Мэтт и Джо, стр. 15

15

Мы — одни. Как на пустынном острове из поэмы. Только ты и я. Как в стародавние времена, когда людей на земле было совсем немного. Еще до того, как Мак-Нэлли был маленьким. В самом начале начал. Лагуна, пальма, коралловый пляж. Мальчишка на одном конце, девчонка — на другом. Каждый мальчишка — Адам, каждая девчонка — Ева. Вот когда случались встречи!

Когда-то девчонок сажали на корабли и отправляли в кругосветное плавание, чтобы они встретились с мальчишками, которых никогда в глаза не видели и имен их не знали. Загоняли, будто скотину, на палубы. Вылавливали на городских улицах, забирали от фабричных станков, из деревень (а они плакали, не хотели) и увозили в Новый Свет. А может, это были отважные девчонки и прямо так и заявляли, что хотят попытать счастья? Поплывем под парусами за тринадцать тысяч миль, говорили, мы готовы сто восемьдесят дней подряд подвергать риску дух и тело и бессмертную душу, только бы найти любовь, когда приплывем на место — если приплывем. Как они поливали океаны слезами и как равнодушны были к их слезам океаны! Девчонки из Англии, Ирландии, Шотландии, Уэльса и мальчишки из колоний оказывались вдруг лицом к лицу, и сердца их взыгрывали или никли. Как у нас сегодня? Каждый мальчишка — Адам, каждая девчонка — Ева, и каждый акр земли за холмом — Эдем, который надо открыть и исследовать.

Ну, так как же должны вести себя люди, если их только двое на всей земле? Шагнуть на свет из тени рассудка? К свободе сердца и желаний?

Наши линии жизни слились в одну. Мы сами этого хотели, и это сбылось. Мы сами создали этот день и себя поместили в нем. А может, мы выпустили тигра и оставили дверь нараспашку? Неужели правда, что нет никого из взрослых, чтобы крикнули нам: «Не туда, не так, вернитесь!»? И никого из ребят, чтобы наябедничать и потом еще дразнить? Неужели правда, что немыслимые мечты вдруг стали сиюминутной явью?

Путь, пройденный до конца. Ни налево не повернешь, ни направо. И дальше хода нет.

Над головой — неоглядное небо. Пустыня света, и в ней таится великий холод. Эта всеобъемлющая пустота, до нее рукой достать. Протянешь руку — и ничего нет. И вблизи нет, и тянись хоть за миллион миль, все равно ничего нет. Только ты сам.

Мы здесь одни, без никого, мы приехали слишком рано.

16

Не похож ли Большой Мэтт сейчас скорее на Маленького Мэтта? Был же когда-то на свете такой мальчик. Лицо красное, и росточком такой невысокий. Стоит в яме. Будто его протащили за волосы через изгородь. Неловко как-то смотреть. Даже очень, если честно признаться. Верней сказать, просто стыдно. Стыдно за себя, за свои переживания, за то, что она с ним. Господи, это сколько же лет ты по нем с ума сходила, Абби?

Куда девался блистательный Мэтт? Разве скажешь по виду, что этот Мэтт — чемпион? Или по звуку? Вон пыхтит, как паровоз. Еще того обиднее. Еле спустился с обрыва, будто у него перелом ноги и необходимо наложить гипс. Большой Мэтт, лихой парень. Он был моим героем, мама. Я столько раз видела его во сне.

Может, это кто-то подшутил?

Вон он положил портфели на землю, разжимает и сжимает пальцы, будто мозоли на ладонях натер. Это от нескольких-то книжек? От двух завтраков? О, как пали сильные! А теперь он смотрит на нее украдкой, исподтишка, хотя притворяется, будто разглядывает землю. Разглядывает с такой необыкновенной сосредоточенностью, будто хочет увидеть, какие породы залегают на глубине в двести футов. Но глаза направлены на нее, это точно. Ишь хитрый. Выглядывают из-под ресниц. Из-под его длиннющих ресниц.

— Тут пчелы, — сказал он, почему-то задыхаясь.

Потрясающе!

— Наверное, рой.

Так он что, на пчел смотрел? А вовсе не на нее?

— ПЧЕЛЫ? — негодуя, громко переспросила она.

— Ага.

— Чего это ты о пчелах беспокоишься?

Он вздохнул. Какой глубокий вздох. Печаль мирская.

— Я не беспокоюсь.

Плечи опять вверх-вниз: вздохнул. И колени вон дрожат.

