Нежить, стр. 81
Почувствовав его взгляд, она стыдливо прикрывает грудь, на ее щеках вспыхивает румянец. Но Трегер знает, что этот стыд — всего лишь игра, притворство. Он подходит к кровати, садится на край, протягивает руку, чтобы погладить девушку по щеке. У нее очень мягкая кожа; его рука ласкает ее, и она трется носом о его пальцы. Затем Трегер берет ее за руки, разводит их и запечатлевает на ее грудях два нежных поцелуя, а потом — уже менее нежно — целует ее в губы. Она с жаром отвечает на поцелуй; их языки сплетаются.
Они занимаются любовью, он и она, медленно и чувственно, сливаясь в любовных объятиях, которые длятся бесконечно. Их тела двигаются совершенно синхронно, в одном ритме, и каждое из них безошибочно угадывает желания другого. Трегер толкает, затем снова, и его собственное тело испытывает ответные толчки. Он протягивает руку — и встречается с ее рукой. Они кончают одновременно (всегда, всегда, ведь оба оргазма контролирует один мозг — погонщика), и тогда на ее грудях и мочках ушей вспыхивают алые пятна. Они снова сливаются в поцелуе.
Затем он разговаривает с ней, со своей возлюбленной, с дамой своего сердца. После этого всегда нужно разговаривать; он уже давно это понял.
— Тебе повезло, — говорит он ей иногда, и она уютно прижимается к нему и покрывает всю его грудь нежными короткими поцелуями. — Очень повезло. Знаешь, любимая, все они врут. Они навязывают нам глупые сияющие мечты, твердят, что главное — верить, что нужно стремиться, что нужно искать. Они говорят, будто и для тебя, и для меня, и для каждого обязательно найдется кто-нибудь. Но это неправда. Ведь вселенная устроена несправедливо, она никогда не была справедливой, так зачем же они все это говорят? И вот ты бежишь за призраком и упускаешь его, и тогда они говорят, будто в следующий раз все получится, но это чушь, полная ерунда. Мечты не сбываются никогда, а кто думает иначе — только обманывает себя, водит сам себя за нос — для того, чтобы не потерять надежду. Это губительная ложь, которой отчаявшиеся люди утешают друг друга.
Но он больше не может говорить, потому что ее поцелуи опускаются все ниже и ниже, и вот она начинает ласкать его ртом. И Трегер улыбается, любуясь своею возлюбленной, и нежно гладит ее по волосам.
Из всех жестоких и сладких обманов, которыми пичкают нас окружающие, самый жестокий — тот, что зовется любовью.
Джо Лансдейл
Дорога мертвеца
Джо Лансдейл пишет во многих жанрах: детективы, вестерн, ужасы — и во многих форматах: романы, короткие рассказы, телеспектакли, комиксы. Известные работы на телевидении включают в себя мультипликационный сериал «Бэтмен», а из комиксов можно выделить вестерн «Джон Хекс». Недавно увидел свет его новый роман «Кожаная дева» («Leather Maiden»), и сейчас Джо Лансдейл работает над очередным произведением под названием «Ванильная езда» («Vanilla ride»). Лансдейл также является опытным редактором. На его счету несколько опубликованных антологий, таких как «Подрезанные подпруги» («Razored saddles») и «Криминальные рассказы в стиле ретро» («Retro Pulp Tales»). Его семь раз награждали премией Брэма Стокера, а Международная гильдия писателей в жанре «хоррор» присвоила Джо Лансдейлу титул Мастера.
Помимо «Дороги мертвеца» перу Лансдейла принадлежат и другие произведения о зомби, включая роман — лауреат премии Брэма Стокера «По ту сторону пустыни Кадиллак с мертвецами» («On the far Side of the Cadillac Desert with Dead Folks») и культовый роман «Смерть на Западе» («Dead in the West»). Лансдейл говорит, что в «Дороге мертвеца» немало оскаленных зубов и полыхающих револьверов, и он абсолютно прав. Идея этого рассказа, в котором главная роль отведена не расстающемуся с пистолетом святому отцу из «Смерти на Западе», родилась у автора во время одного из путешествий при виде дорожного указателя «Дорога мертвеца».
Вечернее солнце скатилось за горизонт кровавым комком, и белая полная луна поднялась на небо огромным клубком туго смотанной бечевки. Покачиваясь в седле, преподобный Джебидия Рейнс смотрел, как ярко она светит над верхушками высоких сосен. А еще выше на мертвенно-черных небесах горели добела раскаленные звезды.
