Ночь не наступит, стр. 3
— Господин пристав, вашбродь, велели передать: обозначенные личности двадцать минут как удалились! — в растерянности повторил полицейский, приближая к лицу Додакова губастый рот с нестерпимым луковым духом.
Додаков не удержался, поморщился. «Пора?.. Это как при стрельбе по движущейся мишени: надо успеть прицелиться, но и не промедлить — иначе мишень скроется, и тогда — «баранка»...»
— Еще десять минут.
Околоточный несогласно пожал плечами, но козырнул и торопливо зашагал через проспект, под арку, ведущую во двор дома № 92.
Городовые затопали по лестнице. Задребезжал звонок — будто соскользнула с подноса посуда.
— Га-аспада, пра-а-шу не двигаться с мест! — пророкотал начищенный и выутюженный пристав. — Вот ордер на производство обыска!
Додаков вошел последним и неприметно стал в стороне, у окна. Вечернее солнце красным огнем било в стекло, и большое хрящеватое ухо его алело против света, как сигнальный фонарь. Ротмистр сжимал в руке, засунутой в карман, вчетверо сложенный листок плотной бумаги.
Собравшиеся в комнате отступили к стенам, угрюмо молчали. На столе и по полу рассыпались листки, конверты.
— Га-аспада, пра-а-шу ничего не трогать! — пристав обернулся к городовым. — При-и-ступить! Обыскать каждого!
— Не имеете права, — сказал мужчина в косоворотке, подпоясанной узким ремешком. — Мы — депутаты Государственной думы и пользуемся неприкосновенностью личности.
Додаков ощупывал в кармане листок и решал: бросить или не бросить в кучу тех, которые уже рассыпались по паркету? Уловил на себе настороженные взгляды. «Бросить или не бросить?..»
Он прочел донесение, только что полученное из Лондона, и взял из стопки чистый лист бумаги с водяным знаком Меркурия. Начал писать:
«Ваше Превосходительство,
милостивый государь Максимилиан Иванович.
Имею честь доложить, что в Бюро съезда Российской социал-демократической рабочей партии в Лондоне избрано 5 человек:
1) От большевиков Ленин.
2) От меньшевиков Дан.
3) От поляков Тышко.
4) От бундовцев Виницкий-Медем и
5) от латышей Азис (кажется, Озоль — член Государственной думы).
Первое заседание, 13 мая [2], ушло всецело на выборы бюро...
Второе заседание происходило 14 мая...
Третье заседание происходило 15 мая...
Из ораторов выступали: от большевиков Ленин... от меньшевиков Плеханов, Мартов, Мартынов, Троцкий...
...Ленин — самый блестящий оратор на съезде. Стоит он на крайне революционной точке зрения, говорит с необыкновенным жаром и захватывает даже своих противников. Он крайне резко разбил все доводы и оправдания меньшевиков и очень резко ответил Троцкому и центру за их метание от одной стороны к другой, за их шатания и нерешительность и предлагал всем присоединиться к резолюции большевиков...
Получены сведения, что Центральный Комитет находится без средств. Он хотел послать Максима Горького к кое-каким английским богачам достать взаймы 25 тысяч рублей, но Горький отказался иметь дело с меньшевистским Центральным Комитетом. Большевики также находятся без денег, но они должны получить из Петербурга от Никитича, и, кроме того, их поддерживает Горький.
Я выеду на день или два в Лондон для помощи агентуре.
Он внимательно перечитал текст донесения и аккуратно вывел свою подпись: «Гартинг».
— Вы к дедушке? — пропел голосок в сенях.
Пригнув голову, чтобы не задеть за притолоку, в горницу вошел парень. Его куртка с петлицами железнодорожника была в масляных пятнах и отсвечивала угольной пылью, въевшейся в сукно.
— Хювяя илтаа, дедуска Захара! — парень поставил на пол чемоданчик и протянул поднявшемуся навстречу старику обе руки.
— Добрый вечер, Эйвар, — с теплом в голосе ответил старик. — Все в порядке?
— Кюлля... Да, — юноша показал на чемоданчик. — Здесь двести стук «Пролетарий» номер сестнадцать. Остальные на багазной станции, вот квитанция. Больсой тюцок.
Парень был белобрысый, широколицый. И если бы не этот характерный финский акцент — ни за что бы не отличить его от русака.
— Молодец, получим, — старик аккуратно сложил квитанции и спрятал их за икону.
Не удержался, открыл чемоданчик, достал пачку, развернул, начал разглядывать тонкий, полупрозрачный газетный лист. Повторил:
— Молодец.
Эйвар помялся:
— Мой поезд назад в Гельсингфорс идет завтра утром... Разреси, дедуска Захара, на Васильевский пойти. Один девуска письмо просила передать. Там у нее пойка... зених, студент.
— Только будь осторожней, — неохотно ответил старик.
— Буду, буду! Някемийн!
— Счастливо, сынок! — пожал ему руку старик.
Прежде чем отойти ко сну, Николай спустился в кабинет, вынул из ящика письменного стола книжицу дневника, обтянутую шагреневой кожей, с алыми муаровыми форзацами, перебрал в памяти события дня — такого буднично-серого — и записал:
«День стоял тихий. Завтракали д. Алексей, Сандро и Волконский (деж). Погулял. Принял доклады. Принял депутацию уральских казаков, приехавших с икрой. К обеду приехала мама?. Вечер провели все вместе. Недолго погулял. Пришлось долго читать мама? и Алис вслух. От этого ослаб головою...»
Николай подумал, что бы еще записать. Но ничего значительного так и не вспомнил — и поставил точку, она расплылась маленькой кляксой.
Всем, кто оказался связан с событиями того дня — 5 мая 1907 года, — предстояло спустя некоторое время принять участие в драматической истории, которой и посвящено повествование.
КНИГА ПЕРВАЯ.
БОЕВИКИ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
КОНСПИРАТИВНЫЕ КВАРТИРЫ
ГЛАВА 1
На Гренадерском мосту Антон замедлил шаги. Остановился. Навалился грудью на холодный литой поручень.
Ветер звенел в натянутых тросах моста, как в вантах. Гудел и вибрировал настил под ногами. Вода в Большой Невке была высокая, быстрая, мутная.
Из-под моста с пронзительным клекотом взмыла чайка. Антон следил за ее полетом. Птица парила, распластав большие крылья. Вдруг, как ястреб, ринулась вниз, грудью в волну — и снова взвилась, жадно заглатывая серебристую рыбу. И полетела к Петропавловке, в сторону Васильевского острова.
«Что там, на Васильевском? — подумал Антон. — Как по-дурацки все вышло!.. Нет, просто струсил!..»
Он поперхнулся влажным воздухом. Отвалился от поручня. Устало побрел с моста.
Да, струсил. Теперь, на узких улочках Выборгской стороны, среди домов с уютными палисадниками, ощущение опасности сменило омерзительное чувство собственного ничтожества. Может, ребенок случайно задел ту филенку на крыльце — она и выпала. Остальное-то все в точности: форточка левого окна отворена, правого — прикрыта, на бельевой веревке — полотенце с петухами. Только вот эта дощечка...
2
30 апреля по старому стилю.