Меня не купишь, стр. 15

22

Было пять, когда я вышел из дома, опять в компании моих дорогих пушек, обе девятимиллиметровые, типа «парабеллум». Пятнадцать патронов плюс один запасной в «астре», восемь плюс один в «ста-ре». Луне не хватало крошечного кусочка до полного круга, она сияла на дивном, синем и очень холодном небе. Наверняка оно кишмя кишело маленькими дрожащими ангелочками. Ну и пусть себе резвятся и танцуют. Люди думают, что луна высовывает нос только по ночам. Глупости! Помню, как-то в детстве моя сестренка вдруг сказала, что, кажется, луна ошиблась. Самые забавные высказывания принадлежали именно ей. Какая жалость, что мы уже столько лет не видимся. Впрочем, об этом лучше не думать. Занавес.

Я припарковался прямо на переходе-«зебре», чтобы не кружить, как последний сукин сын в поисках родного очага, и вошел к «Лоле». Вышибала у дверей дал мне пройти, проявив полное равнодушие к моей персоне. Мне нисколько не польстило, что в этом притоне я схожу за своего. За американской барной стойкой радовала обильными формами женщина лет пятидесяти. То есть на вид она тянула лет на пятьдесят и килограммов на семьдесят. Вся такая мягкая-мягкая. Возможно, она была лет на десять моложе. Этим перезрелым шлюхам обычно оказывается не больше сорока.

— Привет! — поздоровался я.

— Привет, красавчик! — гостеприимно отозвалась матрона. — Желаешь горячего мяса или холодной выпивки?

— Дай-ка мне несколько кубиков льда — разогреть двигатель, — сказал я и шлепнул на стойку прямо перед ней листовку, сулившую пятьдесят процентов скидки на первую рюмку. — Желательно со вкусом виски, красавица.

— Это предложение действительно только по средам.

— В Международный день трахалыцика?

Пока старая потаскуха бросала в стакан два кубика льда и наливала разбавленный «Дик», я успел обыграть в мячик Лолу по кличке Кролик. Подошла другая проститутка, которой я сразу и не заметил. Смуглая, гораздо моложе остальных, лет двадцати пяти. В ее возрасте Наполеон был самым молодым генералом Европы. Плутарх сушил мозги, набело переписывая свои мудрые мысли. Мне стало жаль ее. Я часто жалею проституток, хотя большинство из них не заслуживают жалости. Профессиональным жестом она погладила мою руку, запустив пальцы в рукав пиджака. Да, обладая известным навыком и ловкостью, даже руку можно погладить по-разному.

— Не хочешь провести со мной время? Я очень хорошая… То есть очень плохая, — уточнила она, водя кончиком языка по кромке губ.

~ Где?

— Там.

Она кивнула в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

— Пошли, курносая, мы ведь здесь не для того, чтобы играть в парчис [9].

Я проглотил виски и встал.

— Эй ты, торопыга, с тебя тысяча песет.

Я обернулся. Опять эта мадам. Толстуха успевала везде. Я дал ей одну бумажку и пару монет и пошел за молодой. Шлюха сопровождала нас наилучшими пожеланиями:

— Приятного аппетита и удачи, кавалер!

Видно, надеялась на чаевые. Пусть для начала снизят прейскурант на удовлетворение маленьких тайных слабостей!

23

Бедная девочка привела меня в конуру без окон. Продавленная кровать, стул, в углу душ и биде. Прожженный в нескольких местах ковер, ваза с искусственными цветами, постер с изображением тетки с арбузоподобным бюстом и пожелтевшим от трудов и хлорированной воды интимным местом. По крайней мере, все тщательно продезинфицировано. Что ж, Гарсиа организовал бордель в соответствии со своим вкусом и уровнем. На столике, так и просившем, чтобы по нему прошлись шкуркой, а потом отлакировали, лежали открытая пачка «Фортуны» и лотерейный билетик с двумя угаданными номерами. Свеча придавала интерьеру романтический вид. Девочка зажгла ее. Потом повернулась ко мне и потерла кончик носа. — У тебя есть?…

Видно, хотела «попудрить» нос порошком Я утвердительно кивнул.

— Можешь расплатиться со мной вместо денег… Сто лет сижу на голодном пайке! Устраивайся!

