Охота на медведя, стр. 40
— Кажется, будет что-то грандиозное... — произнес маленький толстячок и заговорщицки подмигнул Гриневу. — Печенкой чую.
Олег лишь сложил губы в подобие прохладной европейской улыбки:
— Не для вас.
— Почему же? — Ухмыл толстячка сделался обиженным.
— Ваши жалкие сто пятьдесят тысяч превратятся всего лишь в миллион. С мелочью.
Улыбка снова расцвела на лице посетителя.
— Мне хватит миллиона. Мелочь оставьте себе. На чай.
Он развернулся и вышел с «гордо поднятой головой». Впрочем, выглядел оттого еще более комично: трудно гордо держать голову, если она вросла в плечи по самые уши. Олег хмыкнул про себя: ну вот, «типа построил». Мысли идиотские!
Глянул на часы.
Действие... Порой самое действенное заключается как раз в умении ждать.
Даже если не знаешь чего.
Глава 47
Телефон запиликал через минуту.
— Медведь?
— Он самый.
— Ха. Ты не уехал?
— Нет.
— У нас тут поговаривали... И Брунхильда, помнишь ее?
— Смутно.
— Эта перечница уже раскатала статью на полосу... Дескать, мошенство есть не ловкость рук, а блуд финансового ума! Так ты вернулся?
— Я уезжал?
— Прекрати, Медведь, мы же солидное издание...
— Да. Я вернулся.
— И — что?
— Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?..
— Прекрати, Олег. Брунхильда — старый травленый кадр. И ее скандалезы аргументированы. Если ты не хочешь получить по всей морде в нашем глянцевом брехунке к концу недели...
— До конца недели не то что рынок, мир может поменяться.
— Это метафора?
— Это жизнь, старичок.
— Я подъеду к тебе, Медведь?
— Не сегодня.
— Чтобы попасть в номер, к четвергу я должен иметь материал!
— Старайся.
— Так я буду его иметь?
— Помнишь, как в песне, Гулин? «Думайте сами, решайте сами...»
— Не бурей, Медведь! Ты же сам понимаешь, если я собираюсь тявкать поперек характера самой Брунхильде, я должен дать нечто! Иначе эта стерва меня схрустит, как пачку чипсов!
— Не наговаривай на себя, Гулин! На целую пачку ты не тянешь!
— Я буду у тебя через полчаса. Лады?
— Я занят.
— Позволь узнать, чем?
— Загляни на биржу.
Не успел Олег прикоснуться трубкой к рычажкам, телефон запиликал снова:
— Олег Федорович? Это «Факты», Седьмой канал. Светлана Заметельная.
— Какие люди...
— Не до реверансов. Мы внизу, под вашей конторой. Могу я подняться с оператором?
— Я занят.
— Интервью займет всего пять минут.
— Тем более. Как, вы говорите, называется ваша программа?
— «Факты». Это новостная...
— Сейчас мы можем говорить только о сплетнях.
— Олег Федорович, у нас хорошие информаторы на бирже... За час после открытия вы скупили акций на три с лишним миллиона.
— То ли еще будет...
— Вам не кажется, господин Гринев, что вы слегка хамите?
— Да? Кому?
— Прессе. А пресса этого ох как не любит.
— Мне дело надо делать, милая барышня, а не о любви прессы думать. Вы же не обиделись.
— Конечно нет. Обиды — удел горничных. Так кто за вами стоит, Гринев?
— Без комментариев.
— Все заметили господина Борзова, но в такой игре — ведь речь идет о сотнях миллионов или даже о миллиардах долларов...
— Для репортера у вас слишком богатое воображение.
— Для мелкого брокера у вас слишком недюжинный замах.
— Я не брокер, я финансист.
— Я не репортер, я корреспондент.
— И все это очень приятно. Что дальше?
— Господин Гринев, ведь речь идет о контроле над колоссальным количеством предприятий реального сектора России, в такой игре даже господин Борзов — не фигура! Так, пешка подставная! А вы тогда кто?
— В экономике всякое бывает.
— Любому непредвзятому гражданину понятно, что эти предприятия — их благосостояние или, наоборот, разорение — это не экономика. Это политика. А в канун выборов — большая политика.
— Вам бы романы писать, мадам Заметельная.
— Мадемуазель.
— Очаровательно.
— Так вы заказываете нам пропуск? Мы поднимаемся.
