Огонь на поражение, стр. 9
– Похоже, этот ковбой был прав. Доктор тоже определил: судя по всему, острая сердечная недостаточность. Я сказала, что этот господин, Майкл Фемминг, – у него был страх полетов.
– Ну да. У сердечников это обычное дело. Они вечно чего-то боятся: работу потерять, СПИДом заболеть, умереть во сне. Адреналин, что ли, лишний в крови, вот и боятся; я читала в каком-то журнале.
– Тогда у нас вся страна – сердечники.
– Налить? Тебе нужно…
– Давай.
Кристина выпила порцию двумя глотками, позвенела кусочком льда о стенки бокала.
– Анжелка…
– Да?
– А что теперь с часами-то делать?
– Хм…
– Понимаешь, я хотела сказать, но сначала вся эта суматоха с врачами, потом… Потом, я боялась, начнутся дурацкие вопросы: почему да отчего… И вообще… Он же мне их подарил…
– На память…
– Ну да. Получается, я последний человек, с которым он разговаривал…
Может, он просто знал, что умрет, – сердце болело, а он терпел… Налей-ка еще.
– Сердечная недостаточность не приключится?
– Не-а. Я девушка крепкая. Так что с часами делать будем?
– А ничего. Пусть полежат. Я вот тут подумала, Кристинка: если бы мой Серега нашел на дороге бумажник с десятью штуками и отнес его в отделение, как придурок… Что бы я с ним сделала?
– Значит, оставляем?
– А как же! Тут за каждый бакс улыбаться – щеки сводит…
– Ладно. Пополам?
– Не соблазняй. Это же твой профит. Хотя я ведь тоже подставляюсь…
Значит, три штуки из десяти – будет честно.
– Ну ладно. Но мне что-то все равно неспокойно…
– Это от нервов. Давай по маленькой – и смену сдавать.
Ирвин Ф. Стилберг подходит к «вольво». Дверь не заперта, он садится за руль, достает из-под сиденья ключи.
Его профиль – в прорези ночного оптического прицела. Щелчок, голова чуть дернулась и откинулась назад.
К машине подходит человек в длинном черном плаще, черной шляпе, темных очках. Открывает дверцу. Берет с пассажирского сиденья «дипломат» – единственный багаж, с которым прибыл господин Стилберг. Заваливает труп на бок, чтобы машина казалась пустой. Поднимает стекло. Захлопывает дверцу.
Из аэропорта в сторону Москвы мчится «БМВ». На огромной скорости. За рулем – человек в черной шляпе и темных очках. Даже если было бы светло, разглядеть его лицо нелегко. Трудно даже определить, мужчина это, женщина или подросток.
Глава 5
– Не спеши, – услышал Низами за спиной. Рука с зажигалкой застыла на месте.
Лоб, щеки, спина – все тело мгновенно покрылось липкой холодной испариной.
Низами узнал голос.
– Хлыст, отвяжи девочек и уведи отсюда. Пусть Лейла присмотрит за ними. То, что здесь будет, – не для их глаз.
Низами неловко повернулся на постели, встретился взглядом со стоявшим, прошептал посеревшими губами:
– Ахмед…
Хлыст – здоровенный мужчина, Иван Хлыстов, телохранитель Ахмеда и начальник его «тайного приказа» – перерезал шнур, каким были связаны девочки, глянул быстро на Низами – у того кожа на спине стала «гусиной», плечи и руки пробила судорога и смертельно захотелось помочиться. Острая, как ожог, боль пронзила спину.
– Гад!.. – Одна из девочек пантерой бросилась на «экс-эмира», сдирая острыми коготками полоски кожи со спины, Хлыст спокойно и заботливо подхватил девчонку под мышку, другую – могучей ладонью под живот, слов-но щенка или котенка, вынес обеих из комнаты и через мгновение вернулся.
– Хорош красавец, а? – хмыкнул Ахмед. Хлыст усмехнулся в ответ. Недобро усмехнулся. И – очень спокойно.
Низами потянулся за халатом. Там, в кармане – маленький никелированный браунинг.
Хлыст носком сапога опрокинул стул с халатом на пол.
– Это тебе больше не пригодится. Подошел, больно свел руки за спину, вытолкнул с кровати к дверям:
– Пошли!
В большой гостиной Низами, голого, усадили на массивный ореховый стул спиной к закрытому жалюзи окну, лицом к камину. Поленья горели ровно и мощно. В камине, чуть с краю, стояла жаровня, где накалялись металлические щипцы, штыри, клещи…
Лицо Низами сморщилось, слезы покатились по щекам, он плакал в голос, подвывая тонко, словно попавший в западню шакал…
– Ахмед… Ахмед… – Слова сливались в протяжный, полный смертельного страха вой.
