Отомщенное сердце, стр. 9

Медленно, столь медленно, что было ясно — она изо всех сил старается вести себя прилично, она разломила булочку, потянулась к маслу и чуть-чуть намазала им корочку.

Потом опять помедлила, прежде чем поднести ко рту намазанную половинку булочки.

Уоррен сделал вид, что не замечает.

Дабы не смутить девушку, он попробовал шампанское и попросил разлить лишь немного по стаканам, а потом оно опять перекочевало в ведерко со льдом.

Он также заказал бутылку минеральной воды.

К тому времени как все это было проделано, Надя деликатно и неторопливо съела ложку супа.

Уоррену показалось, хоть это могла быть всего лишь игра воображения, что сквозь смертельную бледность на ее лице проступил едва уловимый румянец.

Она не произнесла ни слова, пока не закончила есть суп.

Потом, когда она отпила маленький глоток воды эвиан, Уоррен сказал:

— Попробуйте выпить немного шампанского. Оно придаст вам аппетит.

— Вы думаете, мне нужен стимул… чтобы его повысить?

— Я знаю по опыту: когда вынужден долго обходиться без пищи и считаешь себя очень голодным, то, как это ни странно, получив наконец желаемое, внезапно теряешь охоту есть.

— Этому вас научила Африка?

— Да, — ответил он, — помимо великого множества других вещей.

— Я бы хотела узнать о них.

— Вам в самом деле интересно, или вы говорите так из вежливости?

В первый раз за все время она слегка рассмеялась.

— Мне действительно интересно, но, должна признаться, уже довольно давно не могла думать ни о чем, кроме собственных невзгод.

— Когда умерла ваша матушка?

Ему вдруг показалось, что она не ответит, но она промолвила:

— Два дня назад. Ее… похоронили сегодня утром.

И словно поняв, что он желает узнать, хоть я не спрашивал, она прибавила:

— Я продала мамино обручальное кольцо, ее одежду и все, что у меня было, для оплаты похорон. Но при всем при том священник, чтобы помочь мне, был вынужден обратиться в благотворительные фонды.

Она произнесла слово «благотворительные» так, что в ее устах оно прозвучало как бранное.

— Я понимаю, — кивнул Уоррен. — Значит, вы не имеете ничего, кроме того, что на вас надето.

— А н-надо ли нам… говорить об этом?

— Именно для того мы здесь и находимся.

— Очень хорошо… можете узнать правду, так или иначе. У меня нет ничего, и мне негде ночевать. При таких обстоятельствах река выглядит весьма гостеприимной.

— Если только вы окажетесь именно в ней, а не в какой-нибудь чрезвычайно неблагоустроенной тюрьме.

Она пристально посмотрела на него:

— Вы, похоже, совершенно уверены в том, что надо было помешать моему намерению. Однако в Сене каждый день обнаруживают тех, кому никто, не помешал утопиться.

— Вы одна из тех, кому повезло… или не повезло — смотря по тому, как вы к этому относитесь.

— Не повезло? Разумеется, мне не повезло!

Он раздумывал, что ответить, когда принесли курятину.

Курица, приготовленная со сметаной, была превосходна, к ней еще прилагался гарнир из картофеля под соусом соте и других овощей.

Как и предполагал Уоррен, Надя смогла съесть очень мало, несмотря на то что сделала несколько небольших глотков шампанского.

Потом она положила нож и вилку и умоляюще посмотрела на него.

— Простите… вы так добры… но вы совершенно правы… я совсем не могу… больше ничего есть.

Официант унес тарелки, и Уоррен заказал кофе.

— Не скажете ли вы теперь, — спросил он, — как вы оказались в такой ситуации, будучи явно человеком образованным и к тому же, что называется, настоящей дамой?

К его удивлению, Надя вздрогнула и опять отвернулась в сторону.

— Я… я не хочу быть с вами неучтивой, — молвила она, — но… я не могу ответить на ваш вопрос.

— Почему же нет? Наверное, я сумел бы вас понять, ведь я этого хочу.

— Эту историю я не могу никому рассказать… но мама и я… мы приехали в Париж, потому что… если вам угодно… мы скрывались… а денег у нас становилось все меньше и меньше.

