Ночь не наступит, стр. 86

Так это или не так, но он воспринимался не в деталях, а подобно полотну, написанному широкими и дерзкими мазками. Вблизи и не разглядишь, что же изображено, но чувствуешь — нечто сказочное. Там, в Петербурге, шуршали декабрьские вьюги, а здесь клены неохотно роняли багряные листья, и меха служили лишь моде. И казалось, нет у этого сонмища людей иных забот, как беспечно и весело скоротать вечер. Город готовился к рождественским праздникам, сверкал рекламными огнями, гирляндами разноцветных лампочек. Красовались елки в витринах, и прямо на тротуарах и площадях шла бойкая торговля подарками. Зиночка, казалось, растворилась в воздухе Парижа, как кристалл в кислоте. Лицо ее было напряженным и отрешенным, нос покрыли бисеринки пота, и кончик языка облизывал пересыхающие губы. И даже глаза, всегда такие блестящие, затуманились и потемнели. Ей не надо было ничего показывать и ни о чем рассказывать: она все равно ничего бы не услышала. Она жила в своем мире, радуясь и не веря осуществившемуся чуду, не чувствуя, что сверкающий бенгальскими огнями воздух холоден, что сами золотые нити — паутина...

В ресторане, за ужином, она пила, глаза ее блестели, она смотрела на каждого, разом на всех и ни на кого и звонко смеялась. На нее оглядывались. Но не осуждающе, а с улыбкой.

Виталий Павлович проводил ее, поддерживая, в номер.

— Ох, все кружится... — она оглядела комнату в притушенных огнях. Увидела посреди нее огромную, уже разобранную ко сну кровать под пологом, с высокой, резного дерева, спинкой и взбитыми подушками, с откинутым углом пухового одеяла, и словно бы протрезвела.

— Исполнение желаний, как в игре... Я — Мария-Антуанетта!

«Так вот она, разгадка псевдонима... Я был прав. Хотя и довольно банально...»

Зинаида Андреевна наклонила голову и исподлобья, с насмешливой улыбкой, посмотрела на него:

— Как там говорил какой-то их Людовик? «Париж стоит обедни», так?

— Не Людовик, а Генрих IV, — поправил Додаков. Она опустилась на край кровати. Мягкие пружины податливо просели под ней:

— Все равно. Стоит...

ГЛАВА 6

Утром Виталий Павлович с паспортами — своим и Зиночки — приехал в консульский отдел российского императорского посольства на улицу Гренель.

Старик привратник — борода лопатой, медали на груди — распахнул перед Додаковым двери. Чиновник, дежуривший в приемной зале, объяснил, что генеральный консул в отсутствии и по данному вопросу принимает вице-консул. И показал, в какой комнате.

Виталий Павлович вошел, профессиональным взглядом оглядел скромное помещение и направился к столу, за которым, погруженный в бумаги, сидел мужчина. Вместо склоненной головы — будто вспоротая при обыске пуховая подушка. Мужчина услышал скрип двери, поднял голову, и под копной мягких седых волос Додаков увидел смуглое моложавое лицо, холодно-вежливое, с холодными светлыми глазами.

— Разрешите? — Виталий Павлович изобразил умеренную почтительность, — Я — инженер акционерного общества «Гелиос». Приехал по делам службы в Париж. Вот паспорта, мой и секретаря.

Вице-консул принял книжицы:

— Долго собираетесь пробыть здесь?

— Как дела пойдут. Еще не знаю-с. Желательно для начала разрешение на месяц.

Вице-консул аккуратно раскрыл его паспорт, перелистал:

— Бочкарев Валерий Петрович... Очень приятно. — Он привстал и протянул руку. — Гартинг. Аркадий Михайлович.

Додаков внутренне вздрогнул. Так вот он! Виталий Павлович знал, что встреча непременно состоится. После всего того, что прочел о заведующем ЗАГ в кабинете директора, он страшился ее и готовился к ней, но не ожидал, что она случится вот так, неожиданно.

— Очень приятно, Аркадий Михайлович.

Едва заметная напряженность, вдруг промелькнувшая в светлых зрачках с агатовыми, расширяющимися, как у кошки, хрусталиками, тотчас и растворилась в доброжелательном прищуре. И с мягкой интонацией в голосе вице-консул сказал:

— Документы у вас в полном порядке. На месяц так на месяц, как будет угодно.

