Сокровище любви (Любовь и колдовство ), стр. 33

«Уже двести лет это кольцо принадлежит женщинам нашей семьи, — объяснила мать, — и я даже подумать не могу о том, чтобы обменять его на что-либо столь низменное, как хлеб, только ради того, чтобы утолить голод!»

«Мы могли бы получить за него кое-что и повкуснее хлеба!» — смеялся тогда Андре.

«Знаю, — ответила она, — когда я носила чинить его к ювелиру на Бонд-стрит, он предлагал мне за него тысячу фунтов».

«Тысячу фунтов!» — воскликнул Андре.

«Ты подаришь его своей жене, — мечтала его мать. — У тебя мало что найдется предложить ей, кроме этого, а я не хочу, чтобы ты делал предложение девушке, не имея гроша за душой».

Андре понял, на какие жертвы идет она ради него, и поцеловал ее.

«Спасибо, но если когда-нибудь тебе будут очень нужны деньги, если они необходимы будут тебе самой, я буду настаивать, чтобы ты все-таки продала его».

Бриллианты в колечке его матери ни в какое сравнение не шли со многими из драгоценных камней, наполнявших сумку.

«Я богат!» — подумал Андре.

Но он понимал, что истинное его богатство — это Сона, ее любовь и нежность.

— Боже милостивый, прошу тебя, сделай так, чтобы мы спокойно добрались до Англии и чтобы все было хорошо, — помолился он перед сном.

Сумки стояли на полу, около его кровати. Андре закрыл глаза и заснул.

Внезапно Андре проснулся. Еще ничего не понимая, не очнувшись окончательно после глубокого сна без сновидений, он чувствовал только, что Тома трясет его за руку.

— Вставайте, мосье, вставайте! — настойчиво теребил его негр.

Андре сел на постели.

— Что случилось, Тома?

— Уезжаем сейчас — быстро!

— Но почему?

— Барабаны говорят — солдаты идут из Порто-Пренса!

— Солдаты? — встревоженно переспросил Андре.

— Солдаты ищут мосье.

Как глупо, что он не предусмотрел такой возможности, подумал Андре.

Оркис знала, что он отправился сюда на поиски клада, который так и не нашел Дессалин, и она, конечно, должна была послать своих солдат, чтобы в случае удачного завершения поисков завладеть всеми найденными драгоценностями.

Однако поздно было думать об этом. Сейчас важно было только одно — как далеко они с Соной успеют уйти, прежде чем солдаты настигнут их, схватят и, без сомнения, убьют.

Андре не стал даже выспрашивать у Тома, откуда барабанам стало известно о том, что ему угрожает опасность. Достаточно того, что его вовремя предупредили, того, что ему дали возможность попытаться спасти Сону и спастись самому.

Он натянул сапоги, схватил обе сумки и выбежал на улицу; Тома уже поджидал его у дома с тремя лошадьми, к седлам которых были привязаны их пожитки.

Андре взял вожжи из рук негра и протянул ему сумку с золотыми монетами.

— Положи ее в свой узел. Тома, — попросил он, — а другую привяжи к моему.

Слуга мгновенно выполнил его приказание.

Затем, не тратя слов понапрасну, Андре вскочил на свою лошадь; Тома следовал за ним, ведя на поводу третью лошадь — для Соны.

Глава 7

Звездный свет и бледная луна, уже поднявшаяся над горизонтом, освещали им дорогу, и всадники быстро добрались до монастыря.

Ничто не нарушало царившего вокруг покоя и тишины; медный колокольчик на дверях лесной обители блестел в призрачном лунном свете.

Андре спешился и, отдав поводья Тома, уже протянул было руку к колокольчику, но вдруг передумал.

Он представил себе, как этот резкий звон разорвет тишину, привлекая излишнее внимание, весьма нежелательное в данных обстоятельствах. Вместо этого Андре сильно постучал в дверь, затем, немного выждав, постучал еще раз.

Дверь открылась неожиданно быстро, и на пороге появилась очень старая монахиня.

— Кто там? — спросила она дребезжащим голосом, высунувшись в темноту.

— Мне нужно немедленно видеть сестру Девотэ и мать-игуменью! — ответил Андре. — Только не бойтесь, ничего страшного не произошло.

