Отомщенное сердце, стр. 5
— Это решило бы мою проблему, во всяком случае! — заметил Уоррен.
— Согласен, это избавило бы от многих хлопот, предоставив возможность умереть весьма интересным и необычным способом.
Повисло молчание.
— Поедем со мной! — сказал наконец Эдвард. — Думаю, не пожалеешь, и по крайней мере тебе не придется сидеть здесь, оплакивая Магнолию и гадая, что она сейчас делает с Реймондом.
Чуть поразмыслив, он прибавил:
— Вероятнее всего, тебе придется отражать атаки рептилий и других опасных животных, страдать от жажды в палатке, которая в любой миг может быть сорвана и унесена ветром!
— Звучит не очень заманчиво!
— Я не могу обещать тебе пуховые перины или экзотические удовольствия Востока! — продолжал Эдвард. — Но у тебя будет возможность за что-то сражаться, а, по-моему, именно это тебе и нужно в данное время.
Оба долго молчали.
Уоррен мысленно представил Магнолию и вдруг возненавидел ее со всей яростью обделенного любовью человека, а затем сказал:
— Ладно, если хочешь, я поеду с тобой. Но ты возьмешь на себя все приготовления, пока я буду напиваться здесь до бесчувствия!
Возвращаясь в прошлое, Уоррен опять услышал, как произносит эти слова; он презирал себя за слабость и глупость.
Как он мог полюбить женщину, которая отвергла его ради титула!
Но сейчас, спустя год, с письмом в руке, он почувствовал: оно разбередило в нем что-то, давно забытое.
От письма исходил запах духов Магнолии, а изгибы букв, написанных ее рукой, напоминали очертания ее груди, ее тонкого стана.
Внезапно он ощутил на губах тепло ее губ, от чего когда-то учащенно бились их сердца.
Они так жаждали друг друга!
«Магнолия! Магнолия!»
Все тело изнывало от тоски по ней.
Однако, черт побери, зачем она написала ему теперь?
Глава 2
На мгновение буквы на голубой почтовой бумаге заплясали перед его глазами.
Потом он прочитал:
Самый дорогой, самый любимый Уоррен!
Как ты мог так жестоко покинуть меня, не сообщив, куда отправляешься? Я не могла поверить, что ты уехал из Англии.
Я знаю, как глупо себя вела, будучи в припадке безумия, которого не могу объяснить, но мне совершенно ясно: это было временное помешательство.
Теперь, имея время все хорошенько обдумать, я поняла, что в моей жизни есть лишь один мужчина — ты!
Я люблю тебя и могу только умолять, даже встану на колени, если ты потребуешь, чтобы ты меня простил.
Не могу свыкнуться с мыслью, что потеряла такое чудо, такую драгоценность, как твоя любовь. Единственным прощением мне за то, что я не оценила ее прежде, может служить то обстоятельство, что я никогда раньше не встречала никого, похожего на тебя.
Твой дядя сказал мне, что ты где-то в Африке и у него нет адреса, поэтому я лишь могу послать это письмо в Париж, где, как я узнала, ты сделаешь первую остановку по пути домой.
Когда прочтешь его, милый, прости мне мою глупость и думай только о том, как счастливы мы были до поездки в Баквуд.
Позволь мне еще раз занять место в твоем сердце.
Прости меня, и пусть мы снова испытаем то блаженство, которое оба познали, когда ты поцеловал меня в первый раз.
Люблю тебя! Люблю тебя!
Твоя кающаяся и смиренная Магнолия.
Дочитав письмо, Уоррен ошеломленно уставился на него, не в силах поверить своим глазам.
Он посмотрел на дату — письмо было написано девять месяцев назад, то есть через месяц после его отъезда из Англии.
Казалось просто невообразимым, чтобы Магнолия могла столь решительно и быстро изменить свое намерение, и он перечитал письмо еще раз.
Ведь должно же существовать какое-то объяснение, хотя он не представлял, что бы это могло быть.