Ахмед подошел и влепил затрещину громадной пятерней. Вой как обрезало.
Один из охранников поглядел на Ахмеда, тот кивнул, охранник подошел к Низами с полным стаканом водки.
– Пей!
Низами выпил жадно, как воду. Перевел дыхание… А может, его еще не убьют?
Может, Ахмед не знает всего и мстит только за то, что он избил мальчишку и позарился на девок? А кто бы не позарился…
Но почему Ахмед жив, почему? И Хлыст – они же уехали в первой машине, от нее один остов остался, а от людей – пшик, ничего, даже не трупы – обгорелые лохмотья непонятно чего… Непонятно чего?..
– Ахмед, дорогой, что ты собираешься?.. Просто, как только пришло известие о том, что ты попал в засаду… Эти охранники, они хотели… Мне пришлось самому с ними разобраться… А девчонок – у тех могла истерика случиться, ну я и… – Низами умолк на полуслове, сам вдруг поняв, что несет полную ахинею… Страх, ужас, похожий на неотвязный ночной кошмар, овладел его телом, мозгом, – он не мог ни думать, ни говорить. Только предощущение дикой, нечеловеческой боли… В его расширенных зрачках плясали отблески пламени камина – алые язычки в черной глубокой влаге…
– Ты знаешь, Низами, я всегда был уверен, что предашь именно ты. Я не знал кому, я не знал когда, но в главном – даже не сомневался. А когда ты начал создавать свой мост из Азии через Москву на Запад, когда на чал потихоньку оттеснять старых и ставить своих людей, я понял – скоро. И не мешал тебе. Дел у меня, ты знаешь… А лишняя «линейка» под рукой всегда пригодится.
– Ахмед…
– Заткнись! Я говорю. Ты вот мнишь себя умницей, а главного не учел: нашим растительным наркотикам без хорошей переработки – грош цена… Я понимаю, тебе прежде всего нужно было убрать меня, взять дело в руки… Как будто тебе его кто-то отдаст…
Пока ты копошился – я не мешал. От твоих действий тоже прибыль, это лучше, чем ничего. Но главного ты не углядел, умник: будущее за синтетическими наркотиками! Они круче забирают, они много дешевле, их легче транспортировать. И заниматься этим можно только там, где есть аппаратура, – в НИИ, в крупных городах… Вот этим я и занимался. Мою активность заметили. И активизировали тебя, чтобы от меня избавиться. Если бы это даже удалось, ты вряд ли бы прожил много больше. Хотя больше – это лучше, чем ничего.
Ахмед засмеялся, но в его смехе не было ничего веселого.
– А сейчас тобой займутся люди Хлыста… Двое подошли сзади, связали руки за спиной стула, ноги прикрутили к ножкам.
– Ахмед, я прошу тебя, я прошу… Я все расскажу, только не нужно так, пожалуйста… Я сам все расскажу…
– Рассказывай, слушаю. Ребята заняты приготовлениями, они не мешают ни мне, ни тебе. Пустячок, а мне приятно. Да, может, тебе интересно, как мы с Хлыстом целы остались? Чутье, милый, чутье. Оно с годами обретается, а у Хозяина – год за три может пойти… А то и за пять. Мы просто вышли у леска, да обратно – по старинке, пешочком…
– Ахмед! – высоко, надрывно взвыл Низами. Подручные Хлыста деловито взяли инструменты..
– Ax, это… – усмехнулся Ахмед. – Мне нужно, чтобы ты вспомнил все, даже то, чего не было! – Он обернулся к Хлысту, бросил коротко:
– Начинайте!
Человек неторопливо собрал снайперскую винтовку. Готово. Гладит, любуется оружием.
Темнеет. Окна особняка светятся, но плотно зашторены жалюзи. Человек устанавливает инфракрасный прицел.
Неясные мерцающие фигуры. Прицельная рамка перемещается поочередно от одной к другой, пока в ней не застывает голова сидящего на стуле. Две другие фигуры наклонились, и их инфракрасные изображения – всех троих – слились. Это мешает снайперу.
Но вот фигуры отделились. К сидящему движется одна – в руках ее что-то очень горячее, то, что красит все изображение, размывает его. Но снайпер не обращает на это внимания: в прицеле четко зафиксирована голова сидящего. Длинный изящный палец медленно ведет «собачку». Щелчок, и голова в прорези прицела вспыхивает ярко-алым.