Сказочное наказание, стр. 17

— Мне такая идея тоже пришла, но из-за этого не обязательно кубарем по ступенькам катиться. Ты что, при всякой мысли с лестницы падаешь?

Тонда хотел мне наподдать, замахнулся, я было увернулся, но, проехав по разбросанным листам бумаги, оказался на полу.

— И-и… хи-хи-хи, — пищала, глядя на нас сверху, Алена, а снизу донесся голос Станды:

— Что это у вас там за крушение? — Он взбежал наверх и заботливо склонился надо мной: — Цел?

Тонда не замедлил проявить свою предупредительность:

— Так с лестницы я полетел.

Он дал себя со всех сторон ощупать, изложив меж тем свою идею насчет веревки.

— Отлично, — одобрил Станда. — Съезжу-ка я в деревню к кооперативщикам, может, одолжат нам одинарный блок. А вы пока подождите — и марш на свежий воздух!

Этот приказ был встречен восторженными воплями, мы бросились было его выполнять, но только я поднялся со стопки бумаг, как Станда уставился на оставленное мной место. Там лежало несколько больших фотографий. В нашем руководителе проснулся фотолюбитель. Он осторожно взял снимки, сдул с них пыль и положил рядом с собой на пол. Фотографий было три, на всех был запечатлен замок и его ближайшие окрестности.

— Классные снимки, — оценил их Станда. — Безупречно скомпонован кадр, а качество отпечатков еще лучше.

Мы смотрели через его плечо, и наше общее чувство выразила за всех Алена:

— Красивые картинки.

Мы пообещали Станде откладывать отдельно все фотографии и негативы, если они нам попадутся. Выбежав из замка, мы сразу помчались к ручью.

17. Две тысячи жвачек

Смывая с потного тела слой едкой грязи, я готов был поклясться, что это одно из прекраснейших ощущений на свете. Потом мне захотелось отведать земляники, которая вчера посматривала на нас с кустиков возле ограды. Меня никто не поддержал, даже Тонда — он уже успел выклянчить у Иваны две горбушки хлеба с салом. Так что я пошел в лес один. И как оказалось — навстречу новому приключению.

Я спешил прямиком к тому месту, где вчера, собирая дрова, заметил ягоды, и вот соблазнительные кустики снова передо мной. Правда, тут же посреди полянки торчал столбом сын графа Ламберта из Баварии, наш старый знакомец. Выглядел он точно таким, каким я увидел его при свете Стандиной вспышки.

— Топрый тен, товариш, — сказал он, и рот его растянулся в широкой улыбке. — Хош такая ягота? Bitte, пожалуста, сдес она много и хороша. Sehr gut! — Он ободряюще подмигнул, и я, присев, начал обирать земляничные кустики, одним глазом поглядывая на иностранца.

Вот, значит, какие они, графские сыновья, думал я про себя. Он напоминал мне комика из одного немого американского фильма.

— Короший тен, was? — сказал он, показывая на солнце. — Сдес ошен красифо, eine herrliche Landschaft. Красифый местност.

— Ага, — кивнул я, продолжая заглатывать ягоды.

— Красифый… э-э-э Schloss, also camok, was? — Он показал на замок. — Она принадлежал мой папенка. Ja note 4. — Немец задумчиво вздохнул. — Папенка умирал, и я хотел фидет unser Schloss. Только посмотрет, нишефо полше. Ja.

— Угу, — промычал я, не поднимаясь с места. Меня очень забавляло, как ужасно он говорит по-чешски.

Графский отпрыск пересел поближе ко мне.

— Ты там пыл, на самок?

— Да, я живу в замке и сплю в графской постели. Граф Лойза, — представился я, скорчив серьезную мину.

Немец растерянно кивнул.

— Ja, ja. — Он посмотрел по сторонам, как будто желая убедиться, что нас никто не слушает. Потом вытащил из кармана несколько дрянных американских жвачек и предложил мне: — Bitte… брать себе…

— Спасибо, — поблагодарил я, качая головой. — У меня такие есть там, в замке. — И я почуял, что это не за красивые глаза.

— Also bitte note 5, — стоял он на своем и, хотя жвачки были мне ни к чему, сунул их мне за пазуху.

Я хотел их вернуть, но он придерживал рукой край рубашки, настаивая:

— Это нишефо, eine Kleinigkeit note 6, тля молотой трук.

«Интересно, что ты попросишь за этот пустяк?» — подумал я, но мой собеседник не заставил меня долго ждать ответа на этот вопрос.

