Генка Пыжов — первый житель Братска, стр. 27
— Ах ты! Ну и молодец!
— В том-то и дело, что молодец. Из самого пекла Ваську выволок.
— Пострадал, говорят, плотник?
— Когда бежал с тем Васькой назад, камнем его по ноге стукнуло. Говорят, даже кость повредило.
— А Ваське ничего?
— Благополучно обошлось. Плотник потом уже рассказывал: «Прибежал к нему, толкаю под бока, тереблю: «Проснись, окаянный!» Васька откроет глаза, посмотрит и снова на землю валится. «Уйди, говорит, а то глаз выбью». Насилу растолкал».
Я услышал этот рассказ и даже похолодел. А что, если это отец? Нет, не может быть. Разве мало на Падуне плотников? К тому же отец сегодня не работал. Он еще с утра уехал в Братск по каким-то делам.
Приду домой — обязательно запишу эту историю, решил я. Жаль только, фамилии плотника не знаю. Ну ничего, отец, наверно, скажет.
Когда я пришел домой, то думал, что бабушка первым делом спросит: «Ну как, помирился с этим симпатичным рыженьким мальчиком?»
Но, к моему удивлению, бабушка даже не обернулась. Она сидела у стола и занималась совершенно необычным для нее делом — читала газету. В Москве бабушка никогда не читала газет, а только слушала то, о чем рассказывал ей отец.
«Я так лучше усваиваю, — говорила она. — В газетах слова какие-то непонятные стали. У меня от них головокружение».
Согласиться с этим я не могу. Если бы в газетах писала Люська Джурыкина, тогда дело другое…
Я подошел к столу и посмотрел бабушке через плечо: что она там интересного нашла? Посмотрел и чуть не вскрикнул. На первой странице в красивой извилистой рамке была напечатана фотография отца и написано: «Благородный поступок П. В. Пыжова». В заметке повторялось все то, что я только что услышал от рабочих.
И тут же я вспомнил свое возвращение, госпиталь и бледного, осунувшегося отца на кровати.
Но почему же отец не рассказал мне о своем благородном поступке? Даже наш лучший друг Петр Иович Кругликов ничего не знал об этом и думал, что у папы какое-то «сжатие сердца»…
Глава двадцать третья
АНЭ-БЭНЭ-РАБА. ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ. РАДОСТНАЯ ВЕСТЬ
Осень раскрасила яркими красками листья берез, осин, бросила пригоршни красных ягод в колючие кусты шиповника. Небо стало синим и холодным. По утрам мглистый иней окутывал тайгу, серебрился на обочинах затвердевших дорог.
Первый день осени — большой праздник: начало занятий в школе. На наш праздник пришли учителя, ученики двух смен и добровольцы, которые строили таежную школу. На широком деревянном крыльце возле директора школы стояли Гаркуша, большой Никола, Аркадий и мой отец. На отце был синий костюм с красными полосками и новые желтые туфли. В руках он держал ножницы.
Когда ученики выстроились перед школой на линейке, директор откашлялся и взволнованно сказал:
— Дорогие ребята! Строители Братской ГЭС приготовили нам прекрасный подарок — построили новую школу. Поблагодарим их и пообещаем, что будем учиться только на «хорошо» и «отлично».
— Спа-си-бо-о, спа-си-бо-о! — прокатилось по рядам. После директора выступали Гаркуша и Аркадий. Отец речей не произносил. Он подошел к узенькой красной ленте, привязанной к гвоздикам по обе стороны двери, щелкнул ножницами и отступил в сторону:
— Добро пожаловать, дорогие ребята! Ряды дрогнули. Наступая друг другу на пятки, мы двинулись к входу.
Но тут произошло небольшое недоразумение, из-за которого занятия в классах задержались на три с половиной минуты. Нежданно-негаданно, размахивая рукой, к школе прибежал кинооператор.
— Прицепите, пожалуйста, ленточку. Я буду снимать открытие школы.
— Школу мы уже открыли, — сказал директор. — Мы не можем закрывать и открывать школы через каждые пять минут.
Но кинооператор так просил и так извинялся за опоздание, что директор в конце концов согласился. Ленточку скололи булавкой, и отец снова взял ножницы в правую руку. Кинооператор стал на одно колено, прицелился в отца аппаратом.