Немыслимо! Большой Мэтт слаб в коленках!

Сейчас он упадет в обморок, Абби. Хлопнется на землю без памяти. И ты будешь обмахивать его и приводить в чувство. Сестра милосердия Абигейл Найтингейл! Может, у него солнечный удар? Или внезапный приступ кори? Да и он ли это на самом деле? Наверно, у Большого Мэтта есть двойник, может быть, брат-близнец, но вдвоем они никогда не показываются. Они подменяют друг друга в середине каждого состязания. Один выбегает со старта, а на финиш примчался уже другой. Так из двоих получается Чемпион, но каждый врозь — одно сплошное разочарование. Ну можно ли так обмануться в мальчишке?

— Ты любишь попугаев?

Попугаев? Да еще таким неузнаваемым, дрожащим голосом. Больше похоже на девчонский. А попугайчики такие милые, летают туда-сюда, будто радужные стрелы в воздухе носятся. Еще только этого не хватало!

— Кто ест попугаев, тот глубоко порочный человек! — громко произносит она.

— Кто это ест попугаев?

— Ты, вот кто!

Лицо страдальца. Снова глубоко вздыхает, вздернул и опустил плечи.

— Я не о том, чтобы их есть…

И побрел в сторону, голову повесил.

Ну и пусть, кому он вообще нужен? Кто бы стал через улицу переходить ради того, чтобы с ним поздороваться? Кто бы стал прикалывать его портрет к стенке?

Она повернулась к нему спиной. Так они и стоят — на расстоянии и спиной друг к другу.

— Джо, — проговорил он, почти плача. — Ты теперь уже больше не моя подружка?

У нее по спине ледяные иголочки. Неловко до чего. Что тут ответишь? Надо же так попасться! Села с ним в поезд, чуть не целый час сидели бок о бок в вагоне — в полном молчании. А она навоображала бог знает чего, будто это — величайшая любовь века. Подначивала. Манила. Сама и виновата. Разве он был настойчив, напорист, самоуверен, как положено мужчине? Разве вел себя как настоящий мальчишка? Это она привела его сюда. Она сюда приезжала в прошлом году, по геологии. Такая была потрясающая экскурсия, такой незабываемый день! Их привезли на автобусе к этой вот самой яме. Лазили тут с девочками повсюду, смотрели, искали окаменелости. Красота такая, солнце, на душе легко и просто. Было что потом вспомнить, хотя тогда об этом не думалось. И вот теперь она испортила себе такое прекрасное воспоминание.

Ой, Мэтт, случилось что-то ужасное. Разве может мечта так отличаться от действительности? Ведь ты — чемпион, мальчишка, который всех оставляет позади. Как же ты теперь оказался таким обыкновенным?

Но когда Абби поглядела вокруг, воздух был полон солнца, отраженного в пчелиных крылышках. Воздух — сияние.

Встрепенулась тревога. Но он ведь не мог уйти далеко? Она же только на минутку отвернулась. Вон и портфели стоят рядышком. Так мило они выглядят бок о бок. Видно, ладят друг с другом. Хорошая пара. Не ссорятся. И никаких сложностей. От этой дурацкой мысли на глаза навернулись слезы. Синий чемоданчик и коричневый ранец. Абби и Мэтт вместе. Но где же настоящий Мэтт?

Ну, и чёрт с ним. Какое ей дело?

Туча пчел. Интересно, сколько пчел составляют рой? Десять тысяч, или двадцать тысяч, или больше? Летают и летают вокруг и так грозно жужжат. Господи, ну чего им надо? Почему не улетают? А вдруг они заберутся к ней в волосы?

— Мэтт…

Наверное, пчелы прилетают на акацию. Или они живут здесь? Воздух, тяжелый от медвяного духа, волочит свои молекулы по самой земле. Попугаи носятся туда-сюда, словно ими из луков выстрелили. И лягушки. И кузнечики. И порхающие стрекозы. Дрозды и сороки, бабочки и жуки.

— Мэтт, ты где-нибудь тут есть?

Но произносит это нерешительно, вполголоса, так что ее и не слышно на самом деле за гудением, жужжанием, стрекотом, щебетом и хлопаньем крыльев — за голосами этого кишащего живностью мира. У нее, может быть, нет больше права звать его? Чего только она тут не думала, этим, верно, его и оттолкнула? Ее мысли, как злые чары, перенесли его отсюда куда-то, и осталось одно воспоминание…