Потом… мама заболела.

— Значит, вы потратили, что имели, на гонорары врачам!

Надя кивнула.

— Но врачи потеряли надежду. Они ничего не могли сделать для мамы, а она мучилась от боли, и я не сумела обеспечить ей должное питание и уход… может быть, это… к лучшему, что она… умерла. Я… хочу сказать… для нее так лучше.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. — сочувственно произнес Уоррен. — Нет ничего хуже, чем видеть мучения того, кого любите, и быть не в состоянии ему помочь.

В эту минуту он вспомнил о своем отце и мог представить, до чего же страшно было пережить все это сидящей рядом с ним девушке явно благородного происхождения.

— Я бы очень желал выслушать всю эту историю.

Она покачала головой.

— Я… я не могу. Скажу только: огромное спасибо за то, что угостили меня таким… восхитительным ужином!

Она посмотрела на него так, словно сейчас встанет и исчезнет, и он сказал:

— Вы не настолько наивны, чтобы думать, будто я могу уйти и оставить вас здесь одну.

Даже если б я дал вам сколько-нибудь денег, а мне это совсем не трудно, я бы не смог спать по ночам, гадая, что же произошло с вами.

Он улыбнулся.

— Я уверен, и вы думали бы о том же. Любой человек хотел бы знать конец истории, которую ему начали рассказывать.

— Возможно, у нее вообще нет конца.

— Вздор! Вы хорошо знаете, что это не так.

Одна глава подошла к концу, но жизнь в моем и вашем возрасте может оказаться куда более приятной в следующей части, нежели в той, которую мы только что завершили.

Казалось, ее глаза распахнулись во все лицо, когда она спросила:

— Что же… мне делать?

Это напомнило крик ребенка, боящегося темноты, и Уоррен ответил:

— У меня есть идея, она внезапно пришла на ум, как если бы ее высказал кто-то другой, но я отчего-то боюсь поделиться ею с вами.

— Вам незачем бояться.

— Очень хорошо, я скажу, хоть и рискую услышать, как вы назовете ее нелепой. Между тем она отчетливо оформилась у меня в мозгу, и все детали моего плана встали на свои места, как части китайской головоломки.

— Вы возбудили… мое любопытство.

Уоррен тем не менее увидел проблеск недоверия в ее глазах и понял: она боится, как бы его предложение, план или что бы там ни было не оказалось тем, чего она опасалась с самого начала.

Как будто читая ее мысли, он вдруг осознал: она прикидывает расстояние от дивана до двери.

Если б он сказал то, что собирался, она могла бы вскочить с места и броситься вон из ресторана, добежать до дороги и раствориться в ночи, прежде чем он последовал бы за ней.

— Это совсем не то, что вы думаете, — спокойно заявил он.

Теперь недоверие в ее глазах сменилось внезапным удивлением — она, видимо, была поражена его проницательностью, и он увидел» как румянец заливает ее щеки и она становится невероятно прекрасной.

Глава 3

Тщательно подбирая слова, Уоррен вернулся к своему рассказу.

— Я прибыл в Париж сегодня вечером, проведя в Африке почти десять месяцев, в течение которых не получал писем и не видел английских газет.

Он убедился, что Надя внимательно слушает его, и продолжал:

— Причина моего отъезда в Африку заключается в том, что женщина, с которой я был тайно помолвлен, передумала, так как встретила человека, занимающего более выгодное социальное положение, чем я, и решила, что титул важнее любви.

Он старался говорить так же спокойно, как в течение всего вечера, однако с неотвратимой четкостью вспомнил, что испытал в те минуты, когда Магнолия сообщила ему о своем новом предпочтении.

Он поневоле пришел в бешенство от тех ухищрений, с помощью которых она стремилась вновь войти в его жизнь; у него даже изменился голос и, хотя он не замечал этого, выражение лица.

— Я размышлял, бродя по набережной Сены, — исповедовался Уоррен, пытаясь вернуть утраченное равновесие, — как по возвращении в Англию избежать сцен, которые мне, несомненно, придется терпеть от женщины, не способной говорить правду.