Путешествие за семь порогов, стр. 7

Близился полдень, когда в Бадарминском ущелье послышался ровный далёкий шум. Шофёры, грузившие вещи, переглянулись.

— Наши идут… Встречные!

Удивительно далеко в таёжной тишине разносится такой необыкновенный для здешних мест звук — рёв моторов автомобильной колонны. Прошло не меньше часа, пока он приблизился и наполнил Бадарму своим эхом. Колонна машин, идущая из Светлогорска в Ангодинск, остановилась под выступом, где стояло зимовье.

И тогда Саша Крапивин пошёл за Гринькой, чтобы выполнить поручение Нарымского. Но Гриньки не было в зимовье. На столе лежал листок бумаги, и на нём огрызком карандаша нацарапано: «Я ушёл, не ищите, всё равно не найдёте». И действительно, обыскав всю округу, шофёры не нашли никаких следов Гриньки и Карата.

9

Смеркалось. Одинокая машина шла громадным полем, покрытым ребристыми ледяными буграми. Иные торосы достигали высоты двухэтажного дома. Турока замерзала поздно и трудно, всё время ломая лёд, громоздя льдины одна на другую. И сейчас она была в торосах вся — до Ледовитого океана.

Саша включил фары и в первый раз за дорогу покосился на беглеца. Может, так и быть, помириться? Переживает, поди? Но беглец бессовестно и сладко спал, поклёвывая носом. И собака дремала, свернувшись калачиком у него в ногах. Саша недовольно хмыкнул и снова уставился вперёд, туда, где по голубеющему в сумерках снегу лился жидкий жёлтый свет фар. Свалился же ему этот сорванец на голову неизвестно за какие грехи, отвечай теперь за него!

Узнав, что к Бадарме идут встречные машины, оказывается, он залез на чердак и там пережидал беду. Встречная колонна не могла долго стоять в Бадарме. Гринька просидел в своём укрытии до тех пор, пока не ушли машины. И тогда, совершенно закоченевший, явился в зимовье отогреваться. Саша накинулся было на него, но осекся: парень едва стоял на ногах. Пришлось отложить воспитательные меры до лучших времён.

Так и вышло, что они остались на Туроке одни, без товарищей, которые могли бы помочь, когда машина попала в западню.

Треск льда показался Саше разве чуть потише пушечного выстрела. Машина стала, накренилась, свет фар упирался прямо в чёрную воду. Крапивин рывком распахнул дверцы:

— Прыгай!

Не успели выскочить, как хлынула вода. Вездеход стоял посреди реки, возле крохотного безлесого островка, оседлав подломившуюся и чуть затонувшую льдину. К счастью, место было мелкое. Колёса, однако, очутились в воде. Самостоятельно из этой западни не выскочить.

— Давай обратно, — сказал Саша после короткого раздумья.

Они влезли, захлопнули дверцы. Кабина наполнилась паром от дыхания, от мокрых валенок.

— Может, какая машина подойдёт? — робко спросил Гринька.

— Некому, — угрюмо отрезал Саша. — Здесь без трактора не обойтись.

— Где его возьмёшь?

— В Воробьёве трактор. Километров двадцать. — Саша махнул рукой. — Тебя ведь не пошлёшь. А мне колёса крутить надо. Морозом схватит — бригадой не вырубишь. Каюк, Крапивин… — Саша повернулся к Гриньке: — Тут километра за четыре речка будет, Кимжа, деревня там маленькая, вроде Дондугона. Иди ночуй. Дойдёшь?

— Может, там трактор есть? — загорелся Гринька.

— Нету трактора. Три избы, понял? Даже лошади нету.

Но Гринька не торопился выходить.

— Топай! — приказал Крапивин.

Замёрзшими губами Гринька еле выговорил:

— В Воробьёве пойду.

— Не думай даже.

— Пойду в Воробьёво.

— Нянчиться тут с тобой! — взорвался Крапивин. — Сказано: топай в Кимжу.

Гринька молча открыл дверцу.

— Стемнеет скоро. Фонарик возьми.

Гринька опустил плоский фонарик в карман.

— Поворот не пропусти! — уже кричал ему вдогонку Саша, стоя на подножке. — Направо будет!

— Ладно, — отмахнулся Гринька.

