Если б заговорил сфинкс..., стр. 17
С восходом солнца строительную площадку окутывало облако пыли, оттуда доносились неумолкаемый грохот кувалд, и стук молотков, и зычные голоса десятников. Юго-восточную часть площадки Тхутинахт отвел под круг для экзекуций.
Рука Тхутинахта твердая, как и его принцип: «Человек с ласковым взором убог». Поэтому бывали дни, когда в круге нерадивые выстраивались в очередь, а «нравоучительная» бригада едва успела обеспечивать себя пучками папируса и измочаливать их о спины нуждающихся в поучениях.
Тхутинахт торопился. Это его чувство передалось остальным. Работали с остервенением под грозные окрики и свист розог. Анхи в первые дни совсем не появлялся здесь. Так длилось, пока строительная площадка достигла нужного размера, а по ее краям вырубили канавку шириной в локоть и заполнили ее водой Священной Хапи. Уф-ф!.. Теперь злые силы не смогут помешать строителям, не посмеют перешагнуть замкнутую водную черту. Широкое скуластое лицо Тхутинахта с умными и строгими черными глазами подобрело. Успокоились и бригадиры. Облегченно вздохнули рабочие. Вот как важно окружить себя священным кольцом! Кроме того, поверхность воды в канавке давала бригадирам постоянную и точнейшую линию горизонта, от которой следует вести вертикальные расчеты.
Тхутинахт замедлил темп работ, рассчитанный на длительное время. Правильно расставил по объектам рабочих. И принялся добиваться ритмичности. Даже «друзья палок» — экзекуторы — частенько теперь удалялись в тень и отдыхали.
Однажды в круг экзекуций угодил чернокожий мальчишка, дрожавший от страха и возмущения.
— Я не ваш, — вопил он. — Я пришел только посмотреть...
— Дай доказательство, — проворчал высокий нубиец, одной рукой крепко державший мальчишку, а другой — извлекающий гибкий стебелек из связки.
— Но у меня ничего нет, — отбивался мальчишка. — Я бедный, говорю я, совсем бедный! У меня нет доказательства...
— Зато у тебя есть спина, а у меня — вот это... — холодно заметил нубиец. — Нижний никогда не станет верхним просто так: ты будешь посылать многих, если научишься слушать старших!
На его шершавое и мускулистое плечо легла чья-то нежная маленькая ладонь, и нубиец оглянулся.
— А, это ты, Туанес, — миролюбиво произнес он.
— Вот возьми медное кольцо, а мальчика отпусти со мной...
— Смотри, Туанес, смотри. Как хочешь. Кольцо я возьму, пожалуй.
Страх мальчишки мгновенно улетучился. Он глянул на Туанес, как на царевну из сказки, и открыл белозубый рот. В глазах его теперь одно любопытство...
— Пойдем со мной, — сказала она.
— Идем. Кто красив — тот добр, — простодушно ответил мальчик.
— Как тебя зовут?
— Джаи.
— Что делаешь ты здесь?
— Я стану соколом, — не отвечая на вопрос, мечтательно заговорил Джаи, — а этот нхас, — он метнул злой взгляд в сторону нубийца, — змеей. Я возьму его в свой клюв, унесу в небо. Потом брошу его на камни. Будет знать он!
— Перестань злиться, Джаи.
— Потом я стану большим. Еще — богатым. Возьму тебя в жены, поведу в свой дворец.
Туанес весело засмеялась: такого юного фантазера она видела впервые.
— Кто твои родители, Джаи?
— У меня их нет, — беспечно ответил он.
— Откуда ты?
— Не знаю... Я живу в доме скульптора Хеси. У него много слуг, они приютили меня. Особенно ко мне добр Сенмут — точильщик инструментов Хеси.
— Как очутился ты здесь?
— Я везде бываю, Туанес... Сенмут уехал в свой город Абу, я сейчас один. Хуже стало.
— Ты голоден?
— Я всегда хочу есть, — просто сказал Джаи и спросил с надеждой: — Хочешь накормить меня?
— Если пойдешь со мной.
— Хорошо, Туанес. А правда, что из той скалы, — он махнул рукой назад через плечо, — хотят сделать льва?
— Верно, Джаи.
— Хорошо. А как зовут того, кто это придумал?
— Мериптах.
— Хотел бы я его видеть.
— Я тоже, Джаи, — с грустью произнесла Туанес.
— Ты его не знаешь? — сочувственно спросил Джаи.
— Я его жена...
