Главная тайна Библии, стр. 13

И мы не вправе утверждать, хотя многие пытались это сделать, что поскольку нам известны законы природы, а в I веке люди о них мало что знали, то, значит, Иисус не мог воскреснуть из мертвых. В другой книге я подробно рассматривал этот вопрос и мог показать, что в Древнем мире совершенно никто — за исключением евреев — не верил в то, что умершие возвращаются к жизни, а евреи не верили, что кто–либо уже воскрес или что кто–либо может воскреснуть в одиночку, опережая всеобщее воскресение. [53] Но даже если мы разобрались бы с этим, перед нами остается множество других серьезных вопросов. Во что именно верили первые христиане? Почему, говоря о своей вере, они упоминали воскресение? Можно ли рассматривать вопрос о пустой гробнице и телесном воскресении исторически — или же тут можно либо верить, либо не верить? Чем в этом нам поможет история, какую роль здесь играет вера и как эти две вещи сочетаются между собой? Это не просто вопрос, что мы можем знать, но и как мы получаем такое знание; и тогда — это вопрос о самом процессе познания.

Эдмондс и Айдинау, авторы книги о встрече Поппера с Витгенштейном, пользовались в своем исследовании двумя основными методами. Во–первых, они опросили очевидцев, чтобы убедиться, что в их распоряжении свидетельства из первых рук. Во–вторых, авторы реконструировали контекст этой встречи — образ жизни и планы двух ее основных героев. А затем они постарались создать связное историческое повествование, не утверждая, что оно абсолютно верно, но что это наиболее правдоподобная версия, которая позволяет объяснить расхождения в показаниях.

Нам предстоит сделать нечто подобное в вопросе о пустой гробнице и самом событии Пасхи. Свидетели — если они таковыми были — перед нами. Их представляет нам Новый Завет. Мы можем достаточно полно восстановить контекст: представления и ожидания иудеев той эпохи, общественную жизнь Иисуса, верования и надежды его первых последователей. Правда, тут есть третий элемент, который отличает событие I века от встречи, произошедшей в 1946 году в Кембридже. Философские вопросы, которые там обсуждались и которые вызвали горячий интерес, принадлежали тому времени и потеряли свою остроту. Поппер все больше «устаревает»; блестящее наследие Витгенштейна глубоко неоднозначно. Мы не можем сказать, изучая труды последующих философов, кто же «одержал победу» в том споре, да и можно ли вообще говорить о победе. Даже если сегодня кто–то утверждает, что один из соперников превосходит другого, это не проливает свет на десятиминутный горячий спор в Кембридже. Но с пасхальным событием все обстоит иначе. Что бы там ни произошло, оно породило нечто совершенно новое, и это новое всегда указывает на данное событие как на момент своего рождения. Поэтому нам придется рассмотреть процесс зарождения христианства и подумать, что же послужило для него толчком. Пусть версии наших свидетелей расходятся в деталях, но все равно — что–то ведь там должно было произойти.

Поскольку я подробно уже рассматривал все эти вопросы, мы можем сразу перейти к основной теме. В данной главе я хочу найти место представлений первых христиан о жизни после смерти на карте представлений античного мира — как язычников, так и иудеев. Мы получим удивительные результаты, которые позволят нам в следующей главе вернуться к самим повествованиям о воскресении, и мы сможем свежими глазами взглянуть на их характер и происхождение, а также задуматься о том, какие возможности это открывает перед историком.

2. Воскресение и жизнь после смерти в античном язычестве и в иудаизме

Итак, начнем с вопроса: как Древний мир представлял себе загробную жизнь? Тут я кратко суммирую массу свидетельств, которые подробно описаны в другой работе.

Согласно представлениям древних язычников, по дороге в подземный мир можно было двигаться лишь в одном направлении. Смерть всесильна, от встречи с ней невозможно уйти, а попав в ее царство, оттуда не выбраться. Каждый понимал, что это — неразрешимая проблема. В общем можно сказать, что в античном язычестве было два направления: одни, подобно теням у Гомера, хотели бы получить новое тело, но знали, что это невозможно; другие же, например последователи Платона, не хотели снова жить в теле, потому что быть бесплотной душой намного лучше.

