Они учились в Ленинграде, стр. 35
— До чего чисто! — ахали девушки при виде безукоризненной чистоты орудий.
Просто и толково объяснил нам боец устройство пушки и ее действие при выстреле.
— Теперь пойдемте к минометам, — предложил майор. Девушки благодарили артиллериста за объяснение.
— Не стоит, не стоит. Я очень рад старую профессию вспомнить. Я ведь учитель, — говорил нам на прощание артиллерист.
Бойцы показали нам миномет.
— Вот уж не скажешь, что это такое страшное оружие, — говорили ученицы.
— Ну, теперь мне хочется провести вас на наблюдательный пункт, — сказал майор. — Только плохо, что ваши пальто темные и будут выделяться на снегу. А потому больше пяти человек я с собой не возьму. Идите вереницей за мной, но на небольшом расстоянии друг от Друга.
Мне не пришлось идти на «НП». Туда пошли Антонина Васильевна и четыре девочки, а мы отправились в землянку автоматчиков.
Они только что вернулись из наряда и собирались отдыхать, но, когда мы вошли, нас буквально засыпали вопросами о Ленинграде.
Многие просили нас отвезти их семьям в Ленинград письма и посылочки: банки консервов, мешочки с сахаром. Девушки охотно согласились это сделать.
Наша беседа прервалась звуками выстрелов.
— Финские минометы, — сказал кто-то. Я очень забеспокоилась, зная, что наши на «НП».
— Не бойтесь. Ведь это же не бой. Майор укроет ваших девушек, уж будьте спокойны, — говорили мне.
Действительно, так и случилось.
— Нас обстреляли, — важно сказали мне девушки, подходя к нам.
— Мины стали ложиться близко, и майор велел нам прыгнуть в глубокую траншею. Галя туда скатилась кубарем.
— На дне была вода, но мы шли по траншее, не обращая на нее никакого внимания.
— А финнов мы так и не видали, но проволочные заграждения их ясно видели.
Девочки рассказывали наперебой. Они себя чувствовали в некотором роде героинями и на нас смотрели чуточку свысока, как на «тыловиков».
На обратном пути к землянке командира мы встретили группу разведчиков. Они шли на выполнение боевого задания.
— Какая выдержка! — восхищались школьницы.
Очень не хотелось нашим девушкам уезжать. Надо сказать, что молодые командиры и наши девочки старались убедить Антонину Васильевну, что можно отложить отъезд до утра, что «дома не очень будут беспокоиться».
Но мы были неумолимы и вернулись в город с вечерним поездом.
Так прошла наша поездка на фронт.
Долгожданное близко
В шестом часу вечера я шла из школы. Не успела свернуть на площадь, как раздался оглушительный выстрел. За ним другой, третий… и залпы слились в мощный гул. На небе вспыхнули зеленоватые «зарницы».
— Вспышки, вспышки, смотри где! Ведь это над Невой и туда, к морю! Наши, наши корабли стреляют! — говорит взволнованный молодой голос.
«Началось! Началось!» — хотелось крикнуть мне.
Утром просыпаюсь от звуков канонады. В комнате светло от вспышек. Они так часто следуют друг за другом, что не успевает погаснуть одна «зарница», как вспыхивает другая.
Иду по улице и слушаю, как музыку, мощный, необычайный и какой-то торжественный гул…
В школе у всех радостное настроение. В окнах шуршит и лопается целлофан, которым заменили фанеру, но никто даже не замечает этого.
— Как хорошо, как радостно на душе! — говорит Клавдия Ивановна.
— Вы слышите? Вот это залп! — говорит Миша.
Это стреляют наши и так сильно, что звуков вражеской артиллерии уже не слышно.
Мы уверены, что началось наступление.
День прошел очень быстро… Настроение у всех приподнятое.
Уроки какие-то праздничные, хотя идут они по обычному расписанию.
Из школы иду домой, окруженная попутчицами. Они шумливы, веселы.
— Смотрите, какие сегодня ленинградцы веселые. Ни одного хмурого лица, — говорит Аня.
