Учение дона Хуана (перевод Останина и Пахомова), стр. 36

26 декабря 1964 года, суббота

Дон Хуан поинтересовался, искал ли я ящериц. Я ответил, что искал, но не нашел, и спросил, что случились бы, если бы одна из них умерла в моих руках. Дон Хуан сказал, что если умрет ящерица с зашитым ртом – это нехорошо: гадание в этом случае прерывается. Кроме того, это означает, что ящерицы порвали со мной дружбу и мне на долгое время придется расстаться с «чертовой травкой».

– На какое именно? – спросил я.

– Года на два, а то и больше.

– А если умрет вторая ящерица?

– В этом случае тебе грозит великая опасность, ибо ты останешься один, без провожатого. Если она умрет до начала гадания, от него еще можно отказаться. Но тогда придется отказаться навсегда и от «травки». Если же ящерица умрет на твоем плече во время гадания, прерывать его нельзя, но это уже полное безумие.

– Почему?

– Потому что все лишается смысла. Ты остаешься один, без провожатого, и видишь всякую жуть и бессмыслицу.

– Почему бессмыслицу?

– Потому что ты видишь сам, без помощи ящерицы. Эти видения никуда не ведут. Это значит, что «чертова травка» пытается избавиться от тебя, гонит прочь.

– Кто-нибудь испытал это?

– Да, я сам. Без мудрости ящериц я едва не сошел с ума.

– Что же ты видел, дон Хуан?

– Кучу всякой чепухи. А что еще можно увидеть без направления?

28 декабря 1964 года, понедельник

– Дон Хуан, ты говорил, что «чертова травка» испытывает людей. Что ты имел в виду?

– «Травка» напоминает женщину и, подобно женщине, льстит мужчинам, расставляя им на каждом шагу ловушки. Тебя, например, она заставила натереть мазью лоб. Предупреждаю: она постарается сделать это еще раз. Не уступай ей, относись к ней спокойнее. «Травка» – лишь одна из дорог к тайнам знания, есть и другие. Вся хитрость «травки» состоит в том, чтобы заставить тебя поверить, будто ее путь – единственный. По-моему, бессмысленно тратить свою жизнь на один-единственный путь, особенно если у него нет сердца.

– А как узнать, дон Хуан, есть ли у пути сердце?

– Прежде чем окончательно вступить на него, спроси: «Есть ли у этого пути сердце?» И если ответ будет отрицательным, выбери другой путь.

– Но как узнать наверняка, что у пути нет сердца?

– Это совсем не трудно. Вся беда в том, что никто не задает этот вопрос; и когда человек убеждается наконец, что выбрал путь без сердца, тот уже способен погубить его. К этому времени лишь немногие могут остановиться, поразмыслить – и свернуть с этого пути.

– Дон Хуан, как задать этот вопрос правильно?

– Возьми да и задай!

– Я имею в виду, нет ли какого-нибудь специального способа? Ведь я могу солгать себе и поверить, что услышал «да», хотя ответ был «нет».

– А какой смысл лгать себе?

– Ну, скажем, этот путь может казаться приятным и доставлять мне радость.

– Чепуха! Путь, лишенный сердца, никому и никогда радости не доставляет. Идти по нему – тяжкий труд. Зато путь с сердцем – легок; его любишь без всяких усилий.

Внезапно дон Хуан изменил ход нашего разговора и заявил, что мне нравится «чертова травка». Пришлось сознаться, что я испытываю склонность именно к ней. Тогда дон Хуан спросил, какие чувства я испытываю к его гуахо – дымку, и я ответил, что даже мысль о нем пугает меня до потери сознания.

– Я предупреждал тебя, что при выборе пути следует отбросить прочь страх и гордыню: дымок ослепляет тебя страхом, а «травка» – гордыней.

Я заспорил, что без гордости невозможно ступить ни на один путь и потому нелепо требовать, чтобы я от нее отказался. Гордость помогает человеку учиться.

– Желание учиться ничего общего с гордостью не имеет, – сказал дон Хуан. – Жажда знания – наш человеческий удел; но тот, кто предпочитает, «травку», стремится к силе, а это – признак гордыни.

