Тщетная предосторожность, стр. 33

За несколько дней работы в яслях и пребывания под кровом у миссис Ноулз Синтия стала привыкать к новому повседневному укладу, а месяцы на вилле «Дауэр-Хаус» были теперь словно сон, прекрасный сон: все хорошее она помнила, а отчаяние и тяжкие думы забылись.

Она теперь много работала и очень уставала. Она всегда считала, что лучшее лекарство от тоски и тяжелых переживаний – это работа. И сейчас лишний раз в этом убедилась.

В первый же вечер в Лондоне она написала Грейс, что вернется не раньше, чем через несколько недель. Она просила выслать ей кое-что из одежды и строго-настрого запретила кому бы то ни было давать ее адрес. Она знала – Грейс будет особенно строго соблюдать запрет по отношению к Питеру и Роберту.

Грейс ответила незамедлительно, и в коротком, уважительном письме читались сочувствие и преданность. Синтия даже прослезилась. Как привязана к ней Грейс! И как ей повезло, что у нее есть вилла в «Березах». Мир вокруг казался ей бурным, разъяренным морем, грозящим гибелью, но у нее есть вилла – надежное убежище, где ее всегда ждут.

И она обязана этим Роберту Шелфорду! Пусть так, она постарается не думать о Роберте. И тем более о Питере. Все, связанное с «Березами», безвозвратно кануло в прошлое. А ей надо думать о будущем.

Ее вполне удовлетворяла работа у миссис Гривз, хотя и оказалась много труднее, чем Синтия предполагала. Иногда она уставала до изнеможения. Конечно, Синтия всегда любила детей, но одно дело любить их вообще, отвлеченно, и совсем другое – с утра до ночи, день за днем ухаживать за малышами. Среди них были очаровательные, прелестные существа, но некоторые – как чистосердечно призналась Дорис Гривз – просто «маленькие чудовища». Попадались среди них маленькие злюки и завистники, но ничто не могло затмить вечного чуда – детской прелести, сочетавшей в себе невинность и доверие к взрослым. И в каждом ребенке проявлялись особые черты, свой собственный характер. И если женщина жаловалась: «Я не могу ничего поделать с Джин, поверьте, у нее характер сильнее моего. Как с ней ни бейся, она все равно стоит на своем», – Синтия не сомневалась, что так оно и есть.

Через некоторое время Синтия с радостью и гордостью отмечала среди остальных не по возрасту развитых и самостоятельных. Она часто думала, что именно таким будет дано построить мир более совершенный, чем удалось ее поколению, и пыталась вообразить, как они вырастут, вступят в жизнь, упорно добиваясь цели, а потом их дети и внуки последуют их заветам.

– Я часто размышляю о жизни вообще, наших детях, их будущем… о рождении новой жизни и что все это значит с разных точек зрения, – поделилась однажды Синтия с миссис Гривз.

– Очень хорошо все понимаю, – ласково улыбнулась та. – Сама когда-то много об этом думала… В особенности о том, какая от меня польза себе и другим. Ах, дорогая, сколько я упустила времени, задавая себе подобные вопросы, подвергая сомнению смысл своего существования, – надо было попросту выполнять свой долг, и все.

– Это, по-вашему, самое главное?

– Конечно! – уверенно воскликнула миссис Гривз.

– Увы, я не всегда знаю, по отношению к кому мне следует выполнять свой долг, – отозвалась Синтия.

– Ну, вы его выполнили по отношению ко мне, когда появились у нас, мой ангел! Не знаю, что бы я без вас делала!

– Я работаю с удовольствием, трудно, конечно, но с удовольствием, – призналась Синтия и добавила: – Вы меня не выгоните?

– Что вы! – горячо сказала миссис Гривз. – Оставайтесь, если можете, вы так нужны нам.

И детям – они так вас любят.

Синтия поглядела на кроху, примостившегося у нее на коленях. Он устроился поудобнее и сладко заснул.

– Прелесть, правда? – улыбнулась Синтия.

– А может быть, для вас именно в этом ответ на все вопросы? – тихо сказала миссис Гривз. – Ребенок, свой собственный, существо, которое верит вам, во всем зависит от вас, а наступит час – будет вам заменой.

Синтия отрицательно покачала головой, и от собеседницы не укрылось минутное выражение горькой печали на ее лице.

