Песня синей птицы, стр. 20

И он, глупец, готов был поклясться всем, что почитал святым: он — первый мужчина, прикоснувшийся к ним.

Глава 7

Сильвина медленно вошла в столовую. На лице ее было написано беспокойство — и не зря. Оторвавшись от завтрака, ее брат спросил:

— Какая муха тебя укусила, ч'1 о ты вчера вечером поступила так непростительно невежливо?

Сильвина села за торец стола и, после секундного молчания, ответила:

— Я просила передать тебе. Один из лакеев сказал, что знает тебя, и я попросила его, чтобы он передал, что я уехала домой.

— Да мне-то он все передал, — ответил ее брат, — но в это время мистер Каддингтон, как разъяренный вепрь, уже метался повсюду, спрашивая, куда ты могла деться после того, как он оставил тебя на балконе.

— Я… не хотела… больше там оставаться, — тихо проговорила Сильвина.

— Не хотела оставаться! — рассерженно повторил брат. — А как, по-твоему, я себя чувствовал, когда Каддингтон орал на меня так, словно я лакей, и как ищейка рыскал по саду, разыскивая тебя? Надо сказать, Сильвина, не очень-то хорошо ты отплатила ему за гостеприимство. В конце концов, он пригласил нас на обед и заплатил за твое…

Он неловко замолчал. Насторожившись, Сильвина вопросительно посмотрела на брата.

— Заплатил за что? — резко спросила она.

— Это не имеет значения.

— За что? — настаивала девушка. Ее глаза казались еще больше на внезапно побледневшем лице.

Брат не отвечал, и она тихо проговорила:

— Ты собирался сказать, что он заплатил за мое платье, да? Когда я благодарила тебя, ты сказал, что сам купил его.

— Ну, у меня не было наличных, по правде говоря. Кроме того, Каддингтон устроил такой переполох, хлопоча, чтобы ты выглядела нарядно и произвела впечатление на его друзей. Ты же знаешь: он гордится тобой.

— Гордится мною! — с горечью воскликнула Сильвина. — Он хочет купить меня! То, что ты позволил ему потратить деньги на мое платье — это унижение, подобного которому я никогда не испытывала. Никогда! .Ее слова прервало тихое рыдание. Отодвинув тарелку, ее брат смущенно сказал:

— Я не усмотрел в этом ничего дурного. В конце концов, ты собираешься выйти за него замуж.

— За человека, которого я презираю и ненавижу всей душой! — страстно откликнулась она.

— Не понимаю, почему ты артачишься. Мы уже все это обсуждали, и ты не хуже меня знаешь, что если не выйдешь за него, меня поставят к стенке.

— Да, знаю. — Сильвина говорила мягче. — Я делаю это ради тебя, Клайд… потому что… я тебя люблю, потому что дело идет… о чести нашей семьи. Но ты знаешь… что он за человек.

— Не знаю я ничего! — сердито возразил тот. — Ты устраиваешь этот смехотворный шум из-за Каддингтона с момента своей первой встречи с ним. В конце концов, в этой ситуации он поступает достаточно прилично. И он вовсе не плохая партия. Говорят, он самый блестящий дипломат, какой только работал на министерство иностранных дел. Ему еще нет сорока, а он уже помощник министра. Все шансы за то, что если Хоксбери уйдет в отставку, он займет его место.

Наступило молчание. Сильвина ничего не говорила, и он продолжил:

— А, я знаю, что мама назвала бы его буржуа!

Конечно, его отец был всего лишь торговцем шерстью, но это сделало его весьма состоятельным. И он честолюбив, это всем известно.

— Разве ты не видишь, что это одна из причин, по которой он добивается меня? — спросила Сильвина. — Ему нужна жена с голубой кровью, он сам так сказал! Он хочет блистать в светском обществе. Вот почему он хочет наряжать меня, как куклу, и потратился на мое платье — хотя если бы я знала об этом, то скорее бы умерла, чем надела его.

— А, чушь! — резко возразил Клайд. — Ты вечно все преувеличиваешь. Какое значение может иметь одно платье? Он будет платить за все, как только ты за него выйдешь.

— Если я… за него выйду, — тихо отозвалась Сильвина.

Ее брат поднялся с места и, подойдя к ней, обнял за плечи.