Поворота он не пропустил. Он постоял на дороге, освещая фонариком тропинку, которая вела к деревне, разглядел рыбацкие шесты, торчащие из снега. И всё. И не пошёл по ней, а мимо. Вскоре мелькнул на берегу и скрылся за деревьями жёлтый маленький огонёк…

У Гриньки гудели усталые ноги. Он понимал, что слишком много берёт на себя. Но свернуть на Кимжу он не мог. Будь что будет: надо выручать Сашу.

Гринька шёл под нависшими скалами, хребты которых подпирали небо, шёл белой равниной, по которой ветер гонял сухую снежную пыль, а рядом, то обгоняя, то отставая, бежал Карат.

Длинная это была ночь, самая длинная в Гринькиной жизни. Не будь Карата, он помер бы, наверно, со страху, когда услышал вой вдалеке. Кто-то выл так отчаянно и так страшно, что Гринька остановился и вряд ли пошёл бы дальше, если бы не спокойствие Карата. Он шёл, а впереди что-то выло и выло с каждым Гринькиным шагом, выло чуть громче и громче. Волосы на голове шевелились от этого неустанного жалобного и свирепого вопля среди ночи.

Гринька остановился в густом тумане, луч фонарика почти не пробивал его. Днём Гринька увидел бы, что идёт по узкой ледовой кромке, у самого берега, а река тут на всю свою небольшую ширину свободна ото льда. Это она ревела и грохотала между камнями, торчавшими из-под воды, как чёрные зубы. Это был первый порог Туроки — Чёрный Бык. Гринька миновал его, но ещё долго слышал медленно затихающий в отдалении рёв.

Рассветало, когда он подошёл к Воробьёву. Большая деревня расположилась на пологом берегу, длинная, в одну улицу. Перед домами стояли знакомые машины.

10

Через двое с половиной суток, миновав бесчисленное множество торосов, островков и больших островов, наледей, трещин и промоин, колонна вышла на берег, на настоящую обкатанную дорогу. Подъём, спуск, подъём — и вот впереди в ранних сумерках замерцали огни.

— Пожар там, что ли? — Гринька показал Саше Крапивину на дымное зарево.

Они въехали в ворота с вывеской «АТУ-1», что обозначало «Автоучасток № 1». Никаких строений не было. Стояли сотни машин, под их радиаторами пылали костры. Гринька спрыгнул в снег, пропитанный соляркой. Несколько человек из колонны подошли к нему, кто-то хлопнул молча по плечу, кто-то нахлобучил ему на лоб шапку. Завхоз Проворов, наклонившись, обдал его запахом табака.

— А ну-ка покажите мне молодца, — послышался голос Нарымского. — Ну-ка, поближе сюда, дай-ка хоть рассмотрю хорошенько. — И, помолчав, спросил: — И что же ты намерен дальше делать? У тебя тут хоть знакомые есть? Или прямо к отцу, на ЛЭП?

— Родня тут, — сказал Гринька.

— Адрес-то хоть знаешь?

Гринька сказал адрес.

— Это недалеко, — сказал Нарымский. — Однако одного не отпущу. Может, Крапивин, доведёте его?

— Ладно.

— Поглядывайте за этим… индейцем. Как бы ещё чего не выкинул. Хоть и выручил он тебя, Саша, и прошагал по морозу ночью, но… за парнем глаз нужен да глаз.

… Светлогорск сиял огнями палаточных окошек. Палатки стояли улицами и наполовину затонули в снегу, обвисли, обросли куржаком. Их круглые трубы дымили. Справа от дороги, в больших ямах пылали чурки и целые брёвна. Строители отогревали землю, чтобы рыть котлованы под фундаменты домов.

В другое время Гринька не упустил бы случая поглазеть. Сейчас, он замечал эти диковины мельком и ни о чём не спрашивал. Во рту у него пересохло, гулко стучало в висках. Он стал бояться, что уснёт на ходу, — такая вдруг нашла на него слабость. Было жарко. Гринька едва успевал смахивать испарину с лица. Саша подошёл к какому-то дому, отворил дверь — Гриньке ударил в глаза электрический свет, запахло извёсткой, заговорили какие-то люди. Гринька не слышал и не понимал о чём. Он съёжился, стараясь не стучать зубами. Опёрся о косяк, но из щели так свирепо, ураганно дуло, что он отшатнулся и стал сползать на пол.

Саша подхватил его на руки. Гринька раскрыл глаза, воспалённые, невидящие, и громко выговорил:

— … Коробкину Егору Матвеевичу… Дяде моему передайте…

Говорил он эти слова уже без памяти.