Триумф сердца, стр. 12

И надо же, глупая девчонка отдала ему в руки последние свои сбережения как раз в то время, когда он сам последние свои пенни не мог сохранить на черный день.

У него была надежда, что, добравшись до игорного стола, он возместит все потери, понесенные им ранее во Франции. Уж, во всяком случае, он не ограбит и не оставит без гроша девушку, которую разглядывает сейчас с таким сочувствием.

– Клянусь, я найду тебе хорошего мужа!

Он произнес это вслух и надеялся, что его голос разбудит ее.

Но Керисса безмятежно спала.

Шелдон мысленно поклялся, что его покровительство не будет стоить ей ни пенни и что он найдет ей мужа как можно быстрее… чтобы убрать ее с глаз долой, чтобы она самим своим видом не резала его сердце по живому.

Затем его мысли перенеслись в недалекое будущее. Кто бы мог стать приемлемым супругом для Кериссы? В особо высокое общество он не мог ввести ее, поскольку сам был туда не вхож.

Но Керисса была настолько чарующе прекрасна, что смогла бы преодолеть любые препоны.

Или он ошибается, поддается извечным иллюзиям?

В жизни Шелдона Харкорта появлялось и исчезало множество красивых женщин. Их белоснежные ручки ласкали его, мелькали рядом с ним за игорным столом, когда он выигрывал, сыпали монеты в его карманы, таяли в воздухе при малейшей его неудаче. Он пытался, но не мог сравнить удивительные, меняющиеся, как погода в Ла-Манше, глаза Кериссы с вожделеющими денег или постельных утех глазами своих прежних приятельниц.

Шелдон подумал: «Какой мужчина в Бате или еще где-нибудь устоит перед этим насмешливым огоньком в глазах в сочетании с гордым носиком и пухленькими губками, особенно когда они кривятся в чуть иронической улыбке».

Он вспомнил весь спектакль, разыгранный ими при их первой встрече в Кале. И ее жалкие попытки обмануть такого опытного мужчину, как Шелдон Харкорт, выдав себя за вдову казненного революционерами аристократа. И он даже ее поцеловал. Правда, губы ее были тогда безжизненны, лишены страсти, но… но тело… ее стройное юное тело, освобожденное от покровов, представлялось ему в воображении, и он не мог заменить это наваждение никакими другими картинами, вызванными из памяти.

Он еще долго смотрел на Кериссу и вдруг подумал, что это его дитя. Шелдон встал и захотел разбудить ее, чтобы отправить в детскую, но помедлил. Ему нравилось рассматривать ее спящей. Она притворялась женщиной, а на самом деле была девственницей. Уж такому искушенному человеку, как Шелдон Харкорт, нетрудно было в этом убедиться.

Но в ней была иная тайна, которую Шелдон пока не раскрыл. Что она скрывает?

Шпионские сведения или затерянные сокровища казненного полтора века назад короля Карла Первого? Вряд ли, но какая-то тайна в ней была.

Она так мирно спала, что было бы жестоко разбудить ее. И все же он обнял Кериссу, поставил на ноги.

Керисса вздрогнула, приблизила свое личико к его лицу, ожидая нежного поцелуя, может быть, как в детстве, потом вновь забылась во сне.

Шелдон перенес ее на руках по узкой скрипучей лестнице, на каждой ступени ощущая ее дыхание, пахнувшее весенними фиалками.

Он отдал девушку на попечение Франсины, ожидающей их появления, будто адский пес Цербер, но попросил не будить мадемуазель.

Шелдон сам донес девушку до постели, уложил, попятился к двери и удалился.

Никто в мире, кроме него, не мог повести себя так по-джентльменски.

Глава 3

Дни, проведенные в пути, могли показаться порой скучноватыми, а само путешествие бесконечным. Однако не только Керисса, но и Харкорт постоянно открывали для себя что-то новое, что вызывало у них интерес.

Шелдон обнаружил, например, что за пять лет его отсутствия в стране произошли большие перемены. В первую очередь улучшились дороги. Раньше они представляли собой почти сплошные моря липкой грязи, в которой колеса увязали по ступицы, лошади надрывались, когда тянули даже легкие экипажи, и, лишь когда мороз сковывал лужи ледком, дорога становилась более или менее проезжей. Теперь же, видимо, правительство начало проявлять заботу о путешественниках. Шелдона заинтересовали также почтовые дилижансы.

