Старшины Вильбайской школы, стр. 32
— Завтра утром в семь часов приходите все в мою комнату.
XVI
ПИТОМЦЫ И НАСТАВНИКИ
Несколько секунд переконфуженные мальчуганы простояли неподвижно в дверях комнаты Парсона, провожая взглядом удаляющегося оскорбленного, как им казалось, учителя. Каждый из них чувствовал, что участь его решена, и мысленно прощался со школой. И в обыкновенной шалости попасться неприятно, но то, что случилось с ними теперь, было гораздо хуже. Теперешняя их проделка сильно смахивала на заговор против их любимого наставника. Давно ли они чуть было не утопили его? И вот не прошло и двух недель, как опять-таки из-за них он рисковал сломать себе шею, а тут еще вельчиты подоспели со своим отвратительным снадобьем, благодаря которому он едва не задохся! Положительно мистер Паррет не может понять это иначе, как заговор против его жизни или, по крайней мере, как умышленную насмешку. Какое ему дело, против кого было направлено нападение? Он оказался жертвой обеих воюющих сторон, и, разумеется, обе стороны постигнет один и тот же ужасный приговор. Ввиду близкой общей гибели три враждующих отделения в первый раз за этот год забыли свою вражду и проявили нечто похожее на братские чувства. Как только учитель скрылся за углом коридора, Тельсон, который всегда приходил в себя первым, тихо свистнул:
— Пропали наши головушки!
— Ты думаешь, нас исключат? — спросил его торопливо Кьюзек.
— Конечно, исключат, — спокойно отозвался Парсон и медленно прошел в свою комнату.
Остальные последовали за ним.
— Что ж… Семь бед — один ответ, — заметил Кинг, стараясь попасть в тон Парсону, который был для всех фагов образцом самообладания и других геройских доблестей.
Наступила продолжительная пауза. Наконец Кьюзек вышел из задумчивости и, вздохнув, обратился к своим:
— Пойдемте, господа, к себе! Что тут стоять?
— Куда вам спешить? — отозвался на это Парсон. — Уроки учить не стоит — все равно отвечать не придется. Лучше поболтаем на прощанье.
Было решено не расстраивать компании, и таким образом в этот вечер отделению Паррета пришлось быть свидетелем самого непривычного зрелища — дружеской беседы между представителями трех враждебных партий школы. Разговор скоро оживился и перешел к обсуждению вопроса о предполагаемых новых гонках.
— Ведь нам придется распрощаться с нашей химией после сегодняшнего приключения. Как ты думаешь, Пиль? — говорил Кьюзек, обращаясь к своему другу.
На это Пильбери только мрачно улыбнулся.
— А как называется это мерзкое зелье, которым вы нас угостили? — спросил Кьюзека Тельсон.
— Сероводород, — отвечал тот с готовностью и тотчас же принялся объяснять: — Прежде всего надо взять…
— Будет, будет, — прервал его Парсон и даже руками замахал. — Не надо нам твоих лекций.
— Так о чем же прикажешь говорить? О гонках, что ли? — спросил насмешливо Кьюзек.
— В самом деле, Парсон, скажи, ты должен это знать: правда, что новых гонок не будет? — обратился к Парсону Фильнот.
— Разумеется, не будет. Что в них для нас толку, когда мы не можем положиться на честность наших противников? Кто поручится, что они не подстроят нам опять какой-нибудь каверзы?
— Что правда, то правда, — заметил Кьюзек, очень довольный, что может поддержать общее миролюбивое настроение, согласившись со своим старинным врагом. — Директорские всегда были трусами и выезжали на каверзах исподтишка.
— Кьюзек, ты забываешься, и я тебе этого не спущу! — неожиданно заявил Тельсон, вскакивая и становясь в наступательную позицию.
Разумеется, Кьюзек поспешил занять соответственную оборонительную позицию, и неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы Парсон не разнял противников вовремя, сказав строго:
— Стойте, довольно историй на сегодня! Я не позволю драться в моей комнате.
— Так пусть он извинится, — хорохорился Тельсон.
— Да я, право, не хотел тебя обидеть, — сказал Кьюзек.
— Намерен ты извиниться или нет?
— Я не говорил, что не намерен.
Тельсон удовольствовался этим косвенным извинением и замолчал.
— Говорят, что директорские взяли бы приз во всяком случае, — заметил дипломатически Пильбери, надеясь этой любезностью загладить ошибку товарища и помирить общество.