— Сестру Девотэ? — переспросила старушка, словно не расслышав.

— И мать-игуменью, — повторил Андре немного громче.

Монахиня отступила, будто собираясь захлопнуть за собой дверь, но, прежде чем она успела это сделать, Андре уже вошел внутрь.

Она взглянула на нею как-то испуганно и неуверенно, и Андре поспешил ее успокоить, говоря мягко, но в то же время властно и повелительно:

— Пожалуйста, предупредите матушку-настоятельницу сейчас же и как можно скорее разбудите сестру Девотэ.

Монахиня зашаркала прочь, волоча ноги по выложенному каменными плитами полу.

Андре остался дожидаться, еле сдерживая нетерпение, ощущая в то же время какую-то удивительную атмосферу чистоты и святости, царившую в обители.

Он прекрасно понимал, как дорога сейчас каждая секунда, и думал только, как им повезло, что барабаны воду вовремя предупредили их о надвигающейся опасности, давая ему и Соне возможность скрыться.

В дальнем конце коридора послышался звук шагов, и, вглядываясь в темноту, Андре с облегчением увидел, что мать-игуменья уже спешит к нему.

Она была полностью одета; Андре решил, что монахиня, вероятно, не ложилась, выстаивая всенощную, так что не было необходимости будить ее.

Она шла удивительно быстро для ее преклонных лег и, подойдя к Андре, не ожидая, что он ей скажет, тут же спросила:

— Опасность?

Андре кивнул головой:

— Мой слуга слышал барабаны воду; они говорят, что солдаты идут по моему следу.

— Тогда вам нужно уходить! Быстро, немедленно! — воскликнула мать-игуменья.

— Я возьму с собой Сону, я хочу увезти ее в Англию, — сказал Андре. — Там она будет в безопасности.

— Да, она уже говорила мне, я знаю. — Мать-игуменья секунду поколебалась, потом добавила:

— Она сказала мне также, что вы любите друг друга.

— Она станет моей женой, как только представится такая возможность.

Лицо старой женщины засветилось радостью, Андре добавил:

— Благодарю вас за все: за то, что вы оберегали и воспитывали ее. Без вас она не смогла бы выжить, вы спасли ее!

— Ваш дядя был мужественным человеком, он погиб, не запятнав своей чести, как и вся его семья, — ответила мать-игуменья.

— Так Сона сказала вам, кто я? — удивился Андре.

— Да, и я очень рада, что вы заберете ее с собой. Это не жизнь для нее, она была бы несчастна, живя тут, в заточении, и рано или поздно ее все равно нашли бы.

— Вы очень мудрая женщина, вы все понимаете, — восхитился Андре.

В этот момент послышался топот ножек, бегущих по каменному полу, и мгновение спустя Сона была уже рядом с ними.

Андре с жадным нетерпением устремил взгляд в ее сторону и тут же застыл, ошеломленный увиденным, не в силах произнести ни слова.

Точно понимая, что происходит сейчас в его душе, мать-настоятельница мягко заговорила:

— Это только разумная предосторожность. Было бы опасно, слишком опасно какой-либо белой женщине появиться сейчас в Ле-Капе.

Андре прекрасно понимал, почему Соне необходимо было тоже изменить внешность, и в то же время это был ужасный удар.

Кожа ее, прежде такая нежная, почти прозрачная, придававшая всему ее облику неотразимую прелесть, приобрела теперь смуглый, коричневатый оттенок, такой же темный, как и у него.

К тому же на ней была теперь накидка, а на голове — черный платок, как у самой матери-игуменьи.

В первый момент Андре был просто в ужасе, что существо, столь прекрасное, как Сона, должно было так неузнаваемо измениться. Потом он увидел ее умоляющие глаза, поднятые к нему, словно прося понять и не казнить ее за это превращение, и Андре, заставив себя улыбнуться, постарался успокоить девушку:

— Ты все так же прекрасна, любовь моя, однако мне следует поостеречься: не могу же я произносить свои признания, когда на тебе этот наряд!

Андре почувствовал, что слова его и весь его легкий, веселый тон немного рассеяли тревогу Соны. Тут заговорила мать-игуменья.