Любовь и доблесть, стр. 92

– Бросьте, Вернер. Ситуация была такова: если бы я не отключил Конга, то сам пошел бы на корм. Не крокодилам, правда, а псам или гиенам: по мне, это не многим лучше. В мои планы вовсе не входило познание тонкостей африканской экзотики с такой стороны. Да и... С сильными нужно говорить на их языке.

– Поживем – увидим, правильно ли вас понял Джамирро. – Он усмехнулся:

– Как бы то ни было, президенту Джеймсу Хургаде очень нравится, когда все враждуют со всеми. Больше скажу: он заботится об этом.

– Интриги мадридского двора?

– Как же без них. Интриг не бывает лишь там, где нечего Делить. А эта земля – богата и щедра. Вы встретили Джамирро случайно?

Вопрос повис в воздухе. Словно острая иголочка кольнула Данилова под сердце: Сашка Зубров? Но лицо его осталось Непроницаемым, как маска.

– Я подумаю над этим. На досуге.

– А почему вы не сказали мне, что были гостем Летней Луны?

– Видите ли, господин фон Вернер... – Данилов почувствовал раздражение, но сумел сдержаться. – Вы мне не опекун, не любимая теща и даже не отец-командир.

Я уже вполне большой мальчик, все решения принимаю сам, ответственность за все со мною происходящее возлагаю на себя и делиться с кем бы то ни было чем бы то ни было, кроме денег, не намерен.

– Чем вам так деньги не угодили? – смягчился Вернер.

– Деньги – это меньшее, что мы можем предложить ближнему, но притом чуть не единственное, что способно помочь по существу.

– Сформулировано витиевато. Но точно. Я тоже не люблю деньги. Они превратили мир в большой бардак.

– Люди не стояли в стороне...

– Люди... В бедных странах они живут как животные: им нужна пища, секс и сон. В богатых... В богатых в людях сумели воспитать иллюзию безопасности. И понятие счастья заменили понятием комфорта и личной значимости.

– Вы знаете, что такое счастье? – приподнял брови Данилов.

– Счастье – иллюзия, и каждый выдумывает ее для себя сам. Если хватает воображения. – Вернер прикрыл веки, замер, на мгновение превратившись в глубокого старика. – Мне надоела Африка, – тихо выговорил он. – Мне хочется в старую добрую Германию, где уютные пабы, где за стаканчиком пива можно сидеть бесконечно и бесконечно же разговаривать о незначимых, но милых вещах...

Страсть к камням заставила меня покинуть мой мир. И я тоскую по нему, наверное, всю жизнь. Но без этой страсти, как и без этой тоски, я бы был никем.

Вернер встал из-за стола, открыл сейф, вынул толстую пачку местных денег, подвинул Данилову вместе с контрактом, сказал совершенно сухим, деловым тоном:

– Это на расходы. Моя дочь не привыкла стеснять себя, но теперь, как заботливый жених, платить будете вы. В России ведь принято именно так?

– Да.

– Контракт, я надеюсь, вы изучили еще в России. Вы приняли окончательное решение?

– Да. – Данилов пододвинул к себе бумаги и поставил росчерк. Улыбнулся уголками губ, и эта улыбка не укрылась взгляда Вернера.

– Я и сам знаю, что в подобных вопросах бумажки сто мало. Вернее, не стоят ничего. Но с ними спокойнее. Они приводят мир в порядок. – Он помолчал, улыбнулся дежурной, искусственной улыбкой:

– Я рад. Заиметь охранник одним ударом свалившего Конга... Да будет вам известно, этот свирепый пасынок природы два года назад прославился тем, что разодрал пасть льву-трехлетку. Джамирро гордился свои подопечным.

– Конгу не повезло. Я не трехлеток, Вернер усмехнулся:

– Надеюсь. Вы хотите выбрать оружие?

– Пожалуй.

– И все-таки... Было бы хорошо, чтобы вам не пришлось им воспользоваться.

Склад оружия располагался километрах в пяти от особняка на самой окраине поселка. Рядом было прекрасно оборудованное стрельбище и чуть в стороне – площадка для пейнтбола Герберт фон Вернер сопровождал Данилова: они поехали на открытом, почти антикварном американском джипе по ухоженным дорожкам поселка.

На складе Данилов выбрал «малый джентльментский набор»: модернизированный «Калашников», специальную снайперскую бесшумку климовского производства, «стечкин» и наган образца тридцать восьмого года.