Он лишь мельком взглянул на фотографию Зинаиды Андреевны, распорядился поставить в обоих паспортах штемпели — отметки о регистрации, затем расписался замысловатой вязью и, возвращая соотечественнику документы, сказал:

— Приятного пребывания в Париже. Да, кстати, разрешите пригласить вас и вашу спутницу на рождественский бал. двадцать шестого. Соберется избранное общество. Где вы изволили остановиться?

Додаков назвал отель, поблагодарил:

— Сочту за высокую честь, господин консул! — и откланялся.

Он вышел из комнаты со странным чувством облегчения и в то же время разочарования: соперник оказался совсем не таким опасным. Приготовившись к напряженному поединку, он чувствовал себя как боксер, в первом же раунде нокаутировавший противника — к неудовольствию и публики, и своему собственному, ибо накапливавшиеся силы не поручили разрядки. И вот этот-то старичок — Сизиф охранной службы? Нет, будь он, Додаков, на месте коллежского советника, он держал бы себя иначе!..

Как глубоко заблуждался Виталий Павлович! В первое мгновение Гартинг, оторвавшись от бумаг и глянув на посетителя, принял было его за того, кем он и представился, — за инженера из «Гелиоса». Но уже и в то первое мгновение его насторожило и то, как посетитель осмотрел кабинет, и его выправка, не маскируемая даже легкой хромотой. А одного-единственного взмаха век, когда Гартинг назвал свое имя инженеру, стало достаточно Аркадию Михайловичу, чтобы понять: «Ага, дружок, вот ты откуда!..»

Теперь он изнутри запер дверь комнаты и через тамбур прошел в свой кабинет, достал из сейфа, вмонтированного в стену за портретом императора, коробку с небольшими карточками. Это были карточки не на поднадзорных эмигрантов, а на сотрудников самого департамента полиции. Недаром Аркадий Михайлович, подобно легендарному Жозефу Фуше, мог кого угодно повергнуть в трепет своей осведомленностью: он знал цену каждому не только в стане противника, но и в лагере своих единомышленников. Впрочем, собственных сотрудников он считал бо?льшими неприятелями, чем тех, за кем следил по долгу службы. Что могли эмигранты, революционеры? Попасться или не попасться на крючки его удочек. А эти? Эти могли оболгать, обойти заслуженными наградами и чинами, подсидеть, претендовать на его должность. О, с сослуживцами надо было быть особенно бдительным! Четверть века службы в охране многому его научили. И теперь Гартинг узнавал о том, что будоражит Фонтанку, едва ли не раньше, чем сами чиновники департамента. Конечно, прежде всего интересовали его дирекция и особый отдел, самоличности, перемещения их и назначения. Быстро перетасовав карточки, он вынул картонку, на которой были обозначены исходные данные на нового сотрудника особого отдела, переведенного из СПБ ОО. Как полагается, с указанием и примет: рост 186, сухощав, кадык выступает... Хром на правую ногу... «Наше почтение, господин подполковник отдельного корпуса жандармов Додаков Виталий Павлович! С благополучным прибытием!..»

Он сунул карточку на место, запер сейф. Теперь следовало разобраться, что означает сей визит.

Прежде всего, бесспорно, — признание особой важности той акции, которую он задумал. Это главное. И второстепенное: намерение старого мерина Трусевича урвать от его славы. Ну что ж, потягаемся! Какими каналами будет пользоваться подполковник? Надо установить за ним наружное наблюдение. Оно даст Аркадию Михайловичу счастливую возможность выявить ту службу департамента, которая контролирует заграничную агентуру. Далее: отсечь псевдоинженера от всех возможных участников операции, чтобы сведения о ней исходили исключительно с авеню Гренель. И третье — параллельным информированием кого надо при дворе предотвратить прикарманивание его дивидендов скудоумным Максимилианом Ивановичем. А уж самое последнее — утереть нос этому мальчишке, дабы знал впредь, с кем имеет дело. Кстати, эта девица, малышка с озорными глазами, — тоже сотрудница особого отдела или любовница Додакова? Наверно, и то и другое, уж во всяком случае — «другое».