Тропа оказалась очень узкой, и деревья по сторонам наступали на нее, будто собирались перекрыть путь и сомкнуться за спиной преподобного отца. Лошадь шагала с опущенной головой, и Джебидия, устав ее понукать, опустил поводья и дал ей полную волю. Он настолько вымотался, что почти ничего не понимал, но точно знал одно: он принадлежит своему владыке, и он ненавидит Бога, ненавидит сукина сына от всей души.
И он знал, что Бог знает и ему наплевать, поскольку он считает Джебидию своим посланником. Посланником не Нового Завета, но Ветхого: грубым, злым и уверенным в себе, мстительным и не признающим компромиссов; человеком, который прострелил бы Моисею ногу, плюнул в лицо Святому Духу и снял с него горний скальп, чтобы потом зашвырнуть его куда подальше.
Джебидия предпочел бы другую, нежели злого посланника Божьего, судьбу, но ему досталась именно эта участь, он заслужил ее своими грехами, и как он ни старался сойти с проторенной дорожки, ему не удавалось. Он знал, что если покинет предначертанный Богом путь, ему придется вечно гореть в аду и что он должен продолжать нести волю владыки независимо от своих чувств по отношению к господину. Его владыка не отличался всепрощением, и ему было безразлично, любят его или нет. Его интересовали лишь повиновение, принуждение и унижение. Именно поэтому Бог создал человеческий род. Для развлечения.
Пока преподобный отец размышлял над этими вопросами, тропа повернула и стала шире, а с одной стороны показалась просторная поляна, посреди которой в окружении пней стояли небольшой бревенчатый дом и более просторный сарай. За сшитыми из мешковины занавесками в маленьком окне дома горел оранжевый свет. Джебидия, усталый, голодный, мучимый жаждой и душевными сомнениями, повернул лошадь к дому.
Он остановился на некотором расстоянии от него, наклонился вперед и позвал:
— Эй, избушка!
Немного подождал, потом позвал еще раз, но не успел договорить, как дверь открылась и из нее высунулся мужчина ростом не более пяти футов и двух дюймов, в шляпе с широкими обвисшими полями и с винтовкой в руках.
— Кто здесь? У тебя голос как у жабы.
— Преподобный отец Джебидия Рейнс.
— Ты чего, проповедовать собрался?
— Нет, мистер. Я давно понял, что от проповедей никакого толка. Я хочу попросить у вас ночлега, можно и в сарае. Что-нибудь съедобное для лошади, что-нибудь для меня. Привередничать не буду, особенно если дадите попить.
— Ну, — сказал мужчина, — вроде как у меня сегодня все кому не лень собрались. Тут еще двое проезжих, так мы только за стол сели. Еды на всех хватит, если нос воротить не станете. Вареные бобы и старый хлеб.
— Буду премного благодарен, мистер, — ответил Джебидия.
— Благодари сколько влезет. А пока слезай с этой клячи, отведи ее в сарай и иди жрать. Меня зовут Дедом, но я не так стар. Просто у меня все зубы выпали, да и лошадь мне однажды ногу отдавила, с тех пор хромаю. В сарае есть фонарь. Не забудь потушить, когда поставишь лошадь, и приходи в дом.
Когда Джебидия закончил чистить лошадь, накормил ее найденным в сарае зерном, напоил и направился в дом, он постарался откинуть полы своего длинного черного плаща так, чтобы все видели отделанные слоновой костью рукояти 44-калиберных револьверов. Он носил их на плотно прилегающей к бедрам портупее, так что кобуры и рукояти чуть выдавались вперед. В отличие от юнцов, у которых портупея свисала чуть ли не до коленей, Джебидия предпочитал, чтобы рукоять всегда была под рукой. Он мог выхватить оружие одним движением, быстрым, как взмах крыла колибри, взвести затвор толчком большого пальца, и он всегда попадал в цель с завидной меткостью. Он много тренировался и мог вбить пробку в бутылку с расстояния в сотню шагов, в полумраке. Сейчас он демонстрировал пистолеты, чтобы показать готовность к обороне в случае необходимости. Входя в дом, Джебидия сдвинул черную широкополую шляпу со лба, открыв темные, с проседью волосы. Он считал, что сдвинутая на затылок шляпа придает ему непринужденный вид, но на деле все обстояло совсем не так. На его зло нахмуренном лице глаза всегда горели гневным огнем.