Нежить, стр. 117
Больше всего было костей. Они громоздились со всех сторон пьедестала. Одни были обглоданы так чисто, что блестели при свете свечей. На других еще оставались клочья мяса и длинные мерзкие полоски жира. Тонкие лучевые кости рук, похожие на дубинки берцовые. Там кренделек тазовой кости, тут изящный позвоночник. Хрупкие детские косточки, изъеденные временем стариковские. Кости тех, кто не сумел убежать.
Это были дары мертвецов своей богине. Кали с самого начала стала их божеством, а они — ее прислужниками.
Богиня улыбалась гораздо плотоядней, чем обычно. Свисавший из открытого рта длинный красный язык влажно поблескивал. На ужасном лице сверкали черные отверстия глаз. Если бы сейчас она шагнула со своего пьедестала и двинулась ко мне, протягивая извивающиеся руки, вряд ли у меня возникло бы желание пасть перед ней на колени. Скорее я бы сбежал. И красота бывает невыносимой.
Мертвецы начали неторопливо разворачиваться в мою сторону. Их головы поднимались, а гниющие дыры ноздрей ловили мой запах. Глаза тех, у кого они еще оставались, радужно мерцали. Внутри пустых тел что-то поблескивало, отражая свет. Это были прорехи на мироздании, каналы в какую-то иную, пустую вселенную. В пустоту, где правила богиня Кали и где единственным утешением была смерть.
Мертвецы не приближались. Они просто стояли, вцепившись в свои драгоценные дары, и смотрели на меня — те, кто с глазами, — или сквозь меня. В тот момент я чувствовал себя не просто невидимым, а насквозь пустым. До такой степени, что вполне мог бы и сам сойти за своего среди этих человеческих оболочек.
И вдруг как будто дрожь прошла по мертвецам. В следующее мгновение — в неверном мерцании свечей, в отблесках света от тел — Кали шевельнулась. Вот дернулся палец, вот повернулось запястье, — поначалу движения были слабыми, почти незаметными. Но затем ее губы раздвинулись в невозможно широкой зубастой ухмылке, а кончик длинного языка изогнулся. Она крутанула бедрами и резко подбросила левую ногу высоко в воздух. Изящным движением она вытянула носок ноги, попиравшей миллионы мертвецов, сделав пуанте, достойное примы-балерины. При этом ее вагина широко раскрылась.
Но это был не тот бутончик, что я так страстно целовал в своих мечтах. Вагина богини оказалась огромной зияющей красной дырой, ведущей, казалось, в самый центр мира. Она была глубокой раной в ткани мироздания, и окружали ее кровь и пепел. Двумя из четырех своих рук Кали указывала на нее, зовя меня внутрь. Я мог бы протиснуть туда голову, а затем и плечи. Я мог целиком забраться в этот влажный багровый бесконечный тоннель и ползти там целую вечность.
И я кинулся прочь. Даже не успев еще осознать свои действия, я уже пересчитывал боками ступени крутой каменной лестницы. Ударившись последний раз о ее подножие, вскочил и побежал, еще не чувствуя боли в разбитых голове и колене. Я был уверен, что мертвецы погонятся за мной. Не знаю, кого я на самом деле боялся. Временами мне казалось, что я бегу не прочь от чего-то, а прямо к нему.
Мое бегство длилось всю ночь. Когда ноги почти отказывали, я вскакивал в ночной автобус. Один раз я пересек реку по мосту и очутился в Ховре, беднейшем из пригородов Калькутты. Больше часа я брел, спотыкаясь, по пустынным улицам, сделал петлю и вновь вернулся по мосту в город. Через какое-то время я наткнулся на человека, который нес на перекинутом через плечи коромысле два бидона с водой, и попросил у него напиться. Он не дал мне своей жестяной кружки, попросту плеснул в подставленные ладони. На его лице была написана смесь жалости и отвращения, с таким выражением обычно смотрят на пьяных или на нищих. Конечно, для нищего я был слишком хорошо одет, но он видел страх в моих глазах.