– Не хотите взять «узи»? Массированность огня...

– ...бесполезна, если первыми тремя выстрелами не получится свалить троих нападавших.

– Вы правы, Олег! – Выяснилось, что Герберт фон Вернер был давним поклонником стрелкового искусства. – Я стреляю несколько старомодно, но точно.

Сейчас масса всяких глянцевых журналов, издаваемых продавцами оружия и вербовщиками. Калибр, скорострельность, элегантность... Единственное, что имеет значение, – это точный выстрел!

Данилов только пожал плечами.

– Оружие стало модой! – не унимался Вернер. – Самое простое: приобрести крупнокалиберный ствол и чувствовать себя непобедимым. И все – фильмы! Когда супермены на экране эдакими спринтерами убегают от автоматных очередей, меня охватывает брезгливость. А что зрители? Эти «дети Голливуда» лишь аплодируют в кинотеатрах! Хотите испытать оружие? – спросил он вдруг.

– Потом. Когда пристреляю по руке.

– Мне нравится стрелять. Снимает напряжение.

Вернер извлек из маленького чемоданчика два старомодных «люгера» с удлиненными стволами.

– Точный выстрел – единственное действие, приносящее мгновенный результат, – сказал Данилов.

– Отлично сформулировано! Хотите пари? – задорно предложил Вернер.

– Нет.

– Сегодня особенный день. Доставьте старику удовольствие.

Вернер лучился азартом. Словно это не он час назад в отгороженных от мира алмазных кладовых с блестевшими от упоения глазами говорил о тщете сущего...

...Мишени появлялись, двигались и исчезали беспорядочно. Вернер застыл в классической позе дуэлянта и поражал их одну за другой, пока «парабеллум» не замер. Доктор искусств и права повернулся к Данилову:

– Вы должны попасть по семи мишеням за меньшее время. Всего их четырнадцать. Выбор оружия за вами.

Данилов улыбнулся одними губами. Ребячество старика его забавляло.

Первая мишень появилась над бруствером. Данилов вскинул «Калашников» и огрызнулся двумя короткими прицельными очередями. Мишень рухнула, остальные так и не появились: он просто-напросто перебил тросы, приводящие в действие систему. На все ушло не более полутора секунд.

Данилов опустил автомат. Вернер озадаченно молчал. Потом сказал:

– Вряд ли можно засчитать такой результат. Это совсем не по правилам.

– В бою нет правил. И главным является не выбор оружия, а выбор цели. И – кратчайшего пути к победе.

Глава 72

...Теплый ветер ласково ворошил волосы, запах океана наполнял легкие, и Данилову казалось, что он в этой стране не просто давно: он живет здесь годы, десятилетия! И сияние алмазов, и смуглая жрица лунной любви, и поединок со звероподобным громилой, и полет над джунглями, и огни марокканских особняков – все это превратило слякотную московскую зиму в дальнюю даль, в сон, в небытие... Как сделались небылью и унылые вечера в продуваемой сквозняками неуютной гостинке, и смрадный смог морозными утрами, когда чадящие авто томились в пробках, а сам Данилов пытался делать пробежки по обледенело-мокрым тротуарам; и сгрудившиеся люди в метро, шагающие пульсирующими потоками по заведенным раз и навсегда маршрутам... Подземка жила своей жизнью, но вот жизнью это назвать было совсем трудно. Скорее – кругом. Впрочем, подземелья обладают какими-то особыми свойствами времени... Все там ненадежно, преходяще, мнимо... И люди там не являются ни отдельными личностями, ни толпой... Более всего к ним подходит определение классиков марксизма: «массы». Массы колеблющиеся, пустые, тревожные, подчиненные заданному чередованием поездов ритму и еще чему-то, чему и названия не найти...

Тревога. Пока еще неясная, заваленная ворохами перекрывающих друг друга трехдневных впечатлений, она была похожа на мерцающую ленту огоньков в ночи, оберегающих путника от падения в черную невидимую пропасть... Но вот источник тревоги Данилову не давался. В чем он? В показной бесшабашности Зуброва? В дикой, жестокой ярости Джа-мирро? Во взгляде белобрысого охранника – как его бишь, Ганса или Фрица? В безумных зрачках доктора Вернера, когда сияние бриллиантов заливало замкнутое пространство холодным пламенем мнимого могущества и бессмертия? В холодном взгляде этого странного немца сквозь прорезь прицела «парабеллума», срезающего пулями копеечные кружки мишеней?..