Веснушки — от хорошего настроения, стр. 27

Они всем отрядом пробиваются через площадь. Идут мимо поющих колонн, мимо сверкающих труб оркестра, мимо лозунгов и транспарантов. Демонстрация начнётся минут через двадцать, и тогда новые людские потоки со всех улиц хлынут на площадь.

Ветер развевает Томины волосы. Бантики порхают, как две бабочки.

— Стасик, красивые у меня бантики?

— Нашла чем хвастаться! Если бы на тебе шлем космонавта или танкиста был — другое дело.

— Я же не солдат…

На площади — трибуна, над которой в шелесте знамён поднимается к небу памятник. По обеим сторонам трибуны толпятся люди.

Любовь Павловна просит ребят построиться по классам. Впереди колонны она ставит Стасика и Тому.

К интернатской колонне приближаются спортсмены. Строгие, подтянутые, в одинаковой синей форме, они удивительно похожи друг на друга. Наверное, там и военные есть. Танкиста Тима — будь он здесь — Стасик узнал бы сразу и громко крикнул ему слова, похожие на те, что долетают с трибуны: «Первомайский привет Тимофею Савельеву — отличнику боевой и политической подготовки!» И все бы закричали «ура!».

Но Тима нет. «Ура» кричать некому. А так хочется крикнуть…

— Стасик! Куда ты смотришь?! — толкает его в бок Тома Асеева. — Подними голову! Нам пора идти, рядом со спортсменами.

Приближаясь к трибуне, пионеры школы-интерната машут цветами. Алые галстуки взвиваются на ветру, как маленькие флажки. От майского солнышка, от цветов, от галстуков, от кумачовых знамён на возбуждённые лица ребят ложатся розовые отсветы. Всё вокруг похоже на сказку.

Тома, не сбавляя шага и слегка повернувшись к Стасику, радостно шепчет:

— Наш отряд красивее всех шагает!

Школьные колонны, прошумев на площади, рассеиваются в общей толпе демонстрантов. Перед трибуной проплывают алые флаги, портреты. В длинном, по-весеннему пёстром потоке шагают студенты, рабочие, колхозники.

Стасик смотрит на нескончаемый людской поток и снова думает о Тиме. Тим где-то далеко. Может быть, сейчас он стоит на посту и зорко вглядывается в даль. Тим охраняет мир, охраняет счастье Стасика, Томы, Любови Павловны, счастье всех, кто идёт в эту минуту в праздничных колоннах, кто живёт на этой большой и чудесной земле.

Морским прибоем бурлит нарядная площадь. Весёлые, счастливые люди шагают по праздничной земле.

Часть третья

Кострам гореть до рассвета

Глава I

Полководцы тоже могут улыбаться

Командир дивизии разговаривает по телефону. Сержант Тим Савельев тем временем оглядывает кабинет.

Кабинет похож на военный музей. На стенах — портреты полководцев; за маршалами следуют генералы и прочие военачальники, пониже рангом. Каждый — с орденами и медалями во всю грудь. Ордена лучатся, светятся, мерцают радужно, и кажется, просторный кабинет, окна которого прикрыты белыми шёлковыми шторами, весь, от потолка до пола, озарён их немеркнущим сиянием.

Полководцы на портретах как на подбор — широкоплечие, величавые, строгие, но моложавые. Ни единой морщинки на лицах. А вот у того, портрет которого висит четвёртым в ряду, вихрастого и большеглазого, вид совсем юный. Словно по его припухлым, чистым щекам ещё ни разу не прошлась бритва. Но маршальская звезда под расшитым золотом высоким воротом кителя без слов убеждает, что художник явно омолодил, приукрасил своего любимца: не мог же человек дослужиться до маршала в столь юном возрасте! Так не бывает.

Сержант смотрит с нескрываемым уважением на командира дивизии — на его орденскую, в четыре ряда, колодку, на его блестящие погоны, на усы, равных которым ни у кого нет. Разве что у Василия Ивановича Чапаева, портрет которого, видимо, неспроста висит в кабинете на самом видном месте.

Когда Чапаев командовал прославленной дивизией, генерала ещё и на свете не было. Свои знаменитые усы он завёл во время войны, которую начал сержантом-танкистом, а закончил капитаном. И ныне, став генералом, он не расстался со своими чапаевскими усами.

