Мертвое море, стр. 20
— Ты женишься в ближайшие дни, прибыла твоя невеста… Красивая, как ты заслуживаешь… Но я хочу от тебя одну вещь на прощание…
— Какую?
— Я хотела ребенка, но я уж стара…
— Ну что ты…
Дождь падал теперь сильнее, толще.
— Я стара, твой сын не зародился во мне. Но ты женишься, и, когда у тебя будет ребенок, я вернусь сюда. Я стара, волосы мои поседели — разве не видно? Я очень стара, Гума, я клянусь тебе, что больше ни с кем не затею ссоры, не поражу кинжалом никого.
Гума смотрел на нее удивленный: ее словно подменили, говорит так умоляюще, морская глубь глаз устремлена на его лицо, и глаза эти ласковые, материнские.
— Не затею больше ссор… Я хочу, чтоб ты нашел место для этой старой женщины в доме твоей жены… Она ничего не должна знать про то, что у нас с тобой было. И мне ничего больше не надо, ей нечего будет со мною делить. Я хочу только помогать воспитывать твоего сына, словно бы я когда-то сама родила тебя… Я по летам гожусь тебе в матери… Ты позволишь?
Теперь на небе взошли звезды, луна тоже показалась, и нежная музыка понеслась с моря. Роза Палмейрао тихо гладила по лицу Гуму — своего сына. Это было в ночь праздника Иеманжи, богини с пятью именами.
Корабль бросает якорь
Большой корабль бросает якорь у пристани. Большой корабль отплывает… Роза Палмейрао отплыла на большом корабле.
Гума смотрел на женщину, машущую ему платком с палубы третьего класса. Она отправлялась на поиски последних своих приключений. Когда вернется, найдет она дитя, о ком заботиться, кого-то, кто станет ей внуком. Корабль плыл уже далёко-далёко, а она все махала платочком, и люди с пристани махали ей в ответ. Кто-то сказал за спиной Гумы:
— Вот неугомонная… Все бы ей по свету рыскать…
Гума медленно пошел назад. Вечер сгущался понемногу, и дома его ждал груз, который надо было отвезти в Кашоэйру. Но сегодня ему не хотелось уходить с набережной, не хотелось переплывать бухту. Вот уже несколько дней, с момента празднества в честь Иеманжи, он думал только о том, чтоб встретить девушку, что глядела на него тогда. Ничего не удалось ему узнать о ней, ибо той ночью масса народу собралась на празднике отца Анселмо, и многие пришли издалека, даже с дальних плантаций Консейсан-да-Фейра. Он исходил вдоль и поперек все улицы, близкие к порту, проверял дом за домом — и не нашел ее. Никто не знал, кто она такая и где живет. Во всяком случае, здесь, в порту, она не живет, здесь все друг друга знают в лицо. Негр Руфино тоже не смог ничего о ней узнать. Но Гума не терял надежды. Он был уверен, что найдет ее.
Сегодня его ждет груз товаров, который он должен отвезти. Когда груз будет сложен на его шлюпе, он отплывет в Кашоэйру. Еще раз поднимется вверх по реке. Жизнь моряка так полна опасностей, что уж все равно: вниз ли, вверх ли по реке или через бухту… Это дело обычное, каждодневное, никому не внушающее страха. Так что Гума и не думает о предстоящем плавании. Он думает о другом: что многое бы отдал за то, чтоб снова повстречать девушку, которую видел на празднике Иеманжи. Теперь ведь Роза уехала, он свободен… Он идет по берегу, тихонько насвистывая. Со стороны рынка слышится пенье. Это поют матросы и грузчики. Они собрались в круг, в центре которого пляшет какой-то мулат, напевая задорно:
Остальные хлопают в ладоши. Губы распахнуты в улыбке, тела мерно раскачиваются в такт мелодии.
Мулат поет:
Гума подошел к компании. Первый, кого он увидел и едва узнал в щегольском темно-синем костюме, был Родолфо, о котором вот уж долгие месяцы не было ни слуху ни духу. Родолфо сидел на перевернутом ящике и улыбался певцу. Здесь были еще Шавьер, Манека Безрукий, Жакес и Севериано. Старый Франсиско сидел тут же и пыхтел трубкой.