Дверь в эту минуту открылась, и Дорис позвала:

– Мама! Тебя хотят видеть!

Миссис Гривз встала, Синтия обернулась, и сердце чуть не выпрыгнуло у нее из груди, когда она увидела, кто стоит позади Дорис.

Роберт! В этой непривычной обстановке было особенно заметно, какой он рослый, как хорош собой.

Он говорил о чем-то с миссис Гривз, потом оба повернулись к ней, а она сидела безмолвно, прижав к груди спящего ребенка, еле переводя дыхание.

Роберт подошел, и на миг Синтии показалось, что все исчезло, они остались вдвоем, и никого больше, кроме спящего малыша у нее на руках.

– Что вы хотите? – произнесла она с трудом и вдруг увидела, что на лице у него странное, незнакомое ей выражение усталого отчаяния.

– Вы должны помочь мне, Синтия, – ответил он. – Только вы в состоянии мне помочь. Микаэла сбежала с Хью Мартеном. Голос его звучал спокойно, но Синтия разглядела в его глазах выражение глубокого страдания.

Глава семнадцатая

Синтия потом так и не могла себе объяснить, как получилось, что без каких бы то ни было объяснений или извинений она просто встала и пошла вместе с Робертом. Он увел ее, и вот они в пути.

Машина быстро мчалась по дороге, Роберт сосредоточенно глядел вперед – ему вообще была свойственна сосредоточенность во всем, что он делает, – но сейчас в нем чувствовалось еще и огромное внутреннее напряжение.

Роберт молчал, и, подождав, пока они выедут с шоссе на проселочную дорогу, она спросила:

– Как вы меня нашли?

– Заставил Грейс дать ваш адрес. Не вините ее, она упиралась, довела меня просто до отчаяния. Тогда я сказал ей правду, и она согласилась со мной – только вы одна можете помочь.

– Остановимся на минутку, расскажите все толком.

Роберт повиновался. Он молча подъехал к обочине, выключил зажигание и только тогда взглянул на нее. В его глазах читалась немая мольба.

– Рассказывать, в сущности, особенно нечего. Сегодня я должен был провести весь день вне дома. Уехал сразу после завтрака в Ньюмаркет. Микаэла завтракала со мной в столовой. Я этому несколько удивился – обычно завтрак ей подают в постель. И я даже растрогался: подумал, что девочка хочет побыть со мной.

На мгновение он смолк, словно стараясь удержаться от едкого замечания. Потом, сделав над собой усилие, заговорил снова:

– Я попрощался и уехал. Проехал несколько миль и вдруг сообразил, что забыл дома важные бумаги, которые нужно обсудить с грумом.

Я вернулся в «Березы» минут через сорок, прошел в библиотеку и взял бумаги с письменного стола. И подумал – вдруг опоздаю к обеду, надо предупредить Микаэлу, а то я ей за завтраком сказал, что непременно буду к восьми. Я позвонил Барнетту и, когда он вошел, спросил: «Где мисс Микаэла?» Он с удивлением поглядел на меня и ответил:

– Мисс Микаэла уехала почти сразу после час, сэр.

– Вы не знаете, куда? – поинтересовался я.

– За ней приехала машина, сэр, но, по-моему, она оставила вам записку.

– Записку? – спрашиваю. – Где?

Он пошел за запиской, а я удивился, почему она не сказала, что уедет в такую рань. Она за завтраком вообще не коснулась своих планов на тот день.

Барнетт вернулся с конвертом. Я взял его с недобрым предчувствием.

Роберт достал из кармана конверт и протянул его Синтии. Достав письмо, она прочла четыре строчки, написанные изящным и четким почерком Микаэлы:

«Я уезжаю с Хью Мартеном, Я люблю его и буду всегда любить его одного. Бесполезны, любые попытки отговорить меня от моего решения.

Микаэла».

Синтия ахнула.

– Я знал, что иногда она встречается с этим человеком, – заговорил Роберт. – Мы видели его в Гудвуде, и как-то он устроил прием в Лондоне в честь Микаэлы. Вы меня предупреждали о нем, и я очень ясно дал понять, что для Микаэлы это неподходящее и нежелательное знакомство, ну и после этого они встречались тайком, и я ничего не знал. Синтия, как теперь быть?