Любовь и доблесть, стр. 63

– Что? – испугалась женщина, услышав незнакомый голос – Про девчонок сбежавших кто-то знает?

– Кому до них теперь дело?

– Про них молчи.

– Борис, ты где? Кто это? Данилов скривился, кивнул Борису:

– Представь меня.

– Это мой приятель. Твое дежурство кончилось?

– Да.

– Ну и вали оттуда. И лучше – подальше. В село, к бабке, к тетке, к едрене фене, но подальше, поняла?

– Ага. Поняла.

– И раньше чем через месяц не объявляйся, если жизнь дорога.

– Ой, – севшим голосом произнесла женщина.

– Не ойкай. Ноги в руки и – мотай.

– Ага.

Слышно было, как женщина бросила трубку, словно ядовитую змею.

Борис повернулся к Данилову:

– И что теперь?

– А сам как думаешь?

– Зачем Папе Рамзесу зачищать моих людей? Так грубо и в такой спешке? При его-то возможностях?

– А ты не глуп.

– Ты много видел у глупых таких домов?

– Да всяко.

– Зачищают не ваши?

– Нет.

– Тогда – люди заказчика работают. Того, что Принцессу велел умыкнуть.

Слушай, а она точно Принцесса?

– Ты еще сомневаешься?

Борис вздохнул:

– Уже нет, – помедлил, произнес:

– Не убивай меня. Деньги ты получишь. Дай мне за это шанс.

– На что?

– На жизнь.

– Шанс у тебя уже был. – Данилов замолчал, жестко сложив губы, добавил:

– У каждого из нас был свой шанс. Но он никогда не повторяется дважды.

– Я уеду. Далеко. Совсем далеко. И жить буду иначе.

– Это вряд ли. Свое прошлое мы носим с собой.

Борис подошел к окну, взял с подоконника пачку, вставил между губ сигарету, чиркнул колесиком зажигалки.

Звон и хруст слились в один звук, голова Бориса дернулась, и он мешком рухнул на покрытый ангорским ковром Пол. В стекле, украшенном витражом, появилась маленькая дырочка, от которой паучьими лапами ветвились треки.

Данилов рывком перемахнул в другой конец комнаты. Снова раздался треск стекла, и пуля впилась в ножку кресла, откусив от нее длинную щепу. Соседний дом был метрах в сорока не меньше. И – на западе. Это был шанс. Хороший. Люди когда речь идет об их возлюбленной жизни, склонны всегда преуменьшать свои шансы. Особенно постфактум. «Шанс выжить был один из миллиона!» Ерунда. Шансы всегда – один к одному. Или выживешь, или нет.А снайпер – серьезный противник. Но не безнадежный. Данилов замер. Подобрал тапку, метнул в вазу на столике. Ваза упала, покатилась по столу и свалилась на пол. Снайпер никак себя не проявил.

Значит, не из слабонервных. И стреляет только наверняка.

Данилов подполз к подоконнику, отыскал на полу шнур, потянул. Тяжелые портьеры сошлись наглухо. Быстро подполз к трупу. Вытащил из кармана брюк ключи, бумажник с двумя кредитками, подобрал отключенный мобильный, выдвинул ящик прикроватной тумбочки, к которой покойный так навязчиво стремился. Толстая пачка долларов, перетянутая резинкой. Еще две, свернутые в рулончики, но пожиже. Так сказать, жалованье доверенным лицам. И – пистолет, конечно.

Итальянская полицейская «беретта» с длинным хоботом профессионального глушителя.

Послышался звон стекла по подоконнику, в дырочках, пробитых пулями, заплясали пылинки в длинных лучах света. Обе пули попали в стену близ плинтуса и увязли в ней: стена под слоем штукатурки была деревянной. Человек с винтовкой на верхнем этаже соседнего трехэтажного особнячка явно просил нервных удалиться. По крайней мере, из комнаты. А что это означает? Только то, что «нервных» уже ждут «на номерах», внизу. Одно радует: шансы не изменились. Они никогда существенно не меняются. Или живой, или мертвый.

Глава 49

По лестнице Данилов не пошел: уходить тем же путем, что появился при таких навязчивых проводах, слишком хлопотно. Он проскочил коридор, вернулся в бильярдную, окна которой были занавешаны наглухо, осмотрелся: в глубине комнаты маленькая дверца. Подошел. На замке. Что там хранил покойный? Или – пионерская привычка все запирать от лихих людей? Ни один из ключей покойного Бори к замку не подходил. Мудрить некогда.

Данилов выстрелил из «тишака». Пуля попала в сердцевинку замка. За дверью оказалась маленькая винтовая лестничка. Данилов скатился по ней в крохотную персональную котельную. Еще одна дверь. Не заперта. Гараж. В гараже мирно дремал громоздкий, как катафалк, «ровер». Стекла тонированы вглухую. Сам гараж открывался электронной системой. Можно было бы, как показывают в боевиках, выскочить на джипе прямо на супостатов, громыхая и постреливая во все стороны, но тотально не попадают «охотники» только в кино. А при наличии работающего снайпера такая лихость даже и лихостью бы не была – просто самоубийством.

