Приключения Карандаша и Самоделкина (с иллюстрациями), стр. 9
Карандаш, вздыхая, поплёлся домой.
Мартышки смеялись над ним. Слон качал головой: «Ай-яй-яй!..»
Лев ничего не заметил: он играл в «кошки-мышки» с маленьким львёнком.
Про этого львёнка на другой день в газетах было напечатано: «СЛУЧАЙ В ЗООПАРКЕ В клетке льва вчера появился маленький львёнок. Детёныш пьёт молоко и весит один килограмм. Учёные ведут наблюдение за новорождённым».
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, в которой чуть не плачет железный Самоделкин
Самоделкин привёл Карандаша домой, уложил в постель.
Нужно было позвонить по телефону и позвать «скорую помощь», но в доме не было телефона.
Бедному Карандашу совсем стало плохо. Маленький волшебник заболел. У него была высокая температура, но ему казалось, что в доме очень холодно. Он дрожал и стучал зубами от холода.
Самоделкин задвинул шторы на окнах, укрыл Карандаша всеми одеялами, даже подушками. Ничего не помогало!
На улице наступил вечер, а потом и ночь. В доме стало совсем темно и тихо-тихо. Слышно было, как постукивает зубами Карандаш.
Самоделкин решил набрать сухих листьев для печки. Он вышел из дому и стал собирать опавшие листья.
На бульваре никого не было. Все давно ушли спать.
— Глупый Карандаш, — ворчал Самоделкин, бегая по дорожкам. — Не мог нарисовать электрическую плитку! Глупый Карандашка!
Он ворчал просто так. Ему было очень-очень-очень грустно, и, чтобы не заплакать, он притворялся таким сердитым.
А Карандаш лежал в тёмной комнате и бредил. Когда больные бредят, они все говорят неправильно.
— Дважды два — семь, — бормотал Карандаш. — Трижды три — пять, семью семь — девять…
Он потерял сознание. Когда больные теряют сознание, они могут встать и что-нибудь делать, но все неправильно.
Карандаш вылез из-под одеял и подушек, спотыкаясь, подошёл к стенке и начал рисовать, не понимая, что рисует.
— Семью семь — пять… — бормотал Карандаш, рисуя.
Ой, Самоделкин, где же ты? Беги скорей домой! Не давай больному Карандашу рисовать!
Но Самоделкин собрал здоровенную охапку листьев и с трудом нёс её домой. С такой охапкой бежать никак нельзя.
Карандаш нарисовал на стенке страшного пирата с большим кривым ножиком, с двумя пистолетами за поясом и с черным разбойничьим флагом. Этого пирата Карандаш видел однажды на рисунке Вени Кашкина, воинственного мальчика.
Нарисованный пират подмигнул Карандашу со стенки, свернул чёрный разбойничий флаг и спрятал его в кармане штанов.
Но больной художник ничего не заметил. Он рисовал шпиона в сером плаще с поднятым воротником, с чёрной маской на глазах.
Потом Карандаш нарисовал кляксу, похожую на собаку. Все как на рисунке Вени Кашкина!
В дверь, шурша листьями, вошёл Самоделкин. Он бросил охапку на пол и стал укладывать Карандаша в постель.
Больной махал руками, кричал:
— Дважды два — пять! Вене Кашкину дайте мороженое! Дайте мороженое!..
Бедный, бедный Карандаш!..
Самоделкин даже не заметил, как от стенки отошли две тёмные тени, как неслышно скользнули они в приоткрытую дверь на тёмный ночной бульвар. А за ними убежала третья, маленькая тень, похожая на собаку.
Деревья глухо шумели на бульваре. Самоделкин закрыл дверь и затопил печку. Тёплый огонь осветил комнату. Листья в печке потрескивали, пламя прыгало, и свет по стенкам прыгают.
Карандаш уснул.
А Самоделкин сидел у печки и горько-горько вздыхал:
— Бедный Карандаш!..
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, а ней появляются ночные разбойники
В ту ночь в городе почему-то не горели фонари. Было тёмно-темно. В такие тёмные-тёмные ночи всегда что-нибудь случается.
Горожане давно легли спать, и ни в одном окошке не горел свет. Зачем людям свет, когда они спят?