Перед самым рассветом я оказался в заброшенном промышленном районе. Я с трудом тащился мимо неработающих фабрик и пустующих складов, дымовых труб и ржавых железных ворот, обитых жестью. Все фасады зияли выбитыми стеклами. Их были тысячи, этих пустых окон. Через некоторое время я сообразил, что иду по дороге Верхний Читпур. Я шагал в нарождающемся свете нового дня, под бледно-голубым предрассветным небом. Наконец я сошел с дороги и побрел, спотыкаясь, по пустырям. В какой-то момент я оказался перед развалинами здания, его почерневшие балки и сваи вздымались подобно обгоревшим ребрам доисторического динозавра. И только тут я понял, что пришел на место своего рождения.
На месте здания образовался обширный котлован глубиной полтора-два метра. Он был заполнен битым стеклом, погнутыми металлоконструкциями, горелыми деревяшками двадцатилетней давности и вообще всякой всячиной. В свете восходящего солнца все это казалось очень чистым. По невысокому склону котлована я съехал вниз, перекатился по земле и улегся наконец на слой углей и золы. Постель моя была невыразимо мягкой, она баюкала меня в своих объятиях. Рассветные лучи омывали мое тело. Наверное, я все же попал в ту самую бездну меж ног богини Кали и нашел обратный путь.
Каждое утро рассвет омывает Калькутту. Если бы солнце вставало тысячу раз на дню, не было б чище города в мире.
Легкий ветерок гонял пепел по моему телу, руки и губы покрылись серой золой. Я был в безопасности здесь, в лоне своего города, названного его поэтами Властительницей Сил, городом радости, лоном мира. Мне казалось, я лежу среди его мертвецов. Они меня не страшили, я был в безопасности: я знал их богиню, делил с ними одно ложе. Когда солнце взошло и озарило грязь и великолепие Калькутты, мне показалось, что в ее небе, покрытом темными клубящимися облаками и озаренном бледно-розовым светом, начался пожар.
Уилл Макинтош
Преследуемый
Произведения публиковались в изданиях «Strange Horizons», «Azimov's», «Postscripts», «Interzone» и «Futurismic». Его рассказ «Совершенный фиолетовый» («Perfect violet») был выбран для антологии «Научная фантастика: лучшие произведения 2008 года». В настоящее время Макинтош работает над своим первым романом «Тихий апокалипсис» («Soft Apocalypse»), который базируется на одноименном рассказе, опубликованном в «Interzone».
Макинтош считает, что зомби — это возможность посмотреть в лицо присущему каждому человеку страху смерти. «Мне кажется, людям нравятся рассказы о зомби потому, что они исследуют этот страх: перед нами мертвецы, и они не являются могущественными, загадочными существами, чья жизнь наполнена эротическими приключениями; они трупы. И мы очень боимся трупов».
«Преследуемый» появился на свет в результате дискуссии, которую Макинтош начал со своими студентами факультета психологии. Он задал им вопрос: «Если бы вы могли спасти жизнь любого человека, заплатив сто долларов, сколько людей вы бы спасли?» Как говорит Макинтош: «Я подчеркнул, что и сейчас мы можем спасти жизни за сто долларов или даже меньше, но не делаем этого. Так что нам остается либо жить с этим осознанием, придумывая отговорки, либо продать машину».
Она, как и прочие зомби, бесцельно брела по тротуару, и ее дерганая, скачущая походка резко выделялась на фоне плавных шагов живых. Девочка лет шести-семи походила на уроженку Индии, ее потрепанную одежду покрывал слой грязи и пыли. Прохожие, не замечая ее, тем не менее обходили стороной.
Поначалу я не обратил на нее особого внимания — решил, что тот, кого она преследует, уехал на машине и она потихоньку догоняет его со свойственным мертвым упорством. Стоял теплый летний полдень, дело было в центре, и я сидел на открытой площадке кофейни под названием «Дерганый Джо». До начала учебного года оставалось еще несколько недель, и я никуда не торопился.
Я вернулся к рукописи, которую читал, и думать забыл о трупе, пока краем глаза не заметил, что она стоит у моего столика. Я глянул на нее, оглянулся через плечо и снова перевел взгляд на девочку. И тут я понял. Большие, безжизненные карие глаза смотрели на меня. Будто она заявляла на меня права. Но такого не могло быть! Я ждал, что она вот-вот уйдет, но девочка не двигалась с места. Я поднял чашку кофе и, не донеся до рта, трясущейся рукой поставил обратно.