— Жена?! — Джаи ужаснулся. — Тогда не говори ему, что я хочу на тебе жениться, Туанес, ладно? Я подарю тебе скарабея из зеленого камня, только не говори!
— Я не скажу ему, Джаи.
— А почему ты сказала, что тоже хочешь видеть его?
— Он уехал на южные каменоломни — я его жду.
— Мой Сенмут тоже уехал на юг, но я его уже не увижу...
— Сенеб, Туанес! Это что за герой? — перед ними выросла широкая фигура Кара.
— Сенеб, Кар. Это Джаи.
— Ты богач, Джаи! — воскликнул Кар и с деланным удивлением извлек из носа мальчика блестящий кругляш, из уха — три медных кольца, одно за другим, а из рваного набедренника... живую ящерицу!
Джаи взвизгнул и кинулся бежать, но Кар успел схватить его в охапку...
— П-пус-сти, — заикаясь от ужаса, едва проговорил Джаи. — Я... я... с-с-мот-тр-ри, Ка-р... с-с-мот-т-ри...
— Не бойся, глупый, — убеждал его Кар. — Если ты обиделся, я верну тебе твои вещи...
И он действительно попытался «вернуть» ему ящерицу и кольца, Но Джаи удалось вырваться, и он умчался от них, прыгая с камня на камень.
— Я хотела его накормить, — огорченно объяснила Туанес.
— Это моя вина... Может, еще увидим — я запомнил его... Извини, Туанес. А сейчас идем домой: Мериптах вернулся!
3
Владыка Обеих Земель лежал под пестрым пологом на крыше дворца, заложив руки под изголовье, и размышлял.
Золотистое утро взошло над рекой и холмами. Отсюда видны пустынные улицы Белых Стен и ярко раскрашенные гробницы Мертвого города на горизонте.
В нескольких шагах от Хефрэ на полу сидел ослепший Рэур, главный скульптор царя. Для него все еще была ночь.
Их беседу прервала молчаливость Хефрэ, и художник ожидал, когда царь заговорит вновь.
«Люди — разные, — думал Хефрэ. — А жизнь напоминает дорогу. Одни моложе, ухватистей, другие немощны, тихи — вот растянулись идущие длинной лентой, точно Кемт на берегах Великой Хапи.
Но впереди всегда царь!
Так и среди богов: есть второстепенные, есть и главные. А впереди — Рэ...
Все как на ладони — никто не обойдет ведущего.
Ну, а душой? Умом? Все ли ведомые идут позади?»
Царь вздохнул. Мудрецов Хефрэ не любил: один такой умник может оказаться опаснее тысячи скульпторов, художников, песнопевцев. Он мысленно перебрал в памяти свое окружение и несколько успокоился: «кого надо» он вовремя убрал.
Надо неустанно укреплять свое превосходство. Мериптах вовремя придумал Шесеп-анха.
Хорошо, что Рэур горячий сторонник его. Но сегодня он пришел с новым замыслом, и Хефрэ постепенно проникался им.
Завистник Хеси? Обычное явление. Надо только приказать следить, чтобы он не отравил соперника раньше времени... Завистник должен оставаться лишь тенью таланта.
Открытое недовольство высказывают жрецы Птаха, подстрекаемые глупцом Хену. Это хуже. Они боятся возникновения нового культа, который отберет у них часть доходов.
Но ведь он и не собирается превращать эту скульптуру в подобие храма с приписным хозяйством. А они не верят... Может...
Хефрэ недовольно поморщился. Можно и реку перегородить наглухо. А потом? Вода наберет силу, порожденную такой плотиной, и прорвет ее!
Нет, запрета жрецы не дождутся.
Хефрэ хитро улыбнулся, легко поднялся и зашагал перед Рэуром. В его голове, привыкшей к множеству непредвиденных ситуаций, стал созревать свой план.
— Повтори, — коротко приказал он, остановившись над слепцом.
— Смотри, Хем-ек, — повеселел Рэур, предчувствуя согласие царя. — Если ты станешь в этом камне только Шесеп-анхом, твоя божественная сущность не увеличится в глазах роме... Ведь ты сам — живое олицетворение Хора. Великого. Ты сын божественного Рэ!
Хефрэ, не мигая, смотрел в его невидящие глаза и чувствовал, как холодок неприязни побежал у него между лопатками. «Слишком умен!» — подумал он.
— Пусть ты будешь Та-Мери, — продолжал Рэур. — Олицетворение всей страны, всего народа... Тогда ты станешь над многими богами, и еще больше — над жрецами. Ближе к роме!