— Я знаю, что прошу очень много. Но, Сильвина, что же делать? Ты знаешь, что Алтон все время начеку и готов наброситься на любого подозреваемого. Каддингтону стоит только шепнуть ему мое имя, и меня тут же засадят в тюрьму, не слушая никаких оправданий.

Молодой человек говорил с такой горечью, что Сильвина повернулась и прижалась щекой к его руке.

— Все в порядке, мой дорогой, — сказала она. — Я это сделаю, ты же знаешь, что я это сделаю. Но что-то в нем меня отталкивает, и вчера… Ну, я просто не могла видеть его дольше.

— Он это переживет, — жизнерадостно отозвался тот. — Да, кстати, вспомнил: сегодня в полдень он зайдет сюда поговорить с тобой.

— Зайдет сюда!

В голосе Сильвины звучал ужас.

— Я же говорила тебе, что не останусь с ним наедине… ты обещал мне!

— Ладно, ладно, — успокоил ее брат. — Он хочет привести кого-то повидать тебя, кого-то, с кем ты была знакома, когда жила в Испании.

— Когда я жила в Испании? — удивленно переспросила она.

— Да. Графа Арманаде Вальена. Это имя тебе что-нибудь говорит?

— Конечно! — воскликнула Сильвина. — Его отец был послом Франции в Мадриде. А потом я видела его еще раз в позапрошлом году, когда мы с папой в первый раз приехали в Париж.

— Ну, насколько я понял, ему что-то от тебя нужно.

— От меня? Но что я могу ему дать?

— Каррингтон тебе все расскажет. Они придут вместе, так что можешь не трепыхаться.

Глядя на ее опущенные глаза, брат хотел было что-то сказать, но, передумав, направился к двери.

— Я буду допоздна на работе. Не грусти, Силь, все будет не так плохо, как ты думаешь, и Каддингтон к тому времени уже остынет. Он чуть с ума не сошел от ярости из-за твоего исчезновения. На твоем месте я больше так не поступал бы.

Сильвина только вздохнула и, после того, как ее брат ушел, еще долго сидела за столом, глядя в стену невидящими глазами и не притрагиваясь к блюдам, которые Бесси расставила на столе.

Наконец она встала и, подойдя к окну, выглянула в садик, лежавший по другую сторону улицы, разделяя два ряда элегантных домиков, каждый из которых был украшен чугунным узорчатым балконом.

Именно этот сад с высокими деревьями в свое время и заставил Сильвину остановить свой выбор на этом доме.

По крайней мере, здесь была зелень, в этом, на ее тогдашний взгляд, монотонно-мрачном и темном Лондоне.

Теперь она находила красоту в самых неожиданных местах: в синем тумане, ложившемся ночью на реку, бледном солнечном свете, блестевшем на влажных от дождя крышах и колпаках дымовых труб, превращая их в расплавленное золото, в цветах и фигурных прудах городских парков…

Мысль о парках напомнила ей о прошедшем вечере, и она невольно прикоснулась пальцами к губам.

До сих пор она ощущала на них губы сэра Юстина, слышала его звучный низкий голос и помнила, как грудь ее наполнялась неизъяснимым восторгом от того, что он близко, так близко, и руки его обнимают ее…

Он поцеловал ее!

При этой мысли по телу ее пробежала легкая дрожь. Девушка решительно вышла из комнаты и, окликнув Бесси, предложила той свою помощь в бесконечных домашних делах, за которые они всегда принимались после того, как Клайд уходил на работу.

Надо было приводить в порядок и гладить его одежду, начищать до зеркального блеска сапоги. Никак нельзя было допустить, чтобы хоть одна пуговица, хоть один стежок были бы не на месте.

Клайд должен был всегда одеваться модно, в какую бы нищету они ни впали, ведь он стал теперь главой семьи, брат Клайд, которого обожала их мать и чье имя шептала, умирая.

Сильвина никогда не испытывала ревности, несмотря на то, что мать была для нее всем. Казалось справедливым, что Клайд получает все, а она — то, что удается сэкономить.

— Он мужчина, — говорила Сильвина Бесси. — Ему важно показать себя в кругу друзей.

Они с Бесси были готовы обходиться практически без всего, лишь бы Клайд мог посещать балы и ассамблеи, рауты и маскарады, на которые бывал приглашен почти каждый вечер. И даже когда Сильвина получала приглашения ехать с ним, у нее не было желания сопровождать его: она рада была оставаться дома, чтобы читать и заниматься — иногда до поздней ночи.