В эту самую тёмную-тёмную ночь по улицам бежали два никому не знакомых маленьких человечка и одна никому не знакомая собака. Они всё время оглядывались по сторонам, шныряли в чёрные глухие переулки, пока не очутились на набережной, где слышно было, как совсем рядом шумит река и плюхаются волны о каменный берег. Плюх-плях, плюх-плях, плюхплях.
«Тяф-тяф», — сказала никому не знакомая собака.
— Брысь! — цыкнул на собачонку никому не знакомый человек с большущей рыжей бородой, с огромным кривым ножом и двумя пистолетами за поясом. — Я слышу ветер! Неужели волны гудят? Неужели море?!
— Ну да, — заметил другой, — водичка, плюхплях. Одна слякоть и сырость. И лягушки плавают. — Он поглядел на тёмную воду. — С палочками, с тряпками… Нет, кажется, не лягушки… Ой, не могу, я вижу кораблики.
— Где? — подскочил рыжебородый. — Где! Неужели кораблики? А нет ли там настоящего пиратского корабля? Нам очень пригодятся бы такой корабль. — Он мгновенно подбежал к берегу. — Тьфу, какое безобразие! Какие глупые деревяшки! Много маленьких жалких паршивых скорлупок и ни одного настоящего корабля! Ни корвета, ни фрегата. Ни одного! Проклятье! Ну я им покажу!
Бородач поднял камень и пульнул его туда, где качались на тёмной воде наверное потерянные кем-то самые разные кораблики.
— Батарея! Левый борт! Пали! Пиф-паф! Ой-ей-ей! — скомандовал рыжебородый, запуская второй камень.
«Буль-буль», — тихонько булькнул один кораблик и пошёл на дно.
— Буль-буль! — передразнил бородач. — Бульбуль… Потопить эскадр-рру! Пиф-паф! Ой-ей-ей!
— Потопить! — согласятся другой. — Вот у меня ха-арошая пулька. Замечательная пулька! Пиф-паф!
Он подпрыгнул и бросил большой камень в жестяную лодочку.
«Буль-буль», — утонула жестяная лодочка.
— Буль-буль! — рявкнул тот, который с огромным кривым ножиком и двумя пистолетами за поясом. — Батарея, пали!
Бац-бац, летели камешки. Но в эту минуту пробили часы на городской башне. «Бам! Бам! Баммм…» Когда над крышами замер последний «бам», на берегу никого не было. Только собака тявкала в отдалённом переулке, потому что никак не могла догнать своих удивительных спутников.
— Я больше так не могу, — простонал один. — Куда мы бежим, ува-важаемый дядя?
— За нами, наверное, гонятся! — жутким шёпотом ответил бородач. — Я слышал «бам-бам»…
— По-моему, за нами никто не гонится.
Человек в плаще остановился. Другой тоже остановился. Они оглянулись, прислушались. Никого не было.
— В самом деле, — очень удивился бородатый. — Мы разбойники, а за нами никто не гонится. В книжках так не бывает.
— Я не разбойник! — обиделся человек в плаще.
— А кто же ты?
— Я культурный, порядочный, воспитанный шпион. Я умею подглядывать, выслеживать, высматривать, вынюхивать. Я умею…
— Тю! — хлопнул его по спине бородач. — Награждаю тебя кличкой — разбойник Дырка. Очень хорошая кличка, если ты умеешь подглядывать. А я умею командовать: лево р-руля! Право р-руля! Я морской разбойник. Я пират! Я знаменитый капитан Буль-Буль!
Гроза морей! Пиф-паф! Ой-ей-ей!
— Очень рад с вами познакомиться, уважаемый пират, — ответил разбойник Дырка, с большой опаской поглядывая на такого свирепого соседа.
Если бы кто-нибудь услышал их разговор, он подумал бы, что разговаривает один человек, а не два. У пирата и шпиона были одинаковые голоса. Они разговаривали голосом Вени Кашкина!
Правда, у них были не совсем одинаковые голоса. Пират говорил таким голосом, каким Веня разговаривал с малышами.
А шпион говорил так же, как Веня, когда тот подлизывался или уверял маму, что это не он слопал конфеты из вазочки, а мыши.
Бывает у человека два голоса.
«Рррр!» — лохматая собачонка зарычала. Она хотела сказать: «Вы забыли про меня!»