В этом мире слово «воскресение» — звучало ли оно на греческом, латинском или еще каком–то языке — никогда не обозначало «жизнь после смерти». «Воскресение» всегда указывало на новую жизнь в теле после «жизни после смерти» любого рода. Когда древние люди говорили о воскресении — неважно, отрицали они его (как все язычники) или утверждали (как многие иудеи), — они говорили о двухэтапном событии, где собственно воскресению, то есть новой телесной жизни, предшествовал промежуточный период, когда тело было мертво. Таким образом, «воскресение» для них не было красивым и полным драматизма выражением, каким можно было бы обозначить то, что происходит с человеком сразу после смерти. Оно описывало то, что может произойти (хотя большинство людей отрицало такую возможность) через какое–то время после этого. Именно такой смысл имело слово «воскресение» в античном мире, пока, уже после появления христианства, не было переиначено гностиками во II веке. Большинство древних людей верили в загробную жизнь; у многих существовали на этот счет сложные и четкие представления, о чем тут нет возможности говорить; однако за пределами иудаизма и христианства (возможно, также зороастризма, хотя датировка этого явления вызывает споры) никто из них не верил в воскресение.

По сути слово «воскресение» относилось именно к тому, что происходит с телом; отсюда позднейшие споры о том, как Бог совершит это: начнет ли Он с сохранившихся костей или создаст новые, и тому подобное. Такие разговоры могли вести только те, кто верил, что в итоге получится нечто, как бы мы сказали, осязаемое и физическое. Древние люди верили в существование призраков, духов, видений, галлюцинаций и тому подобного. Большинство древних в это верили. Но они ясно осознавали, что такие феномены не имеют отношения к «воскресению». Когда говорится, что Ирод думал, будто Иисус — Иоанн Креститель, восставший из мертвых, он не представлял его в виде призрака. [54] Слова о воскресении — слова о теле. Это чрезвычайно важно понять, учитывая, что многие современные авторы продолжают ошибочно использовать слово «воскресение» как точный синоним для «жизни после смерти» в популярном значении данного выражения.

Из этого можно сделать один важный вывод. Когда первые христиане говорили, что Иисус воскрес из мертвых, они понимали, что говорят о событии, которое никогда ни с кем иным не происходило и которого никто не мог ожидать. Они вовсе не утверждали, что душа Иисуса отправилась вкушать блаженство на небесах. Они также не говорили, что Иисус стал божеством. Это просто не входит в значение слова «воскресение»: ни в иудейском, ни в языческом мире не существовало представлений о том, что воскресение как–либо связано с обожествлением. Когда древние римляне провозглашали, что недавно умерший император взошел на небеса и стал божеством, никому в голову не приходило, что кесарь восстал из мертвых. Исключение подтверждает правило: люди, которые верили, что Нерон вернулся к жизни (можно думать, что это в чем–то близко к вере в возвращение Элвиса к жизни, несмотря на то, что его могила всем известна и привлекает к себе почитателей), не думали, что он сейчас обитает на небесах.

Что же происходило в иудейском мире? Одни евреи думали так же, как те язычники, которые отрицали будущую жизнь вообще, особенно жизнь в теле. Всем известно, что такого убеждения придерживались саддукеи. Некоторые евреи соглашались с теми язычниками, которые говорили о прекрасном, хотя и бесплотном, состоянии душ после смерти. Ярким примером такого направления был философ Филон Александрийский. Но большинство иудеев того времени верили в будущее воскресение: Бог будет заботиться о душе умершего до последнего дня, когда даст своему народу новые тела и когда Он будет судить и преобразовывать весь мир. Именно в этом смысле Марфа поняла слова Иисуса по поводу смерти Лазаря, потому что она отвечает: «Знаю, что [Лазарь] воскреснет в воскресение, в последний день». [55] Вот что означало тогда слово «воскресение». [56]