Родолфо, едва увидев Гуму, замахал руками:
— Мне очень нужно сказать тебе пару слов…
— Ладно…
Мулат уже кончил песню и стоял посреди круга, улыбаясь друзьям. Он задыхался после быстрой пляски, но глядел победителем. Это был Жезуино, матрос с «Морской русалки» — большой баржи, плававшей между Баией и Санто-Амаро. Он улыбнулся Гуме:
— Привет, старина…
Манека Безрукий услышал это ласковое приветствие и пошутил:
— Лучше и не заговаривай с Гумой, Жезу… У парня руль сломался…
— Что сломалось?
— Потерял направление. Призрак ему явился…
Все засмеялись. Манека продолжал:
— Говорят, мужчина, как ему в голову дурь ударит, баба то есть, сразу идет ко дну. Вы разве не знаете, что он чуть было не разбил «Смелого» о большие рифы?
Гума в конце концов обозлился. Он никогда не обижался на шутки, но сегодня, сам не зная почему, прямо-таки рассвирепел. Если б у Манеки Безрукого обе руки были здоровые… Но тут вмешались Севериано и Жакес.
— Какую шкуру подцепил ты на этот раз? — полюбопытствовал Жакес.
— Верно, старая ведьма какая-нибудь, уж песок сыплется… — подхватил Севериано, разражаясь своим рокочущим, дерзким смехом.
Руфино, заметив, как Гума сжал кулаки, сказал примирительно:
— Ладно, хватит, ребята. Каждый живет, как знает.
— А ты ее ходатай, что ли? — Севериано засмеялся еще пуще. Все кругом тоже смеялись. Но долго им смеяться не пришлось, ибо Гума бросился с кулаками на Севериано. Жакес хотел разнять их, но Руфино оттолкнул его:
— Надо, чтоб один на один…
— Перестань дурью мучиться… Ты кто: мужчина или баба? Рыбацкая женка…
И Жакес бросился на негра. Руфино отскочил назад и, пробормотав: «Страшнее кошки зверя нет…» — ловко уклонился от удара, который хотел нанести ему Жакес, резко повернулся на пятках — и противник так и шлепнулся оземь во весь свой рост. А Гума тем временем награждал тумаками Севериано. Прочие глядели на все это, не понимая, что же здесь происходит. Внезапно Севериано высвободился и схватился за нож. Старый Франсиско вскрикнул:
— Он убьет Гуму…
Севериано прислонился к стене рынка, размахивал ножом и кричал Гуме:
— Пошли Розу драться со мной, ты не мужчина, ты баба!
Гума ринулся на него, но Севериано ударил его ногой в живот. Гума рухнул на землю, и противник так и упал на него с ножом в руке. Но тут Родолфо, дотоле беззаботно напевавший, рванулся вперед и сжал руку зачинщика с такой силой, что тот выронил нож. А Гума тем временем уже поднялся и снова напал на Севериано, и молотил его до тех пор, пока тот не свалился почти что замертво.
— А ты, видать, мужчина, только когда у тебя нож в руках…
Теперь негр Руфино пел победоносно:
Люди медленно расходились. Несколько человек подхватили Севериано и отнесли его в лодку. Жакес пошел домой, бормоча угрозы. Гума и Руфино направились к «Смелому». Гума уже прыгнул на палубу, как вдруг послышался крик Родолфо:
— Ты куда?
Гума обернулся:
— Если б не ты, я был бы уж мертвый…
— Оставь, пожалуйста…
Родолфо вспомнил:
— Мы так мальчишками дрались. Помнишь? Только тогда мы были противниками.
Он снял свои начищенные ботинки и зашлепал по грязи к причалу:
— Мне надо сказать тебе два слова.
— Что такое?
— Ты не занят сейчас?
— Нет… (Гума был уверен, что тот попросит денег.)
— Тогда садись, поговорим.
— Что ж, я пошел… — Руфино распрощался.