— Понимаю, пришлось уехать в Германию, — подсказал я.

— Ja, ja, — поспешно подтвердил он, — und… папенка сдес запыла meine Dokumenten, мой токумент, verstehst du… ты поняла… мой бумаги…

Пан Гильфе цедил какую-то чешско-немецкую мешанину, из которой я уразумел, что его папа забыл в замке какую-то железную шкатулку с их графскими бумагами.

— Вы же были в замке, так что же вы сами не взяли эти бумаги? — напрямик спросил я.

— Я не мок найти, — он с досадой всплеснул руками. — Папенка умирал, кокта я маленкий малшик, а маменка не снал, кте папенка шкатулка покласть.

— Я ни о какой шкатулке не знаю, — сказал я, вытаскивая жвачки из-под рубахи. — Вот они, возьмите, я ничего искать не буду.

— Aber nein note 11. — Он затолкнул мою руку назад под рубашку. — Это нишефо, остафлят это тепе. Я тумал, ты эта шкатулка нашел, я ошен рата. — Он поспешно встал, собираясь уходить. — Но ты не запил, што я тават тва тисач штуки за шкатулка. Если ты хотел, я каштый тен сдес в тесят часов.

Пан Гильфе скрылся.

Какое-то время я сидел в земляничнике, уставившись в одну точку. Сразу же наобещал две тысячи жвачек за какую-то шкатулку. Должно быть, она ему страшно нужна, он, может, и три тысячи дал бы, если бы я захотел…

Но я не захотел. Во-первых, я ни о какой шкатулке ничего не знал, а во-вторых, даже если бы удалось ее найти… Возможно, ее содержимое имеет гораздо большую ценность, чем две тысячи жвачек, раздумывал я.

Из-за ограды послышался свист Станды, и я побежал обратно.

18. Ни к чему не прикасаться!

Подтащив чуть ли не полсотни запыленных книжных стопок к чердачному окну, где Тонда затягивал их петлей и спускал на веревке во двор, Мишка принялся ворчать:

— Больше всего обидно, что мы этих двух мерзавцев упустили. Легко они отделались. Я бы их как лягушек раздавил.

Но никто из нас не разделил его ярости вслух, только Тонда буркнул: «Хорошо бы», а Алена, ничего не говоря, махнула рукой. Что эта месть могла изменить в нашей судьбе?

У меня из головы не шел разговор с графским потомком. Его интерес к шкатулке с бумагами и обещанное высокое вознаграждение не давали думать ни о чем другом. От этого разговора язык у меня горел, как от острого перца, меня так и подмывало с кем-нибудь поделиться.

Из задумчивости меня вывел зов Станды. За моей спиной Мишка язвительно заметил:

— Опять какая-нибудь лафа. А мы знай вкалывай.

Я проигнорировал его намек и с достоинством стал спускаться вниз. Сознавая важность своей тайны, я не снисходил до таких разговорчиков.

Станда устроил на постели выставку найденных фотографий. Они уже были чистые и давали прекрасное представление о нашей теперешней резиденции.

— Посмотри и скажи, нет ли в них чего-нибудь необыкновенного?

Присев на край кровати, я погрузился в созерцание снимков.

С первого же взгляда мне показалось, что замок на снимке красивее, чем тот, который я привык видеть. Больше всего бросалась в глаза светящаяся белизна фасада, наполовину закрытого густоразросшимся диким виноградом.

Я поделился своим наблюдением со Стандой, и он согласно кивнул.

— Ты прав, но нужно иметь в виду, что этой фотографии по меньшей мере лет двадцать, и с тех пор никто о замке по-настоящему не заботился. Я обнаружил и кое-что еще. У каждого снимка на переднем плане фонтан — чугунный цветок; хотя всякий раз он снят с разных точек, но всегда так, чтобы его видно целиком. А здесь смотри повнимательней. — Станда сунул одну из фотографий мне под нос: — В том месте, где основание цветка скрыто под водой, нарисован крестик. На всех трех снимках. — Станда повернул фотографии обратной стороной. — Сзади на каждой фотографии написано какое-нибудь имя: Карл, Вольфганг, Губерт. А теперь слушай. Я съездил в деревню и расспросил об этой знаменитой графской семье. И выяснил, что семья была довольно многочисленная, ведь у Ламбертов было четыре сына: двое из них — Вольфганг и Губерт — эсэсовцы, следующий, Карл, — полковник вермахта, и был еще младший, Герберт, школьник.