Но тактика его не удалась.
— Желал бы я знать, кто это говорит, — произнес Парсон, вступаясь в свою очередь за честь своего отделения.
— Кто? Да все наши, — отвечал Пильбери не совсем уверенно и, чтобы как-нибудь выйти из неловкого положения, обратился за поддержкой к своему другу: — С самого начала было видно, что директорские должны выиграть, правда, Филь?
— Много вы с Филем понимаете в гонках и в гребле! — заметил презрительно Парсон.
— Да столько же, я думаю, сколько и ты с твоей компанией, — огрызнулся Пильбери, не выдерживая своей дипломатической роли.
— Какая жалость, что такие прекрасные моряки не могут показать себя за неимением шлюпки!
— Чем без толку спорить, давайте лучше померяемся силами, — предложил Кьюзек. — Мы с Пилем готовы грести против вас, когда вам будет угодно. Согласны?
Парсон взглянул на говорившего, потом переглянулся с Тельсоном и наконец спросил:
— А вы не будете плутовать?
— Конечно, нет! Мы никогда не плутуем.
— Хорошо. Так в первый же свободный день мы с Тельсоном гребем против вас.
— Если завтра всех нас не выгонят, прибавьте, — сказал Кинг.
Это замечание произвело действие ушата холодной воды. Веселая компания приуныла, и беседа прекратилась.
В назначенный час подсудимые с бьющимися сердцами отправились на суд, то есть в комнату мистера Паррета.
Если бы только они могли подозревать о настоящем состоянии духа учителя, когда, заткнувши нос платком, он бежал от них по коридору, они, наверное, волновались бы меньше. Вернувшись к себе после неприятных четверти часа, проведенных в комнате Парсона, мистер Паррет бросился на стул и расхохотался, как сумасшедший. Дело в том, что серьезный мистер Паррет отличался необыкновенно тонким чувством юмора, и то, в чем каждый другой на его месте увидел бы оскорбление, поразило его только своей смешной стороной. Он сразу сообразил, как было дело, и чем больше он думал об этом происшествии, тем смешнее оно ему казалось. Впрочем, это не мешало ему помнить о дисциплине; он понимал, что как ни смешна была шутка, шутники должны быть наказаны. Поэтому, когда за дверью послышались шаги нескольких пар ног и маленькие преступники один за другим вошли в комнату, голос учителя был строг и лицо ничем не выдавало внутреннего смеха.
— Ну-с, что вы скажете в свое оправдание? — спросил он, окидывая внимательным взглядом всю шеренгу.
— Простите нас, сударь, — заговорили Парсон, Тельсон и Кьюзек в один голос.
— Стойте, не все вдруг. Парсон, говорите вы.
— Простите нас, сударь, — повторил Парсон. — Право, мы не хотели… Это вышло нечаянно.
— Что вышло нечаянно? — спросил учитель.
— Да то, что вы упали и…
Тут мистер Паррет перебил Парсона:
— Постойте. Положим, упал я нечаянно. А то, что кружка с водой висела над дверью и веревка была протянута под дверью, было также нечаянностью?
— Нет, сударь, но…
— А то, что как только отворилась дверь, в нее полетели туфли и еще какие-то вещи, — это также нечаянность?
— Нет, сударь, — отвечал уныло бедный Парсон.
— Что же было нечаянностью, в таком случае?
— Вы, сударь… то есть мы вас не ждали…
— В этом я уверен. Позвольте узнать: для кого предназначались ваши приготовления?
— Для вельчитов, сударь… Они…
Парсону хотелось поскорее объясниться, но учитель снова перебил его, обратившись к Кьюзеку и компании:
— А ваши приготовления для кого предназначались?
— Для парретитов, сударь, — был единодушный ответ.
— Так… — произнес мистер Паррет серьезно, потом, помолчав, начал: — А теперь выслушайте меня. Мне приходилось уже в этом году беседовать с вами по подобным поводам. Это не первый раз, что вы попадаетесь в недозволительных шалостях. В настоящую минуту все вы, как я вижу, очень сконфужены. Конечно, вам стыдно не потому, что вы сознаете всю нелепость вашей проделки, а только потому, что мне пришлось случайно пострадать от нее. Так или иначе, но вашим шалостям должен быть положен предел, и я вас накажу. Во-первых, до конца учебного года каждый из вас лишается прогулки на один час ежедневно, кроме суббот.