— Мой папа там. Может быть, он сейчас в Петродворце, около той дачи, где мы всегда жили летом.
— Когда же будет сводка? Я всю ночь не буду спать, чтобы не пропустить экстренного сообщения.
Каждый день победы. Бои идут за знакомые всем ленинградцам места. А теперь что там? Говорят, Лигово — груда развалин. Петергоф с его чудесными парками и здравницами совершенно разорен. Бронзовый «Самсон» увезен в Германию, фонтаны взорваны. Нет слов для проклятия варварам!
Но я не хочу представлять себе любимые места изуродованными.
Думая о Петергофе, я вижу его в прежнем блеске и великолепии… Чудесный дворец на горе, а у подножия его «водяная сказка», царство струй и каскадов и среди них золоченые статуи. Самая высокая струя бьет из пасти льва, раздираемой могучей рукой Самсона.
А теперь там тяжелые бои за каждый метр земли.
Продвижение Красной Армии стремительно, но мы стали нетерпеливыми. Где наша выдержка? При встречах мы говорим: — Скорее бы! Скорей! Когда же это будет?
И вот это случилось! Соединились наши войска, шедшие от Ораниенбаума и Пулкова. Удар нанесен в тыл врагу, и окруженные фашистские войска истреблены… Захвачена тяжелая артиллерия, варварски разрушавшая наш город.
Москва салютовала победителям!
Какая огромная сила была нужна для нанесения такого удара! Наверно, защитникам Ленинграда была оказана большая помощь.
Мы знаем из истории, что операции такой мощности удаются только при согласованных действиях и единой воле командования.
Сегодня впервые за всё время блокады, — нет, вообще за всё время своей педагогической работы, — я не могла давать урока истории, не могла говорить о прошлом, когда так радостно настоящее.
И никого из учащихся это не удивило. Мы только что пришли со школьного митинга. Лица у девочек были возбужденные, глаза ярко блестели.
— Скоро конец войны и наши близкие вернутся с фронта!
— И какая, девочки, непривычная жизнь будет: без обстрелов, без бомбежек…
— И мы будем знать, возвращаясь из школы, что дом стоит на месте!
— И не нужно будет волноваться, когда кто-нибудь из родных долго не возвращается домой.
— Да, для нас всё это будет. Но как больно за тех, кто не дожил до этого дня!.. — говорит задумчиво Валя.
О ком она думает, я не знаю. Но и мои мысли в этот радостный час возвращаются к тем, кого нет и кто так страстно мечтал дожить до дня победы. Я думаю о Василии Захаровиче Голубеве, о Юре… Один — взрослый, сложившийся человек, стойкий коммунист; другой — юноша, комсомолец, почти мальчик.
Оба они для меня сливаются в чудесный образ человека наших дней, который любил жизнь и отдал ее за Родину.
Звонок прервал этот «урок». Дверь распахнулась, и в класс вошли наши «зимняки».
— Так хотелось вас всех повидать и поздравить! — сказал Миша.
— Молодец! Молодец! Хорошо, что вы верны вашей блокадной школе, — радостно кричали девочки.
— Ну а как же иначе? Мы же «зимняки».
— И «перийцы», — добавляет Коля.
— Мы пришли вам сказать необыкновенную новость: в Ленинграде будет салют. Факт, что будет, — заявляет Миша.
— Врешь, Мишка, быть этого не может. В городе-фронте?!
— Так он же больше не фронт.
Да, Ленинград больше не фронт!
Но борьба еще не кончена. Красная Армия еще должна «добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином знамя победы», — как сказал товарищ Сталин.
И мы должны, как и прежде, упорно работать на своих постах.
Опять мальчики в школе.
— Салют будет, на Марсово Поле пушки привезли, — говорит Миша.
— А почему не пишут в газетах? — спрашивают его.
— Сами сообразите, почему. А телефонограмму из РОНО получали? Там сказано: «Слушайте радию вечером». Надо понимать…
Весь вечер я ждала радио. Около 8 часов два раза подряд передали приказ войскам Ленинградского фронта.