В 1784 году, за несколько лет до своего отбытия за границу, Шелдон часто встречался по разным поводам с Джоном Палмером, членом парламента от города Бат.

Палмера очень беспокоило, как и многих других влиятельных людей, состояние почтовой службы в стране. Но никто не знал, как ее наладить и что для этого следует предпринять.

Доставка писем и посылок на значительные расстояния была тогда доверена так называемым «почтовым мальчикам», которые, считаясь негосударственными служащими пусть и невысокого ранга, возомнили о себе невесть что, работали спустя рукава, а о точности и быстроте доставки и речи не могло идти. Любой упрек в их адрес воспринимался ими как оскорбление. Письма и особенно ценные бандероли исчезали неизвестно куда.

«Они повязаны одной веревочкой с дорожными грабителями», – громогласно обвинял «почтовых мальчиков» Джон Палмер со всех трибун, где бы он ни выступал. Будучи политиком, он, естественно, был немного и актером. К тому же он действительно увлекался театром.

В Бате и Бристоле он содержал на свои средства две театральные сцены и добывал для своих спектаклей самых талантливых актеров, так как имел множество знакомых в среде лондонских агентов.

«Моя собственная карета вдвое быстрее этих почтовых колымаг, – говорил он неоднократно Шелдону, – и уж, конечно, гораздо надежнее».

Джон Палмер убеждал главного королевского почтмейстера, что такие экипажи, как его, – легкие, компактные, скоростные, – должны заменить громоздкую рухлядь «почтовых мальчиков», а самих этих негодяев надо гнать в шею. «Им требуется пятьдесят часов, чтобы проехать из Лондона в Бристоль, – возмущался он, – а я в своем экипаже уложился в пятнадцать». И вот теперь, по возвращении на родину, Шелдон узнал, что Палмер получил почтовую службу в свое ведение и его фаэтоны доставляют письма и посылки во все крупные города Англии.

– Революция в британской почтовой службе наконец-то свершилась! – усмехнулся Шелдон.

Когда погода позволяла, он предпочитал не запираться в тесном экипаже, а, поменявшись местами с Франсиной, устраивался на облучке и иногда даже сам правил экипажем. Возницу, которого он нанял, усиленно рекомендовал ему каретный мастер в Дувре. Чапмен – так звали кучера – вызвал у Шелдона доверие с самого первого взгляда, а то, как он обращался с лошадьми, доказывало, что он души в них не чает и возница он опытный.

Вообще кучера в Англии – это особое и очень своеобразное сословие, но в нем, как и везде, представлены самые разные человеческие экземпляры. Тех, кто возит почту или правит дилижансами, заботит только одно – необходимость соблюдать расписание.

Шелдона и раньше приводило в негодование то, как в Англии относятся к лошадям. Он часто цитировал изречение одного испанца: «Англия – рай для женщин и ад для лошадей!»

Без сомнения, для многих владельцев конюшен лошади представлялись неодушевленными механизмами, которые должны работать, пока не сломаются и их не уволокут на свалку.

И не скорость передвижения экипажей изматывала и убивала лошадей, а неимоверные тяжести, которые их заставляли тащить. Дилижансы и кареты грузились, как говорят, «под завязку». Возить товары было выгоднее, чем пассажиров.

Но все же английские возницы, накачанные крепким портером, поглощающие невероятное количество ветчины и картофеля, с цветными платками, обмотанными вокруг толстой шеи, в красно-желтых жилетках, в щегольских жокейских сапогах, были одной из главных достопримечательностей старой доброй Англии. Правда, таких щеголей с каретных дворов Шелдон остерегался и не брал себе в услужение.

Чапмен, наоборот, был человеком спокойным и не драл понапрасну глотку, понукая лошадей. Впрочем, он подчас не боялся повысить голос, отстаивая свое мнение, но за это Шелдон проникся к нему еще большим уважением. Хорошие отношения, установившиеся между слугой и нанимателем, скрасили довольно утомительное и долгое путешествие. Время, казалось, бежало быстрее. Когда Шелдон не держал в руках вожжи, он предавался размышлениям об их с Кериссой финансовом положении.