Не позволяй «травке» ослепить себя, ты и так уже попался к ней на крючок. «Травка» соблазняет людей, она дает им почувствовать силу, она внушает, будто они сумеют совершить такое, на что обычный человек не способен. Это и есть ее ловушка. И еще одно: путь, лишенный сердца, рано или поздно обратится против тебя – и погубит. Не много надо, чтобы умереть, но тот, кто стремится к смерти, стремится в ничто.

В декабре 1964 года мы с доном Хуаном отправились собирать растения для курительной смеси. Это был уже четвертый годовой цикл, и дон Хуан лишь наблюдал за моими действиями да напоминал, что, прежде чем сорвать любое растение, надо выбрать подходящее время, понаблюдать и поразмыслить.

Когда все составные части смеси были собраны и готовы для хранения, дон Хуан принялся настраивать меня на новую встречу со своим гуахо – дымком.

31 декабря 1964 года, четверг

– Теперь, когда ты ближе познакомился с «чертовой травкой» и дымком, ты, надеюсь, можешь решить, кто из них нравится тебе больше, – сказал дон Хуан.

– Честно говоря, дымок меня пугает. Не знаю почему, но он на меня плохо действует.

– Ты любишь лесть, а «травка» льстит тебе и, подобно женщине, делает приятное. Дымок же благороден и чистосердечен. Он не соблазняет людей, не порабощает их, он вообще свободен и от любви, и от ненависти. Единственное, чего требует дымок от человека, – это мужества. «Травка» тоже требует мужества, но совсем другого. Она, как женщина, любит мужскую силу, а дымок любит мужество сердца. Ты его лишен! Как, впрочем, большинство людей. Поэтому займись-ка лучше дымком. Он укрепляет сердце. Он не похож на «чертову травку», исполненную страстей, ревности и насилия. Дымок надежен; твоими ошибками он не воспользуется.

27 января 1965 года, среда

19 января, во вторник, я курил галлюциногенную смесь. Я предупредил дона Хуана, что испытываю к дымку неприязнь и боюсь его, но дон Хуан сказал, что я должен еще раз попробовать, чтобы оценить его по достоинству.

Мы вошли в комнату дона Хуана около двух часов дня. Он достал свою трубку, я принес угольков, и мы сели друг против друга. Дон Хуан сказал, что надо согреть трубку, разбудить ее; если я буду смотреть внимательно, то увижу, как она засветится. Он несколько раз поднес трубку ко рту и потянул через нее воздух, нежно ее поглаживая. Вскоре он легонько кивнул, давая понять, что трубка пробудилась. Я посмотрел на нее, но ничего особенного не заметил.

Дон Хуан передал трубку мне. Я наполнил чашечку своей смесью и ухватил горячий уголек деревянной бельевой прищепкой, которую припас заблаговременно. Взглянув на прищепку, старик расхохотался. Я на секунду замешкался, и уголек пригорел к прищепке. Стучать прищепкой о трубку я побоялся и поплевал на уголек, чтобы его вытащить.

Дон Хуан отвернулся и закрыл лицо руками. Его тело содрогалось. Мне показалось, что он плачет; нет, он задыхался от смеха.

Наконец, немного успокоившись, дон Хуан ловко подхватил уголек, сунул в трубку и велел ее раскурить. Это было нелегко, так как трубка была набита очень плотно; к тому же после первой же затяжки мне в рот попала труха, и рот мгновенно онемел. Я видел, что смесь в чашечке занялась, но не почувствовал дыма, как чувствуешь дым сигареты, хотя я и вдыхал что-то, что заполнило сначала мои легкие, а потом и все тело.

Насчитав двадцать затяжек, я бросил считать. Меня прошиб пот. Дон Хуан пристально взглянул на меня и сказал, чтобы я не боялся и делал все, что он говорит. Я попытался выговорить «хорошо», но вместо этого издал жуткий утробный вой, который продолжал звучать и после того, как я закрыл рот. Дон Хуан вздрогнул и снова зашелся смехом. Я хотел кивнуть в знак согласия, но не смог и пошевелиться.

Старик осторожно разжал мои пальцы, взял трубку и велел лечь на пол, но ни в коем случае не засыпать. Я думал, что он поможет мне лечь, но он по-прежнему неотрывно глядел на меня. Вдруг комната резко крутанулась, и через секунду я уже смотрел на дона Хуана из положения «лежа на боку». С этого момента все, что я видел, стало расплывчатым, словно во сне. Смутно припоминаю, что дон Хуан много говорил, а я все время лежал неподвижно.