— Стоит ли так торопиться?
— Работа такая, Олег Федорович. Нужно вывести клиента из состояния покоя.
— Вывели?
— Боюсь, нет.
— До свидания.
— Репортаж о бирже будет, господин Гринев. И прокомментирую я его так, чтобы вас невзлюбили сильно!
— За что такая немилость?
— Я не просто корреспондент, я специальный корреспондент! Но вы вряд ли видели хоть один мой репортаж.
— Сожалею.
— Нет в вас сожаления. Так вот, господин Гринев! Я умею отличать реальные фигуры от скоморохов в кукольном театре! На чьей руке вы натянуты перчаткой, Медведь? Кажется, такое у вас прозвище среди своих?
— Это не прозвище, это профессия.
— Так кто для вас свои, а кто — чужие, господин Гринев?
— Хотел бы я сам это знать.
— Финансист не знает, на кого работает?
— Хорошее завершение для репортажа, вы не находите, мадемуазель Заметельная?
— Кажется, я слышу в ваших словах сарказм.
— Вам не кажется. К вашей фамилии слабо подходит слово «мадемуазель».
Лучше — «товарищ».
— Но не вам.
— До свидания и успеха.
Глава 48
Олег положил трубку. Телефон тут же запиликал.
— Медведь? Это Гога.
— Да?
— Что — «да»? Ты быкуешь?
— Слегка.
— Ничего себе, слегка! К обеду вломился на пять лимонов настоящих денег!
Это — слегка?
— Что есть пять лимонов в масштабах вечности?
— Медведь, не томи! Рынок мертвый, ты даже если не пять вольешь, пятьдесят, он не воскреснет.
— Гога... Каждый хочет получить лишний миллиард. Но не каждый может.
— Ты кого имеешь...
— И каждый делает свою игру, — не дал договорить брокеру Олег.
— Медведь, не пыжься! Не твоего уровня такая игра, и даже не твоего босса Чернова. Кстати, где он?
— Какое мне дело? Теперь босс я.
— На кого ты работаешь, Олег?
— Догадайся с трех раз.
— Медведь, не томи...
— Гога, мы знаем друг друга тысячу лет. Я когда-нибудь кому-нибудь хоть что-нибудь сливал?
— Только пенки. Да еще такие, какие выгодны тебе. Самое противное, что тебе все всегда верят.
— Ну, положим, не все, не всегда и не во всем.
— Но теперь ты зарвался, Медведь!
— Ты позвонил, чтобы мне это сказать, Гога?
— Нет, согласись, Олег, чутье у меня есть!
— Отменное.
— Я ведь из наших позвонил первый!
— О да.
— Медведь, ведь на бульон изойду, ну намекни хоть...
— Мы победим.
— Да?..
— По всему фронту боевых действий.
— Против кого?
— Против всех.
— Ты не Медведь, ты злая собака!
— Делайте вашу игру, господа. Пока не поздно! Все, кто хочет стать богатыми, — станут.
— Медведь, ты словно меду обожрался — так сладко поешь! Но обрушил рынок ты круто!
— Как смог.
— Уважаю. Но... Я же умный. Ты не можешь делать свою игру. Значит, делаешь чужую. Или...
— Или?
— Кто-то использует тебя, но ты ведь умный, Медведь, значит — и ты кого-то используешь.
— Такова жизнь, Гога. А что собираешься делать ты?
— Честно? Как все: ждать.
— Вваришься поздно — получишь крохи с барских столов.
— Ничего. С такой игры и крохи будут с индюка, а куски — вообще с мамонта.
Таким, как я, их не проглотить. Таким, как ты, Медведь, тоже. С кем делишься?
— Без комментариев. Думай, Гога.
— У меня копчик так и свербит.
— Может, тебе нужно к проктологу, не ко мне?
— Злая собака Баскервилей!
— «Голова-плечи».
— Что?!
— Не ори. Перевернутая.
— Не смеши, Медведь. Чтобы вытащить эти фантики из-под «грунта», и вывести на «плечо»...
— Гога, ты хоть соображай! Неужели ты думаешь, я полез бы в такую авантюру, если бы не... — Медведь закашлялся, делая вид, что едва не проговорился в азарте.
— Актер из тебя хреновый, Олег. Но мысль я уловил. Пожалуй, побыкую слегка, и ребятам посоветую. Но голову прозакладывать не рискну.