Незаметно оглядывая кабинет, Тим почему-то вспоминает, как однажды, выступая перед солдатами, генерал рассказывал о тех мальчишеских играх, в которых он участвовал в детстве: «На штурм» и «Разведчики». По словам генерала, эти игры многому его научили.

Тим и сам играл с ребятами в войну. Когда это было? Два года назад, пока в армию не призвали. Как время летит! Ещё совсем недавно, нынешней зимой, уезжал он из дивизии в звании ефрейтора. Теперь на погонах алеют три сержантских лычки и сверкает медаль на груди. Отныне он уже не просто танкист, а — бери выше! — командир танкового экипажа!

«Так, глядишь, постепенно и до генерала дослужиться можно, — думает Тим. — А что? Командир дивизии тоже ведь с этого начинал!»

Не впервые видит Тим генерала. Доводилось прежде встречаться и на тактических учениях, и на параде, и на комсомольских собраниях. А сегодня утром генерал вызвал его к себе с рапортом о недавней служебной командировке. Тимофей уже начал докладывать, как вдруг — телефонный звонок.

Генерал даёт какие-то указания по телефону. Тим старается не слушать: не для него этот разговор.

Наконец командир дивизии опускает трубку и, расправляя усы, обращается к танкисту:

— Продолжайте, товарищ сержант!

Тим обстоятельно докладывает о днях, проведённых вдали от дивизии, рассказывает, как отважно действовали его товарищи, выполняя служебное задание.

Генерал слушает внимательно, пощипывает кончики усов, одобрительно кивает головой. По всему видно — доволен командир! Улыбаясь, говорит с лёгкой укоризной в голосе:

— Что же это вы, сержант, всё о других да о других. А о себе ни слова, хотя… — помедлив немного, он приближается к Тиму, смотрит на сверкающую медаль на его груди. — Награда сама за себя говорит! Благодарю за отличную службу, сержант!

— Служу Советскому Союзу! — энергично вскинув ладонь к козырьку, отвечает Тим.

— Рад за вас, сержант! — генерал кладёт руку ему на плечо. — И моей первой наградой на войне была медаль «За отвагу». Так что мы с вами в некотором роде боевые крестники: начало, что у вас, что у меня, одинаковое. Продолжайте в том же духе! Грудь у вас широкая — будет где новые награды разместить! — Глаза генерала наполняются весёлым лукавством. — Кстати, а как живёт-поживает ещё один отважный воин — Стасик Комов? Помнится, обещал я позвать его армию к нам на полигон. Учение уже не за горами. Придётся выполнять обещание.

— Комов, как и прежде, полон боевого задора, товарищ генерал. Готов командовать войском до полной утраты голоса, — в тон ему, весело докладывает Тим. — Вчера я навестил его соединение. Порядочек! Никаких ЧП в моё отсутствие не произошло. Одно удручает Стасика — скоро останется без войска.

— Комов — и вдруг без войска? Каким же образом?

— Наступило лето, и интернатские мальчишки, товарищ генерал, временно разъезжаются по домам.

— Сочувствую Комову. С кем же он теперь в войну играть будет? Командиры без армии не сражаются.

— Стасику не привыкать. Минувшей осенью он бился с превосходящими силами мальчишек из посёлка Студёные Ключи. У них там свой командир — Степан Батов.

— Сын старшего лейтенанта Батова?

— Так точно, товарищ генерал. Он самый. Поселковые ребятишки теперь скрытно готовятся к атаке. Ну и Комов, конечно, тоже не сидит сложа руки.

— А вы, сержант, как думаете организовать летние игры у наших подшефных?

— Я полагаю, товарищ генерал, устроить так, чтобы ребята из интерната и Студёных Ключей совместно действовали в разведке.

— Ну что ж, не возражаю. А потом мы их на наши учения пригласим.

Тим, щёлкнув каблуками, отдаёт честь командиру, по-военному решительно делает поворот к двери. Полководцы словно оживают в своих тяжёлых, официальных рамках. А один из них, с белобрысым вихром надо лбом, вдруг, как чудится Тиму, звякнув орденами на груди, хитровато, по-свойски подмигивает ему.

Нет, вовсе и не такой уж они строгий народ, эти генералы и маршалы! Полководцы, оказывается, тоже могут улыбаться.