю нашу семейную жизнь. Это первый отпуск, который мы проводим все вместе: ты, я и Алька. Ты понимаешь, как это важно?
— Понимаю, — пробурчал он.
— Ничего ты не понимаешь… Ты большой, очень сильный и очень добрый, но ты порой… Ты что, думаешь, я хоть на грош верила той белиберде, что ты писал в письмах? Про штаб, виноградник, тихие будни и теплые звездные ночи дружественного, идущего по пути социалистического строительства Афганистана?.. А сейчас? Пропадаешь постоянно, то на неделю, то на три, то на месяц…
— Не сопи…
— А я не соплю! Ладно ездил бы в те же командировки, как нефтяники или газовики… А то ведь… И не завирай только, что ты отдыхаешь на прибалтийских пляжах! Я это по загару вижу!
— Наташ, ты же знаешь, работа…
— У всех людей, кроме работы, есть еще и дом!
— Ты мой дом, — тихо произнес мужчина, наклонился и поцеловал жену в мочку уха.
— Ты и Алька. — Он помолчал немного, добавил:
— Если бы вас не было, мне стало бы некуда возвращаться. А так — я же всегда возвращаюсь. И всегда помню о вас. И пишу вам письма.
— А вот это просто здорово… Ты даже не представляешь, как мы с Алькой ждем твоих писем! Звонки — это не то. Люди привыкли перезваниваться, а я не могу привыкнуть, словно, кроме двоих, при разговоре присутствует кто-то третий… И говорить приходится о всякой ерунде, а вовсе не о том, что важно…
— А ты знаешь, что важно?
— Конечно. Важно то, что я тебя люблю. Важно то, что ты меня любишь. Ты меня любишь, Егоров?
— Да.
— Странные вы, мужики. Вы это, даже если знаете, говорить не спешите. Или боитесь показаться слабыми или сентиментальными?
Он пожал плечами.
— А зря. Для нас очень важно это слышать. Всегда. Важно то, что у нас есть Алька и что она нас любит, а мы ее… А все остальное… Кстати, у тебя отличный слог, я раньше и не подозревала… Может, тебе бросить эту бодягу и в писатели заделаться?