Он просмотрел всю кипу писем и наконец под какими-то счетами и полудюжиной конвертов, в которых, как он догадался, находились приглашения — все посланные в Уайт-клуб в Лондоне и переотправленные сюда, — он нашел письмо, адресованное непосредственно в отель «Мерис» его матерью.
Посмотрев на ее аккуратный аристократический почерк, Уоррен подумал, что он сильно отличается от довольно размашистой, вычурной манеры выводить буквы Магнолии.
Однако, не желая углубляться в предвзятые сравнения, он вскрыл конверт и прочитал:
Мой милый сын!
Я так обрадовалась, получив от тебя письмо, посланное из Касабланки, в котором ты сообщаешь, что находишься по пути домой.
Мне было чрезвычайно необходимо связаться с тобой, и это явилось как бы ответом на мои молитвы, когда ты написал мне и уведомил, что недалек час твоего возвращения в Англию.
Важно, чтобы ты, как только получишь это письмо, немедленно прибыл домой.
Я понимаю, тебя крайне огорчит, что Реймонд три дня назад упал с лошади во время скачки и, как я только что узнала, умер сегодня утром от полученных травм.
Это случилось, насколько мне известно, во время полуночной бешеной гонки с препятствиями, в которой он принял участие, будучи в гостях у друга; я думаю, все участники соревнования перед тем основательно пообедали и, вероятно, слишком много выпили.
Теперь бедный Реймонд мертв, и доктор Грегори, который пришел сообщить мне это, также принес скорбную весть, что у твоего дяди Артура был сердечный приступ.
Он уже несколько месяцев чувствовал себя неважно по причине избыточного веса.
В довершение ко всему несчастный случай с Реймондом его и вовсе подкосил.
Он в коме, хотя все еще жив, и доктор Грегори со всей откровенностью сказал, что у него мало шансов на выздоровление.
Поэтому ты понимаешь, дорогой Уоррен, какая возникла необходимость в твоем присутствии здесь, и мне остается лишь возносить молитвы, чтобы ты получил это письмо как можно скорее. Пожалуйста, извести меня телеграммой по его получении.
Мне очень жаль, что твое возвращение домой будет омрачено такими печальными новостями и чувством утраты, которое нам обоим предстоит испытать.
В то же время я знаю, ты с честью примешь на себя переходящие к тебе обязанности и будешь исполнять их добросовестно, с достоинством и сострадательностью, что было столь характерно для твоего отца.
Бог да благословит тебя, мой милый сын, я с нетерпением жду вести от тебя.
Твоя преданная и любящая мать,
Элизабет Вуд.
Если письмо Магнолии повергло его в шок, то от письма матери у него перехватило дыхание.
Невозможно было поверить, что кузен Реймонд, такой молодой и жизнерадостный, умер, а дядя скорее всего не выживет.
Он понимал, что вследствие этого вся его жизнь изменится, но в то же время отказывался верить сообщению матери.
Даже в самых смелых мечтах он никогда не видел себя маркизом Баквудом.
Точно так же Уоррен знал, что его отцу не Приходило в голову, будто он может стать наследником своего брата.
Лорд Джон не питал честолюбивых надежд такого рода, и вообще в его душе не было места даже для унции зависти.
«Никто не может быть лучшим главой рода, чем Артур», — часто говаривал он.
Когда он заболел и перенес очень серьезную операцию, зная, что после нее ему не суждено оправиться, он сказал сыну: «Заботься о матери и помогай Артуру, чем только можешь. Я знаю, он рассчитывает на тебя».
«Да, конечно, папа».
Отец ответил ему слабой улыбкой.
«Ты хороший сын, Уоррен, — произнес он, совершенно обессиленный. — Я всегда очень гордился тобой!»
В данную минуту Уоррен невольно пожалел, что отец теперь не может занять место своего брата.
Потом он поймал себя на мысли, что прикидывает, кто бы мог помочь ему нести обязанности главы рода.
Он хорошо понимал, что многие Вуды станут обращаться к нему за помощью и советом в надежде, что он окажется достойным блюстителем родового имени.