Огненное крыло, стр. 27
— Значит, мы всегда будем врагами.
— В мире живых, да. Но здесь вряд ли… Шейд горько рассмеялся:
— Вы охотились на нас в Верхнем Мире, а теперь мы, как рабы, работаем в ваших шахтах! Не очень-то похоже на мир.
— Ты прав, — пробурчал Мрак. — Но здесь не всегда было так. Шахты появились недавно. До этого Зотц позволял нам обитать в райских джунглях. — В его голосе слышалась тоска. — Величественный город пирамид, тропический лес, подобного которому нет в Верхнем Мире.
Шейд фыркнул. Райские джунгли! Ему казалось оскорбительным, что каннибалы получили рай, а остальные летучие мыши должны прозябать в этом унылом месте.
— Звучит красиво, — не сдержался Шейд. — Тогда почему ты хочешь уйти отсюда?
— Не только я, — сказал Мрак. — Уже многие бежали. И еще больше ушло бы, если бы Зотц сказал им о Древе. Рай без выбора — это тирания.
Шейд ничего на это не ответил, совершенно выбитый из колеи рассуждениями каннибала. Они звучали очень здраво и обоснованно.
— Вы не доверяете мне, — вздохнул Мрак, — и я понимаю вас. Но уверяю, что сейчас у меня только одно желание — вырваться в следующий мир.
— Я надеялся на лучших спутников, — буркнул Немо.
Шейд обратил все внимание на небо и землю. Что за страшное место — изрезанная шрамами скалистая земля, где никогда никто не жил, которая никогда не имела названия. Мрак продолжал лететь рядом с ним, и Шейду это было неприятно. Он что, считает, что теперь, после беседы, они стали друзьями? В Верхнем Мире это существо смотрело бы на него только как на пищу.
— Почему ты светишься? — спросил Мрак, и Шейд сжался. Он давно с беспокойством ждал этого вопроса и уловил тревожный блеск в глазах Явы.
— Так уж получилось, — уклончиво ответил он. Мрак больше ничего не сказал, но Шейд заметил, что каждый раз, когда каннибал смотрит на него, его ноздри трепещут, будто вбирают запах. Возможно, он больше не нуждался в пище, но Шейд сомневался, что его жизненные инстинкты так легко угасли.
Кактус
Луна постоянно оглядывалась, и даже Гриффин почувствовал укол сожаления, когда вершины деревьев Оазиса растаяли в дымке. Он снова увидел растрескавшуюся равнину, простиравшуюся впереди до самого горизонта. Неудивительно, что так мало летучих мышей решаются покинуть знакомые места, чтобы отправиться к Древу. Теперь Оазис стал казаться ему привлекательным, несмотря на странные деревья и летучих мышей, которые чуть не задавили его насмерть.
— Все хорошо, — успокаивающе сказал он Луне. Может, она вовсе не нуждалась в утешении. Ему утешение было нужнее. Гриффин посмотрел на нее и почувствовал себя лучше. Они вместе, так что плохого может случиться? «Что угодно», — подумал он. Гриффин уже устал и ослаб, а они летели всего пару часов вдоль глубокого рва, следуя звуковой карте, которую дала ему Фрида. Его изумляло, что он летит быстрее Луны. Он постоянно оказывался впереди. Дома она была изумительным летуном, куда сильнее и быстрее его. А теперь он нарочно летел медленнее, чтобы она не отставала. Ему не хотелось, чтобы Луна заметила это. Но беспокойство нарастало. «Она может задержать тебя», — предупреждала его Фрида.
— Так мы с тобой были друзьями? — спросила Луна.
— Да. У тебя было много друзей. Ты пользовалась всеобщим вниманием.
— Правда? — Она казалась польщенной. — А почему?
— Ты была веселая, и смелая, и… Рядом с тобой было много шуток, веселья.
— Мне нравится это слышать, — сказала она с улыбкой. — Расскажи еще.
— С тобой все хотели дружить. Ты всегда что-нибудь придумывала. Что-нибудь захватывающее. Я не всегда был уверен, что это хорошие идеи, потому что они были явно опрометчивые и очень опасные.
— Ты не преувеличиваешь?
— Нисколько. Луна рассмеялась:
— А что я вытворяла?
— Ну, например, ты придумала игру с совой. — Гриффин рассказал ей об этом и о других проказах в Древесном Приюте.
