Чужие ветры. Копье черного принца, стр. 16

— Нет, мне кажется почему-то, что не мог он наврать!

— И я тоже так думаю, — в конце концов согласился Крейшманис. — Зачем ему? В игрушки играть, что ли?

— Значит, все, что он сказал, — правда.

— Вероятно… И об этом надо немедленно сообщить домой… Но как? Открытым текстом по радио — нельзя… Откуда мы знаем, какими средствами обладает тот, кто едет к нам, и те, кто стоят за его спиной… Перехватят радиограмму, примут меры, и все пошло насмарку.

— Ты прав. Наша радиограмма должна быть зашифрованной. — подтвердил Арутюнов. — Что бы такое придумать?

Моряки погрузились в размышления. За иллюминатором тихо плескались волны. Арутюнов рисовал на бумаге маленьких тонконогих человечков и напевал:

Крейшманис искоса бросал порой на помощника отсутствующие взгляды. И вдруг медленно, словно сам себе не веря, сказал:

— Нико, мне кажется, я нашел.

— Что нашел? Сулико нашел? — пошутил Арутюнов.

— Выход нашел! У тебя в пароходстве на радиостанции вроде дружок есть?

— Есть! Старший оператор Птицын… Фронтовой товарищ… А что?

— А вот что. — Крейшманис потянул к себе листок бумажки, на котором были нарисованы тонконогие человечки, взял из рук Арутюнова карандаш, написал что-то и протянул листок помощнику. Тот быстро пробежал взглядом строчки. Потом поднял на капитана выпуклые черные глаза и загудел восторженно:

— Послушай, дорогой! Ведь это же очень здорово, а?

Глава шестая

В пятиэтажном здании Управления пароходства стояла утренняя тишина. В нижнем этаже, в комнатах матросского резерва, раскинув мощные тела на узких и жестких койках, богатырски храпели «бичи» [13] — матросы, по тем или иным причинам застрявшие на берегу, отчего и получили свое «хлесткое» прозвище. Боцман резерва сидел в проходной и рассказывал старому усатому вахтеру морские небылицы, в просторечии именуемые «травлей», временами проверяя по часам, много ли осталось до подъема.

Тихо было и на самом верхнем этаже этого здания, где помещался радиоцентр пароходства. Здесь в этот час находились двое: начальник смены Серафим Васильевич Капралов, пожилой морской радист, в очках и с редким венчиком волос вокруг младенчески-розовой лысины; второй была дежурная радистка-оператор Аня Петровская, худенькая, очень подвижная блондиночка. Впрочем, всегда ли была она блондинкой, можно было узнать в парикмахерской «Торгмортранса» за углом.

Начальник смены читал пухлую растрепанную книжицу, судя по иллюстрациям — описание какой-то большой морской баталии. Аня Петровская читать не любила. Она сидела спиной к начальнику у радиоаппарата и в маленьком зеркальце сосредоточенно изучала классические, как ей казалось, линии своего действительно миловидного личика.

Но вот начальник смены отложил книгу, глянул на циферблат ручных часов, поднес их к уху, сверил с показаниями стенных часов, висевших над головой, и, придав лицу торжественное выражение, надтреснутым голосом отдал приказ по смене:

— Анечка, дорогуша! Уже без трех шесть! Приготовься к приему.

— Ладно, давно готова, — бойко ответила радистка, быстрым привычным движением захлопнув пудреницу и положив ее рядом с аппаратом. Тем временем начальник со вздохом сожаления запер в стол батальную книжицу, потом, поднявшись, повернулся к стене, сплошь заклеенной различными инструкциями, списками и правилами, отыскал взглядом среди многих бумажек одну, прочитал ее про себя и повторил вслух:

— Сегодня по графику первым работает «Орел».

— Знаю, знаю, — отозвалась радистка, вращая рукояти аппарата. — Я его уж и так вызываю…

…С катушки аппарата быстрой молочной струйкой бежала бумажная лента. Пропуская ее через пальцы, Аня мысленно превращала в слова мелькавшие на ленте бесконечные точки и тире. Лицо девушки в эти минуты было сосредоточенным и серьезным. Парикмахер из «Торгмортранса» с уважением и трепетом снял бы теперь шляпу перед своей клиенткой. Время от времени, опустив ленту, Аня записывала прочитанное в журнал радиограмм и опять продолжала прием.