Данилов быстро прошел по гаражу, нашел то, что искал, с помощью тесака и пружины сотворил с педалью газа немудреные изменения, заклинил руль, отделил от связки ключ зажигания, забрался в автомобиль, завел, привел пультом в движение подъемный механизм гаражной двери, выскочил, захлопнул дверцу машины. Пустой «ровер» двинулся к выезду из гаража. Олег ринулся в котельную, заблокировал дверь, взлетел по лесенке, проскочил бильярдную, вернулся в спальню, подошел к портьере и затаился за нею, наблюдая в отверстие, столь любезно пробитое чужой пулей. Мозг Данилова работал сам собой, рассчитывая отклонение пули при столкновении со стеклом. Из «тишака» попасть проблематично, на сорок метров «полицай-беретта» с глушаком сработает впустую. Олег приготовил «смит-и-вессон».

Автомобиль выехал из гаража самокатом, шторка на приоткрытом окне третьего этажа соседнего дома дернулась, и снайпер влепил две пули подряд в крышу движущегося «ровера». Нервы. Когда цель близка, человек забывает об осторожности. Данилов поймал размытый силуэт в черную рамку прицела и плавно спустил курок. Выстрел щелкнул бичом, снайпер кувыркнулся в комнату, но Олег этого уже не видел.

Подхватив «тишак» в левую руку, он скатился по центральной лестнице, оказался в холле, подбежал ко входной двери, привязанный им охранник продолжал лежать в той же позе, лицом вниз, вот только затылок его был проломлен пулей и вокруг головы натекла небольшая, кажущаяся черной, лужица. Данилов затаился за косяком.

Безликий человечек влетел в комнату, наставив пистолет на лестницу. Олег выстрелил дважды. Тяжелая пуля попала в бедро и сбила вбежавшего с ног, вторая – раздробила правое предплечье у локтя, и он лишился сознания: болевой шок. К профессии он уже не вернется. Смерти не служат калеки.

Олег снова пересек дом, на этот раз оказавшись в гостиной выходившей на широкий балкон. Его он проскочил и замер за длинным ящиком густой декоративной зелени.

Машина нападавших была припаркована чуть в стороне. За рулем стойко сидел водитель. Данилов ждал.

Напарник снайпера показался из дома напротив, уложив на плечи раненого стрелка. Водитель двинул автомобиль в их сторону. Олег прицелился, уложив пистолет-"тишак" на каменный парапет, и спокойно спустил курок. Человек с раненым на плечах словно споткнулся и упал. Пуля попала в голень. Водитель действовал профессионально: он перекрыл автомобилем сектор обстрела, дав возможность раненым заползти в салон; сам же показался из верхнего люка и открыл из коротенького «скорпиона» с глушителем плотный огонь по парапету балкона. Пули взметнули целые фонтаны земли, срезали несколько декоративных деревьев и свалили прямо на балкон две кадки. Как толь-ч ко огонь прекратился, Данилов выглянул и увидел удаляющийся хвост автомобиля. Стрелять вслед было можно, попасть – нельзя. Через пару секунд автомобиль свернул в проулок и скрылся.

Данилов .ринулся в дом, вбежал в холл и упал навзничь: левую сторону лица обожгла острая боль. Он услышал выстрел и – провалился в беспамятство.

...Олег бежал сквозь душную мглу, длинная трава спутывала ноги, и ему приходилось продираться сквозь ее стебли, словно сквозь сеть. Тяжелые, сладко-гнилостные ароматы орхидей душили, дыхания не хватало, сердце, казалось, выпрыгивало из груди, но он бежал и бежал, раздвигая заросли, становившиеся все гуще, туда, к девчонке на берегу, стоявшей там нагой и беззащитной перед несущимся на нее беззвучным смерчем... Он добрался до песка, но песок оказался зыбучим, он затягивал, и каждый шаг давался невероятным усилием воли. Он попытался бежать по кромке воды, но и теперь его ноги вязли, а вода скатывалась с ног каплями прозрачной ртути. А потом капли делались твердыми и превращались в камни. В красные, точно сгустки запекшейся крови, в зеленые, словно пролежавшее несколько лет под накатом прибоя бутылочное стекло, в белые, желтые, синие... Они вовсе не были красивыми, эти камни, это были настоящие природные сапфиры, рубины, изумруды и, конечно, алмазы – белые, голубые, красные, желтые... Они ждали огранщика, чтобы явить миру свою вечную, неповторимую красоту, чтобы... Олег запнулся, упал навзничь, чувствуя, как тяжелая, удушливая волна накрывает его с головой, а когда поднял голову – не увидел ни песчаного пляжа, ни темной густой зелени позади... Смерч разметал все, выжег до коричневой окалины, и ему казалось, что он чувствует во рту вкус этой окалины, и это был вкус крови...