— Мне и так хорошо. Пожалуй, я мог бы угостить тебя тем, о чем ты так мечтаешь, если будешь умной девочкой. Что тебе известно о некоем Годо? Такой продвинутый юноша.

Она недоверчиво посмотрела на меня. Девушкам ее профессии не рекомендуется болтать больше, чем предусмотрено прейскурантом. Кажется, она пришла к выводу, что я не легавый, и начала расстегивать блузку.

— Обычный парень, забегал сюда перепихнуться. Много о себе воображал. Говорил, что трахает по очереди двух сестер, для него, мол, это плевое дело. Я всегда считала, что он просто болтун.

То ли Годо давно сюда не заглядывал, то ли его уже доедали черви: девчонка упорно говорила о нем в прошедшем времени.

— Почему?

— Иногда он вообще ничего не мог. Нальется под завязку виски с порошком — и привет: не стоит. Сопляк! — И она презрительно фыркнула.

А вот это меня порадовало. Я выходил из себя, представляя, как чертов Годо раздвигает ноги моей любимой Эльзы. Между тем девица скинула блузку. Под ней оказался красный бюстгальтер. Не сказать, чтоб она была так уж хороша, но после интенсивного разогревания в микроволновке, которому меня подвергла Эльза, моя броня несколько ослабела, зато наступательный дух был силен, как никогда. К счастью, девчонка продолжала болтать. От такого сорочьего треска даже племенной хряк потеряет всякую охоту заняться делом.

— Но теперь-то его поставили на место. Пусть заткнется и попрыгает. Ну, когда угостишь порошком?

— Посмотрим. Что с ним случилось?

— Пару часов назад сюда приносили коробочку с его жирным пальцем и его удостоверение личности. Королева Марго говорит, что отпечатки совпали.

Судя по всему, королевой Марго прозывалась старая шлюха снизу.

— Можно? — Я кивнул на пачку сигарет. Девица разрешила.

— Смотри. — Она достала из ящика комода лист бумаги с отпечатком пальца. — Нам всем раздали, чтобы не валяли дурака.

Она поднесла листок к свече и подожгла его. Бумага на влазах чернела и сворачивалась у нее в руках.

— Он мертв?

— Наверное. Вытащи меня отсюда, — прошептала она.

— Вытащить тебя значит ввязаться в большие неприятности. Повернись!

Девица повернулась ко мне спиной, наклонилась и уперлась руками в край стола. Я прикурил от свечи.

— Хочешь сам снять с меня стринги?

Стринги. Какого черта нужно произносить слова, нагоняющие тоску, будто без того в жизни мало гадостей? Излишняя чувствительность меня доконает.

— Нет. Подними юбку.

— Предупреждаю, за rastapopoulosя беру дороже.

— Aleajactaest. Жребий брошен, и это все, что я знаю из латыни, и я уже слишком взрослый мальчик, чтобы браться за греческий.

Красотка задрала мини-юбку. На одной из ягодиц красовалась татуировка: змея, обвившаяся вокруг розы. Именно это мне и надо было увидеть. Картину дополняло несколько кровоподтеков. Видно, это было еще одной причиной, по которой она так охотно отвечала на мои расспросы.

— Ты дашь мне, наконец, порошок?

— У меня нет. Опусти юбку. Откуда у тебя эта татуировка?

Девица неохотно одернула мини-юбку и повернулась ко мне. Она злилась:

— Слушай, котик, мне недосуг валять дурака. Какого дьявола ты заявился? Если ты не собираешься заняться делом, то плати и убирайся.

— Отвечай — и я расплачусь и уберусь.

— Делал один сукин сын, голубой, на улице Сан-Грегорио, номер семь или девять. Хочешь сделать себе такую же? Давай, раскошеливайся! С тебя шесть тысяч.

— Шесть тысяч? Да я же тебя пальцем не тронул!

— Умойся! Меня от тебя тошнит, козел! Наобещал, что дашь порошок… Живо плати и вали!

Она с угрозой ткнула пальцем в сторону звонка, предусмотрительно установленного рядом с настольной лампой, и стала надевать блузку. Я достал кошелек и выдал ей тысячу двести дуро.

— Получи! Считай, что это предоплата. Глядишь, забегу как-нибудь, отдашь должок.

— Заплатишь еще раз, хромоногий. — Она выхватила у меня их рук банкноты, печально прошелестевшие последнее прости. — Буду ждать с нетерпением Ты меня очень развлек.