Но вот девушка удивленно подняла брови. В служебном сообщении с «Орла» было что-то такое, что поразило ее. Дождавшись конца фразы, Аня переключила аппарат и сама начала вызывать «Орел». Затем, как птичка, склонила голову набок, словно прислушиваясь к звукам из эфира, снова переключила аппарат и недоуменно пожала плечами.

— Серафим Васильевич!

— Что случилось? — спросил начальник смены и, не дождавшись ответа, направился к Ане. Он знал, что ничего страшного случиться не могло: Аня была одной из лучших радисток, в соревновании операторов трех пароходств она в прошлом году заняла первое место. Но лучшая радистка была чем-то взволнована — это ясно отражалось на ее лице.

— «Орел» передает какую-то психическую радиограмму… Вот, полюбуйтесь! — Аня подвинула пачку шуршащей ленты. Начальник не торопясь начал читать вслух, переводя азбуку Морзе на обычный язык:

— «… в квадрате двести тридцать шесть оказали помощь шведскому судну „Агнесса“… Обратите внимание… Обратите внимание. К радисту Евгению Птицыну едет в гости земляк из Рязани…» Что-о? — Серафим Васильевич от удивления выпучил глаза и тряхнул головой так, что очки взлетели па лоб. Укрепив их на обычном месте, начальник смены еще раз прочитал ту часть текста, из-за которой Аня назвала всю телеграмму «психической»… — К радисту Птицыну… земляк из Рязани?! Позвольте! Но ведь «Орел» идет из Англии? При чем тут Рязань?.. И «Орел» вторично подтвердил этот текст?

— Конечно! Радиограмму подписал капитан… Он же не сумасшедший? Разыгрывать нас тоже незачем! За это по головке не погладят!

— М-да… Анечка, — серьезно и веско сказал Серафим Васильевич. — Мы имеем дело с «че-пе», то есть с чрезвычайным происшествием. Продолжайте работать с другими судами, а я позвоню начальнику.

И старый радист засеменил к своему столику, на котором стоял телефон.

Разговор с начальником длился недолго. Серафим Васильевич рассказал суть дела, с внимательным видом выслушал распоряжения, изредка поддакивая. Положил трубку. Позвонил в Управление водной охраны Комитета государственной безопасности. Дежурный по Управлению водной охраны дал домашний телефон одного из сотрудников управления. С легким смущением и робостью Серафим Васильевич позвонил этому сотруднику.

Так возникло дело, в котором оказались замешаны судьбы нескольких людей, в том числе самого следователя, кому было поручено это дело, — майора государственной безопасности Андрея Михайловича Александрова.

Майор Александров был образован, энергичен и талантлив. Ему поручали трудные дела.

Если у следователей есть профессиональная зависть, то Андрею можно было позавидовать. Процент раскрываемости дел, проходивших через его руки, был высоким. За ведомственным выражением «высокий процент» таились бессонные ночи, состязания с невидимым противником в терпении, сообразительности, смелости, усиленное штудирование немецких и английских учебников, беседы, напоминающие допрос, и допросы, похожие на беседу; сопоставления, анализы, подсчеты и — стрельба по убегающему лазутчику; засады в убежищах бандитов и — кружка парного молока ночью, в маленькой сторожке лесничего, как вкуснейший из напитков!..

— Мы завидуем тебе, Андрей, — говорили товарищи. — Ты чаще всех добиваешься успеха.

— Не надо завидовать, — отвечал Андрей. — Значит, мои руки чаще бывают в грязи… Лучше, чтоб этого не было вовсе!

Деятельность иностранных разведчиков широко рекламируется прессой. О пресловутом полковнике Лоуренсе написано несколько книг. Жизнеописание капитана Крэбба, «человека с ластами», столь бесславно закончившего свою жизнь в дни пребывания советского крейсера «Орджоникидзе» в Портсмуте, передают из уст в уста как приключенческую повесть.