— Весело, — сказала она и вдруг замолчала.
— Что с тобой? — спросил он, испугавшись, что сделал или сказал что-то не то.
— Ты странно рассказываешь, будто это было и прошло. А я даже не могу вспомнить себя там.
— Ты вспомнишь.
— Да? — Она посмотрела на него с такой тоской, что у него сжалось сердце.
— Точно, — сказал он, надеясь, что так оно и будет.
— Это было бы здорово.
— А пока я буду твоей памятью. Если захочешь что-нибудь узнать, спрашивай меня.
— Расскажи про огонь, — попросила она. — Как это случилось?
Вид ее израненных крыльев вызывал в нем содрогание, и хотя он старался не смотреть в их сторону, его взгляд постоянно притягивало к ним. Он обещал ей… но есть ли смысл говорить правду? Луна только возненавидит его. А он нуждается в ее дружбе. Гриффин хотел помочь ей выбраться отсюда — сделать что-то правильное, после того что натворил. Но это была только часть правды. Вся правда была в том, что он боялся лететь к Древу один.
— Ну, ладно, — начал он, избегая смотреть на нее. — Была буря, и молния ударила в дерево, на котором ты висела; на тебя упала горящая ветка, и ты загорелась.
— А больше никто не погиб? Например, моя мама?
— Только ты.
— Скажи мне, как ее зовут.
— Рома.
— Да, — сказала Луна, — это похоже на правду… — Она закрыла глаза, и Гриффину показалось, что она пытается восстановить в памяти образ матери. Он смотрел на нее, гадая, каково быть на ее месте, — и не мог этого представить.
Открыв глаза, Луна разочарованно вздохнула.
— Остается надеяться, что ты говоришь правду, — пробормотала она, а затем улыбнулась. — Ведь ты можешь рассказывать что угодно, как я могу это проверить?
Гриффин через силу улыбнулся в ответ.
— Удивляюсь, как спокойно ты приняла свое положение, — сказал он с восхищением. — Я имею в виду то, что ты мертва. Я бы на твоем месте сошел с ума.
— Все равно ничего не изменишь.
— Точно, ничего. Внезапно она вздрогнула.
— Что с тобой? — забеспокоился он.
— Мои крылья…
— Больно?
Она сжалась и затрясла кончиками крыльев, будто хотела стряхнуть с себя боль.
— Тебе очень плохо? — спросил Гриффин.
— Нет. — Луна через силу улыбнулась. — Так куда именно мы летим?
— Мы будем следовать вдоль этой канавы, пока не доберемся до короткого толстого дерева, сплошь покрытого колючками. Оно называется кактус. Это первая метка, и она укажет нам путь к следующей.
Они летели в молчании. Гриффин смотрел большей частью на Луну, ища на ее мордочке признаки боли. Почему это случилось с ней так-неожиданно? Может, это происходит, когда летучие мыши покидают Оазис? Или потому, что он напомнил ей о несчастном случае? Теперь ее тело начинает вспоминать…
— Дома ведь не так, как здесь? — неожиданно спросила Луна.
— Совсем не так.
— Это хорошо. Я многого не понимаю, но это место выглядит уж очень мрачно. Даже жуки здесь не живут!
— Они и в Оазисе были ненастоящие, — напомнил Гриффин.
— Мертвые летучие мыши не нуждаются в пище, — нахмурилась Луна. — А как же ты? Ты ведь, наверное, проголодался?
— Может быть, найду здесь несколько гусениц, — сказал Гриффин и тут же пожалел об этом. Ему не хотелось даже начинать думать о пище.
— А до Древа далеко? — спросила Луна.
— Фрида сказала, что самое большее — пара ночей. Ты устала?
— Нет. А ты?
— Все в порядке. — Неизвестно, сколько времени он сможет лететь без пищи и воды. Непреходящие сумерки утомляли его. Он тосковал по лунному свету, по горизонту, освещенному предрассветным или закатным солнцем. Ему ужасно хотелось спать.
Какое-то изменение в воздухе заставило его принюхаться, но оказалось, что вовсе не запах вызвал в нем тревогу: сам воздух как-то изменился. Что-то похожее на жар солнца поднималось от растрескавшейся поверхности. Он посмотрел вниз и увидел, как земля дернулась, словно туго натянутая кожа, а потом, к ужасу Гриффина, стала жидкой.