— Что же вы молчите? — махнул он рукой. — Разговаривайте.
— А что мне говорить? — недовольно спросил отец.
— У меня кино немое. Говорите что попало. Например, анэ-бэне-раба, квинтер-финтер-жаба…
Но отец не стал говорить эту чепуху. Если у вас будут показывать киножурнал об открытии нашей школы, вы увидите, что отец молча перерезал ленточку и сейчас же спрятал ножницы в карман. Третий раз открывать школу его не заставил бы даже министр просвещения.
На первом уроке у нас был русский язык. Откровенно говоря, литература мне нравится больше, чем русский язык. Главное, не надо правил заучивать. Сиди и слушай, как жили писатели и как боролись пламенным словом с темными силами насилия и зла. По-моему, научиться грамотно писать можно без морфологии и синтаксиса. Присмотрись, где ставить запятые, двоеточия и другие знаки, и все в порядке. Ошибки ни за что не сделаешь. К чему заучивать правила, если я и так знаю, что запятые ставятся перед «а», «что», «если», «который»!
Но спорить об этом я не хочу. Раз уж выдумали правила, должен же их кто-нибудь учить. К тому же это совершенно не трудно. Память у меня прекрасная. Один раз прочту и уже знаю все назубок. Впрочем, я отвлекся и забыл рассказать, что у нас произошло на уроке русского языка.
Мы повторяли имя прилагательное. Если вы уже забыли, что это за штука, я могу напомнить: именем прилагательным называется часть речи, которая обозначает признак предмета и отвечает на вопросы «какой» или «чей».
Наш учитель подошел к доске, взял в руки мел и сказал:
— Назовите мне несколько прилагательных.
Над головами поднялся лес рук. Прилагательные
посыпались, как из мешка: качественные, относительные полные, краткие.
— Белый, розовый, зеленый! — выкрикивал один.
— Огромный, вкусный, красивый!—торопился второй.
— Бел, добр, могуч! — заявлял третий.
Не сумела пристроить свои прилагательные только Люська Джурыкина.
Поблескивая очками, она недовольно шептала мне:
— Абсолютно не интересуется моими прилагательными. Даже «апробированный» и «адэкватный» не берет…
Учитель исписал понравившейся нам частью речи всю доску, а битва прилагательных не стихала. Отталкивая друг друга локтями, прилагательные прыгали с парты на парту, пытались прицепиться хотя бы за краешек доски.
— Достаточно, — сказал учитель. — Опустите руки.
Там, где только что был лес рук, образовалась поляна с белыми бантами вместо цветов. Посреди этой поляны, будто невырубленный пенек, торчала чья-то одна-единственная рука. Я приподнялся и увидел Комара. «Почему этот рыженький симпатичный мальчик не хочет опустить руку? — подумал я. — Что он, лучше других, что ли?»
Учитель тоже заметил невырубленный пенек и спросил:
— В чем дело? Как твоя фамилия?
— Моя фамилия Комар.
— Что ты хочешь, Комар?
— У меня есть еще одно прилагательное.
— Но я же сказал — достаточно.
— Очень хорошее прилагательное.
Учитель усмехнулся:
— Так и быть, давай свое хорошее прилагательное.
Комар уклончиво посмотрел на меня и сказал:
— Лучезарный. Напишите, пожалуйста, лучезарный. а чуть не вскочил с места. Что он, в самом деле, издеваться вздумал надо мной на уроке?
Учитель крепче, сжал рукой мел и начал писать на краешке доски «хорошее прилагательное». Он вывел несколько букв, а затем вдруг обернулся, окинул класс сердитым взглядом. Прикрыв ладонями рты, мальчишки и девчонки хохотали. Я даже сказал бы — не хохотали,
а хихикали.
На Комара противно было смотреть. Он покраснел как рак; в одно и то же время он смеялся и плакал. Да, именно так! В его смеющихся глазах сверкали слезы.
— Комар, объясни, что все это значит? — спросил
учитель.
Комар икнул от страха и пробормотал:
— У нас в классе есть ученик… он Лучезарный… Учитель пожал плечами и подошел к столику, где лежал классный журнал. Он дважды прочитал все фамилии и недовольно сказал: